Шёл дождь. Была холодная поздняя осень. Неподалёку от леса, на окраине маленькой, безымянной деревеньки стоял старый двухэтажный дом. Холодный ветер посвистывал в щелях мансарды, срывал с берёз желтую мокрую листву и со злостью швырял её в окна. Внутри было тепло, тихо и уютно. В холле первого этажа ярко горел камин. Укутав ноги пледом, Он сидел в старом кресле-качалке. Он был стар, болен и одинок. О некогда бурной жизни, напоминали только выцветшие фотографии на стенах. Задумавшись, Он шуршал прошлогодней газетой, дымил ароматным «кепстоном» и потягивал янтарный подогретый ром из толстого стакана. Иногда, при особо сильных порывах ветра, Он поднимал голову и прислушивался. Рядом, положив седую морду на лапы, лежала Старая Охотничья Собака. Вдруг она вздрогнула, задвигала ушами и, подняв голову, посмотрела на дверь. За дверью завозились, заскреблись и вдруг тихонько постучали.
Он отложил газету, откинул плед, выбрался из кресла, припадая на раненую ногу дохромал до двери и отодвинул задвижку. За дверью стоял старый и грустный маленький Гном. Струйки дождя стекали по сморщенному, как печёное яблоко, личику и большим мокрым ушам, прятались в складках потёртого макинтоша и капая, оставляли маленькие лужицы на деревянном полу крыльца. Держа в правой руке довольно потёртый кожаный саквояж со сломанным замком, Гном молча снизу вверх смотрел на Него. Он не удивился. За свою долгую бурную жизнь Он видел много необычного и привык никогда ничему не удивляться. Старая Охотничья Собака тихонько подошла сзади и села рядом с хозяином. Она тоже никак не выразила своего удивления и только, широко зевнув, посмотрела на Гнома умными карими глазами.
Гном отряхнулся, громко хлопнув себя при этом ушами по щекам, переложил саквояж в левую руку и нерешительно переступил с ноги на ногу. Придерживая рукой дверь, Он сделал шаг, отступил в сторону и одобряюще кивнул. Гном отряхнулся ещё раз, разбрызгивая вокруг себя холодные мокрые капли, принюхался и семеня коротенькими ножками направился к горящему камину. По дороге он уронил на пол саквояж, но похоже даже и не заметил этого. Протянув к огню длинные руки, Гном присел на корточки и замер, глядя в огонь. Прозрачная капля дождя повисла на кончике острого носа и, отражая пламя, переливалась всеми оттенками красно-оранжевого. А может, это была совсем и не дождевая капля?!
Он плотно закрыл дверь, задвинул тяжелую зелёную штору и достал из старого дубового шкафа толстый и пыльный тяжёлый стакан, при этом отодвинув в сторону груду позеленевших от времени военных медалей. Не говоря ни слова, наполнил его наполовину янтарной жидкостью из пузатой бутылки и подал Гному. Не поворачивая головы, маленький человечек протянул руку, крепко обхватил стакан длинными и не очень чистыми пальцами, заглянул внутрь и одним глотком опустошил его до дна. Ещё раз внимательно и с грустью посмотрел в пустой стакан, вздохнул и очень аккуратно поставил его на каминную полку.
«- Что брат, одиноко?!» — спросил Он. Ничего не ответив, Гном моргнул, подобрал с пола свой саквояж, раскрыл его, вытащил оттуда здоровенный клетчатый платок и громко высморкался в него. Потом сложил платок, подстелил его под себя, сел и засунув обе руки внутрь саквояжа, зашуршал там. Старая Охотничья Собака подошла и склонив голову стала смотреть внутрь. Наконец шуршание прекратилось и из саквояжа появились на свет раскладная брезентовая армейская кровать времён Первой Мировой, здоровенный медный будильник (украшенный бриллиантами и золотой цепью толщиной в мизинец), глиняный горшок с засохшим кустиком лесной земляники , большая оловянная ложка и старый ржавый револьвер с треснувшей рукояткой. «Веблей- 455» — привычно отметил Он. Гном задумчиво глядя в потолок, зачем то поковырял длинным ногтем в стволе, отложил револьвер в сторону и, разложив кровать, поволок её под лестницу, ведущую на второй этаж.
