Леше Гурзо посвящается.

Уходят друзья, уходят, тихонько закрывая за собой двери квартиры, имя которой-моя жизнь.
Они уходят так незаметно, что я узнаю об этом случайно, много дней, и даже — лет спустя.
Так, незаметно, ушёл мой друг, полковник-афганец Володя Шаповал, немного -выпивоха и враль, но, в общем-то замечательный человек и товарищ, сгорел за неделю в Киевском военном госпитале.
Инсульт.
Я узнал об этом лишь два года спустя, когда решил поздравить его с очередным Новым Годом.
Позвонил ему из Германии. Трубку взяла его жена, Света.
Так получилось, что тот мой звонок совпал со второй годовщиной его смерти…
У меня осталось чувство вины перед ним, ушедшим.
Как всегда: недоговорили, недопоняли друг друга, поссорились перед самым моим отъездом из Киева.
Поссорились из-за пустяка, но моя гордыня не позволила мне первому позвонить, объясниться, попросить его не обижаться…
А теперь — поздно что-либо исправить.
Его уже нет.
Вчера, после многих дней поисков в Интернете, я разыскал своего давнего знакомого, друга юности, — Лёшу Гурзо.
И опять, среди новостей, как снег на голову – уже нет в живых нашего общего друга — Васи Баймута…
Я так рассчитывал на него, надеясь, что он сохранил мои работы времён становления клуба Авторской песни..
Много лет назад квартира Васи была нашим вторым клубом, где частыми гостями были барды с громкими, по тем временам, именами.
Визбор, Клячкин, Дикштейн, Кукин, и многие другие побывали в гостеприимных стенах его дома.
Много было спето, много было говорено в доверительной обстановке, в вечернем полумраке, под уютным “староприжимным” пузатым абажуром, испускавшим такой мягкий, такой интимный свет.
Васина жена была добрым ангелом-хранителем того очага.
В годы, когда мало-мальски приличная еда была в Союзе большим дефицитом, она ухитрялась накрыть стол для гостей, создавала душевную, семейную обстановку.
Вася был мне другом.
Мы не дружили, к сожалению, домами, но часто помогали друг-другу.
Вася тогда работал на местном мясокомбинате, и, частенько устраивал мне маленькие сюрпризы в виде какого-нибудь мясного деликатеса.
У него была творческая натура и мастеровые руки.
Я видел его чеканку по меди, зарисовки, и это были очень приличные работы.
В благодарность за гостеприимство я часто дарил ему свои работы.
И вот теперь, когда волею судьбы я, переживший два события, круто изменивших мою жизнь — сначала стремительное бегство в Киев, а потом, спустя одиннадцать лет – моя, неожиданная для меня самого, эмиграция в Германию, теперь человек, на которого я возлагал надежды восстановить мой потерянный фотоархив, этот дорогой для меня человек — мёртв…

…Гоголевской птицей-тройкой летит куда-то Русь.
Вместе с ней, играя нашими судьбами, летит Время.
Давно уже нет Союза, давно на его дымящихся обломках возникли государства, как две капли воды похожие на своего прародителя.
Ничего не меняется под этими небесами.
Все те же «родимые пятна», все то же уродство, все та же калечность.
Демократы, националисты, фашисты, коммунисты, бандиты, олигархи…
И бедные, замордованные, оплёванные, обманутые люди, — граждане постсоветских государств.
Оранжевая революция на моей Украине привела к власти очередных временщиков, выливающих друг на друга тонны грязи и компромата, старающихся урвать куски пожирнее, устроить передел награбленного своими предшественниками.
Боюсь быть неточным, но кто-то из классиков давным-давно сказал, что революции делают романтики, а их плодами пользуются негодяи.
Грустно мне.
Грустно от чувства бессилия перед железной поступью неизбежного.
Не будет лучшей доли у ныне живущих.
Сорок лет будут водить нынешние Моисеи свои народы по пустыням безвременья. Много поколений сменится, пока не выдавят из себя люди капля по капле раба.
Этого мы, ныне живущие, не увидим.
Грустно мне ещё оттого, что другие народы, другие государства, не будут нас ожидать на обочине Истории.
Они не будут ждать того чудесного момента, когда птица-тройка с грохотом промчится мимо, оставляя позади мирно и спокойно идущую вперёд Европу.
Так уже не будет.
И мне очень грустно от того, что мы, жертвы семидесятилетнего эксперимента, оказались так чудовищно отброшены назад.

