Михаил Лезинский. Литературный портрет-фантазия

Справка.
Пятого апреля сего года писателю Михаилу Лезинскому исполнится семьдесят шесть лет.
Настоящие сумбурные заметки публикую раньше указанной даты, потому что мне трудно поверить в такой серьезный возраст.
Размещаю их.
Михаилу Лезинскому на сегодняшний день — всего Семьдесят Пять Лет!

***

«Если бы из меня не вышел писатель – стал бы уголовником…»

Не стал бы, Миша! Не пачкай себя: к Тебе не пристанет.

Твой удел – белоснежная бумага и правильно отточенный карандаш. Именно таким карандашом и можно писать утонченную прозу, создать, СОЗДАТЬ которую смог только Ты.
В твоих работах та самая жизненная правда, которой так не хватает опусам многих из нас.
Когда в молодости мне удалось прочитать одну из твоих книг, случайно попавшую в мои руки, я с завистью подумал: «Как здОрово, что есть на свете писатели, владеющие его величеством Словом».
И был поражен, сто лет спустя, встретив Тебя на «Точке.Зрения» и здесь. Виртуально познакомился с тобой, состою в переписке с Тобой, иногда защищаю Тебя от дураков и завистников.

И Ты даже не представляешь себе, как я счастлив, что мое скромное детище – «Пычатный орган «Фанера», стало тем местом, в котором Ты можешь выкладывать свои мемуары.
И как здорово, что есть люди, понимающие, что твои краткие и точные записи о жизни известнейших людей, знаменитых писателей, поэтов, общественных деятелей, это не пиар, в котором Ты вообще не нуждаешься, а попытки сохранить ПАМЯТЬ о талантливых личностях, предать Твои мысли о них – нам, стоящим где-то внизу, в партере твоего театра Правды.

***

Скоро, Миша, где-то ближе к осени, состоится презентация моей книжке в Израиле.
Мы прилетим с Анной в Вашу благословенную, истерзанную завистниками страну,
Оторвемся от дел, придем к тебе в гости. Твоя Анна накроет стол, моя Анна – поможет ей. Мы выпьем по рюмке коньяка и поговорим за жизнь.

— Ему нельзя, — скажет твоя Анна, — у него сэрдцэ.
— Можно и нужно, — отвечу я.

И мы побежим с Тобой в порт Хайфу, на наклоненном к морю причале которого нас будет ждать толпа провожающих.
А у причала, главного причала всемирно известного порта Хайфа, нас будет ждать под всеми парусами черный пиратский корабль с поднятым Весёлым Роджерсом на средней мачте..
И взбежим мы на капитанский мостик. Немедленно отрастут у нас черные седые бороды, появятся черные же повязки на подслеповатых глазах, и крюк вырастет у меня. Вместо правой руки. А твоя знаменитая на весь мир черная кожаная куртка покроется трещинами-морщинами. Как наши лица.

— Куда плывем, капитан? – крикнет откуда-то снизу боцман Билли Мала.
— Ты знаешь, что-то лучше, чем Зурбаган? – ответишь ты вопросом на вопрос.

А там, далеко внизу, на палубе, будут бесноваться от счастья пираты Караибского моря, тусоваться корабельные шлюхи и портовые гражданские крысы, проникшие на корабль по швартовым канатам.

— Отдать концы! — Рявкнешь Ты прокуренным и пропитым голосом.

И бросишь последний взгляд на наклоненный к морю причал жаркого города Хайфы.
Там, обнявшись, будут стоять две Анны.

— Ты сырнички забыл — крикнет твоя. И тихо добавит, — пиши, Миша,

А моя прошепчет сквозь спекшиеся губы:

«Заслонивши тебя от простуды,
Я подумаю: «Боже Всевышний,
Я тебя никогда не забуду,
Ты меня никогда не увидишь».

Её поддерживает под локоть Геннадий Нейман со своим Метрономом, а твою жену – Илана Вайсман. И ее губы, губы отличного поэта, Королевы, тихо прошепчут:

«Буду молиться, чтоб взмах уловить
Левой твоей руки».

Рядом с ними отчетливо видна инвалидная коляска с прикрепленной к высокому штырю капельницей. В коляске сидит прикованный бумажными ёлочными цепями какой-то мелкий мужчина, остающийся на земле предков, бородатый и мелкоглазый. Моисейка, что ли?

— Мерзавцы, — крикнет он, — вы объявили войну Израилю? Отвяжите меня немедленно! Именно МОЁ место – на капитанском мостике! МЕСТЬ? МАНИЯ ВЕЛИКЧИЯ?

Коляску, чтобы она не покатилась в море, придерживает одной рукой Фима Хаят. В другой руке у него свиток папируса.

— Это – мои стихи, — говорит он, протягивая свиток журналистам. — Ничего не понимаю, их печатают по всему шарику, а на этом сайте я только однажды получил второе место, от которого отказался.
И аккуратно, носком израильского ботинка отожмет тормоз от колеса инвалидной коляски.

По взмаху твоей левой руки, Миша, одновременно выстрелят все шестнадцать пушек по правому борту и сметут огнём всю нечисть с лица земли израильской.