Время от времени отрываясь от раздела новостей десятилетней давности, Он мельком посматривал на маленького суетливого человечка, который пыхтел и безуспешно пытался засунуть «раскладушку» между стеной и лестницей. Наконец Гном кое как впихнул кровать в тесный промежуток и устало прикрыв глаза, присел на край. Через минуту он уже крепко спал, безвольно уронив длинные руки между колен.
Прошло чуть больше часа. Гном вдруг встрепенувшись проснулся, ошарашено-непонимающим взглядом обвёл холл и остановил глаза на пустом стакане на каминной полке.
«-Налить?»- кивком спросил Он. Гном шмыгнул носом, подслеповато поморгал обоими глазами и еле заметно кивнул. По-прежнему ни слова не говоря, чуть поднявшись на носках стоптанных старомодных туфель, неторопливо взял наполненный стакан и побрёл в угол. По дороге остановился возле саквояжа, не выпуская стакана из рук быстро пошвырял туда свои вещи, опять зачем-то поковыряв желтым ногтем в стволе револьвера. Затем, волоча саквояж по полу, добрался до «раскладушки», с усилием запихал свою ношу под неё и, повесив за золотую цепь будильник, поставил обе стрелки на 12 ночи. Проделав всё это, Гном не торопясь, снял свой макинтош, выжал из него воду прямо на подстилку Старой Охотничьей Собаки, не разуваясь, залез с ногами на кровать, повозился несколько минут и, вздохнув, затих.
Ночью Он проснулся от непонятного звука. Как будто кто-то обтачивал напильником крышку открытой консервной банки. Звук то пропадал, то появлялся вновь. Долго лежал в темноте и прислушивался, стараясь найти объяснение странным звукам. Не выдержав, Он вылез из-под тёплого одеяла и, толкнув деревянную дверь спальни, шагнул в холл. Гном сидел возле камина и не обратил на него ни малейшего внимания. Даже не поднял головы. Он был занят. Время от времени прихлёбывая прямо из оставленной пузатой бутылки, Гном тщательно чистил сломанным винтовочным шомполом ствол своего ржавого револьвера, иногда глядя через него на пляшущий огонь в камине.
Он постоял немного, потом вернулся в спальню и тихонько прикрыл за собой дверь.
Прошло несколько недель. Ничего не менялось в старом доме. По-прежнему ярко горел камин, Он по-прежнему шелестел старыми газетами, читая новости за последние пятьдесят лет, по-прежнему лежала и щурилась на огонь Старая Охотничья Собака, и по-прежнему ставил стрелки на своём будильнике ровно на двенадцать Гном.
И каждую ночь в холле возле камина раздавался звук, как будто кто-то обтачивал напильником крышку открытой консервной банки.
Однажды под утро выпал первый снег. На улице было светло, безветренно и тихо. Накинув на пижаму халат, Он вышел в холл и не увидел Гнома возле камина, где тот обычно засыпал, устав от ночной работы. Но Он не увидел не только Гнома. Под лестницей не было больше походной кровати и саквояжа, не стоял вазон с засохшим растением, не висел на золотой с бриллиантами цепи медный будильник со стрелками на 12, только возле потухшего камина валялась пустая пузатая бутылка и забытый сломанный винтовочный шомпол.
Старая Охотничья Собака лежала на полу и, подняв седую морду, напряженно смотрела на закрытую дверь. Задвижка была откинута в сторону. Он открыл дверь. На девственной нетронутой белизне свежего снега чётко отпечаталась цепочка одиноких следов, начинающихся от порога и пропадающих за стоящими метрах в пятидесяти от дома, старыми елями.
Он вздохнул, погладил Собаку, поплотнее прикрыл вдруг заскрипевшую дверь, вернулся к камину, и задумчиво крутя в пальцах сломанный винтовочный шомпол, набил в трубку свежего ароматного табака.
«-Ну что ж – подумал Он – будем надеяться, это была не последняя наша осень… Будем надеяться…»
16 апреля 2005 г.