…Я живу в Германии уже четыре года.
Я не готов сказать сегодня, что эта страна стала моим вторым домом.
Не знаю, станет ли она им завтра, станет ли она домом для моих детей.
Слишком мы с ней разные.
Мен-та-ли-тет.
Вот в чем кроется загадка русской души, независимо от национальной принадлежности её самой.
У нас, у выходцев из “Руссланда”, как говорят местные немцы, есть одно общее, что объединяет всех нас: мы не европейцы.
Мы – Азиаты, а точнее – Евразийцы.
Мы духовное всегда считали главным; материальное всегда считалось второстепенным. Такова есть и православная религия, с её десятью (на самом деле-их гораздо больше) заповедями, с нашей русской культурой, с нашим, часто уродливым, великодержавным сознанием.
Вот один пример того, что не могут понять немцы.
…Приехала как-то, ещё в Союзную бытность, в тогдашнюю ГДР делегация тружениц – парикмахеров; приехала по обмену опытом.
Женщины наши – как с выставки: «намакияжены», маникюр великолепный, причёски — «вавилонская башня», помада — ярче, чем краска на пожарных машинах; на пальцах, в ушах, во рту — по кило золота; духи французские.
Пообщались они с немецкими коллегами, опытом поделились, вечером – банкет.
Хозяева, в неформальной обстановке, их спрашивают:
-Вы, наверное, очень много зарабатываете?
-Немного, — отвечают наши.
!!!??? – далее немая сцена.
Желание всегда выглядеть «не хуже других», пусть даже ценой неимоверных усилий и лишений – вот что отличает нас от всех остальных.
Пусть у нас дома пустой холодильник, зато на работу мы едем в метро, вылив на себя флакон дорогих французских духов.
…Одна моя знакомая, из наших бывших соотечественников, прожив здесь довольно долго замужем за немцем, и уже сама забывшая, что она — русская, говорит: «русские могут жить с протекающим унитазом, но при этом будут тратить деньги на кольца».
Да, мы, обладатели русского менталитета любим пустить пыль в глаза, можем кутнуть в кабаке, можем отдать последнее другу и простить врага.
Такой была всегда купеческая, православная Русь.
Мы любим иностранцев и все иностранное.
Мы, торопясь, перенимаем у западной культуры далеко не самое лучшее, что в ней имеется.
Мы, к сожалению, ещё воруем, и нашим дорогам далеко до совершенства.
Мы не умеем жить экономно.
Мы торгуем направо и налево природными богатствами, не думая о том , что оставим детям.
Но!
-У нас самые красивые в мире женщины;
-У нас растут умные, трудолюбивые дети;
-У нас очень хорошая общеобразовательная база (немецкие школьники из выпускных классов в их «дебильнопрограммных» школах не знают многое из того, что знают наши пяти-шестиклассники);
-У нас хорошие врачи. Я не говорю — медицина, я говорю — именно врачи;
-У нас есть то, чего нет у них — силы воли в условиях борьбы на выживание.
А пока нам плохо.
Плохо тем, кто остался, плохо тем, кто уехал.
Хорошо лишь тем, кто богат.
Богатыми стали немногие; в основном те, кто обладал реальной властью и при коммунистах, кому доверили своё богатство те, кто ещё и сегодня прячется в тени.
Наше поколение, в большинстве своём, никогда богатым не будет.
Не умеем, не научены.
Нас так воспитали коммунистическая партия, вожди, комсомол и пионерская организация имени В.И.Ленина.
Честь им и хвала за наши исковерканные судьбы да промытые с песочком мозги.
В то время, как мой ныне успешный, а тогда — двадцатилетний друг Володя Ильин шил у себя дома, на швейной машинке, джинсы и «толкал» их всем желающим по десятке за пару, я клеймил с трибуны партийных собраний все то, что было чуждо советскому образу жизни.
Довыступался.
Все рухнуло.
Идеи оказались фальшивыми; империя, которой мы так гордились – рухнула; бизнес, который так хорошо, поначалу, пошел — не удался (опять же, — не умею); жена брюзжит — «у тебя никогда нет денег, лучше бы я вышла за сына академика»; нет достойной работы, нет будущего.
Все мы здесь, в эмиграции – дети господина «Шпермюля».
…У немцев есть прекрасный обычай: один раз в два — три месяца они избавляются от не нужного, выставляя всё за ворота домов.
Часто попадаются вещи, очень даже ещё ничего, в том числе — мебель, и, даже электроника, — бери, что хочешь!
Это и есть „Шпермюль“.
Вот только денег никто не выбрасывает, видать, им самим нужно.
А еще в Германии очень тяжёлый экономический кризис.
Полно безработных, казна пустеет, население стареет.
Скоро один работающий будет кормить пятерых пенсионеров.
И еще проблема.
Немки не хотят рожать детей.
Хлопотно, расходы, можно работу за время отпуска потерять.
Вот так и живут немецкие фрау, не обременяя себя, а потом, после сорока, пытаются обзавестись детками.
Удаётся далеко не всем и не всегда, и страна стремительно стареет, отдавая пальму первенства в вопросах деторождаемости тем живужим в ней народам, у которых шестеро по лавкам — не редкость.
У нас, у приезжих, другие проблемы: нет приличной работы, а та, которую предлагает Арбайтсамт, — тяжёлая, грязная, низкооплачиваемая, на которую не соглашаются даже бомжи.
Здесь нужно иметь немецкое образование, быть молодым, владеть в совершенстве немецким и английским и обязательно иметь машину, — к очень многим предприятиям общественный транспорт просто не ходит, да и на работу, иногда нужно ездить за многие десятки километров.
Но мы, все-таки, живём и там, — на Родине, и здесь, на чужбине.
Живём иллюзиями и надеждами на светлое будущее.
Здесь спокойно, сытно, уютно.
Не стреляют, нет рэкета, и, отпуская своих детей на дискотеку, я уверен, что они вернутся, если даже и поздно, но без проблем и живые.
На чистых улочках небольших немецких городов вы постесняетесь бросить бумажку мимо урны, а если вам не повезёт, и урны рядом не окажется, вы понесёте мусор домой.
Здесь, если вам повезёт, вы научитесь хорошо и много работать.
Здесь вы привыкнете к тому, что городской транспорт ходит по расписанию, а поздно ночью вас за тот же проездной билет подберёт маршрутное такси.
Здесь вы постесняетесь взять чью-то чужую, оставленную без присмотра вещь.
И, наконец, здесь вы научитесь жить экономно: вода, электроэнергия, газ – безумно дороги.
Верю: мы выстоим!
Даже если и не победим, то выстоим.
Один мой приятель, однажды, сказал замечательную, совершенно русскую фразу: все со временем «устаканится».
Подождём ещё немного, научимся терпению, мудрости, толерантности.
А пока — мне очень грустно видеть, как один за другим уходят из жизни мои друзья.
Когда-нибудь уйдём и мы, от этого никуда не деться.
А жаль, так хочется дождаться чего-то хорошего!