Задрожит земля, импортная (американская?) коляска случайно выскользнет из руки Фимы, быстро покатится к морю, сорвется с причала и камнем полетит с высоты – в воду.
Последнее, что услышим мы на капитанском мостике, — это вопль: «Вместе в мести!..».

— Эх, — скажешь Ты, рассердившись, — распраститучья Ялта!

Пиратская шхуна пулей отлетит от причала, повернет направо – в сторону Дарданелл и Босфора.

На капитанский мостик поднимется Повар и, поклонившись, поставит на столик перед нами чугунок с манной кашей и два граненных стакана с кефиром: режим есть режим.

Утолив голод, ты дашь команду, и все шестнадцать пушек по левому бору выстрелят холостыми снарядами – салют в честь русских писателей.
Не боясь простудиться, мы откроем форточку в лобовом стекле и посмотрим в бинокли. Где-то там, в эсэнговии, увидим железнодорожную станцию. На перроне человек средних лет помашет нам желтым флажком.

— Эрнест Стефанович, — крикну я, мы помним и любим тебя!

Чуть приподнимем бинокли. И перед нашим взглядом появится следующая картинка. На набережной Невы, на самой нижней ступеньке, у воды, молодой мужчина по имени Дмитрий — Пернатый Змей, с металлическими полосами на изящных туфлях, пока спит возница, придерживает другого мужчину, чем-то напоминающего Алексея Хазара, что-то сплавляющего по Неве — в Швецию.

«Меж классических фасадов
Гордых шпилей и палат
Не спеша по Петрограду
Важный, словно депутат,

На волне, качаясь телом
Длинным и прозрачно-белым,
Плыл из города в залив
По Неве презерватив.

Завтра может быть к обеду
Будет он с визитом к шведу.
Принимай же, гордый швед,
Наш резиновый привет!».

А наверху, возле парапета, в обнимку стоят две подружки- Юлия Добровольская и Лара Галль.

— Мишечка и Солик, — крикнет Лара, прощально помахивая уткой с черносливом, — Shit happend!
И она почему-то заплачет.

А столица русскоязычных писателей скрыта облаками. Только слышны обрывки музыки:

«Солнце всем на планете
Одинаково светит,
Только пасмурно над нашей столицей…»

И еще:
«Прекрасное Далеко
Не будь ко мне жестоко
Не будь ко мне жестоко
Жестоко не будь
От чистого истока
В Прекрасное Далеко
В Прекрасное Далеко
Я начинаю путь…»

А потОм:
«Вернись Лесной Олень
По моему хотенью!
Умчи меня Олень
В свою страну оленью
Где сосны рвутся в небо
Где быль живет и небыль
Умчи меня туда Лесной Олень…»

И ещё:
«Хорошо, всё будет хорошо,
Всё будет хорошо, я это знаю. Знаю!..»

…И всё, Миша! Времени больше нет. Шхуна подходит к Зурбагану. В бинокль уже отчетливо виден гигантский маяк, башня которого уходит бутылочным штопором высоко в небо, за облака.

Между зданием маяка и краном Морвокзала натянут огромный, длиной в сто метров, кумачовый транспарант: «Миша, ты ли это? Welcome back!».
А дальше – на причале тысячи людей ждут тебя. На маленькой будке надпись: «Здесь принимается подписка на собрание сочинений М.Лезинского. Пенсионерам 10% скидка».

И мы затянем с тобой нашу любимую песню:

«Есть город, который я видел во сне,
О, если б вы знали, как дорог…».

Наша шхуна – уже на фарватере маяка. Ну что, Миша, тряхнем стариной пока не поздно?
И мы выбиваем коваными каблуками ботфортов лобовое стекло. Оно вылетает, падает на палубу и разбивается на тысячи осколков. Один из них попадает в глаз Каю. Над ним немедля склонилась Анна Семироль, маленькая разбойница, грудь которой перепоясана патронами, позаимствованными у Михо.
Посмотри, Миша, она вводит Каю героин.

Но ты уже ничего не видишь.

Мокрый морской ветер швыряет в наши лица капли соленых брызг. Они стекают по лицу на бороды.
Держись, Миша за меня!
Мы разбегаемся и прыгаем на кирпичную стену маяка. Я цепляюсь крюком за ступени лестницы, уходящей в небо, и мы начинаем взбираться по вмурованным в кирпич и бетон железным прутьям-ступеням куда-то вверх, за облака, на площадку башни маяка.
А там с распростертыми объятиями нас уже ждут Анна Первая и Такой – то — Сякой.
Там наше место.

Правда, Мишечка?

— С днем рождения, Командор, — тихо говорит тебе Алексей, — долгие лета, родной!

******
Примечания к тексту.

1. Автор убедительно просит не искать в тексте никаких личных нападок.
2. Эта работа — попытка создать атмосферу вокруг работ и жизни на сайте удивительного человека и отличного автора Михаила Лезинского.
Попытка передать черты его характера и интересы. Попытка заглянуть в его душу. Удалось это или нет — судить читателям, знакомым с творчеством и манерами поведения Михаила.
3. В работе использованы тексты песен, фраза из стихотворения Иланы Вайсман и стихотворение Алексея Хазара, упомянуты имена или ники нескольких авторов Портала ЧХА.
4. По своим задачам эта работа весьма близка к «Берло. Депрессия. Селезень. С клубничкой» — пародии на работы Лары Галль.

Автор