Слава из России


Слава из России

…В той непомерно огромной и до боли знакомой стране это слово бы-ло явно в почете и употреблялось без всякой меры – начиная с «Призывов ЦК КПСС» и кончая названием китобойной флотилии. Даже созвучное мужское имя произносилось как-то особо торжественно: «Гол забил Слава Метревели!», и многотысячный стадион скандировал в едином порыве: «Слава! Слава!»…

Процесс распада Союза не привел к рождению или развитию новых особо ярких талантов, скажем, в музыке или в поэтическом творчестве. Но новизна происшедшего удивительным образом нашла свое отображение и воплощение в особо прихотливом уголке российского искусства — в пантомиме. И народу явилась еще одна слава – Вячеслав Полунин со своей знаменитым и феерическим «Snow-show». И это мне кажется симптоматичным.
Почти в пятидесяти странах побывал Слава Полунин. Путешествует он по миру с краснокожей российской паспортиной да с двумя-тремя «бумагами-вездеходами». И в каждом городе, где выступает, — овации, от которых чуть ли не «потолки валятся», престижные призы и награды. Одна из последних — за лучший спектакль «Фестиваля смеха» в Эдинбурге и высшая театральная награда Англии – премия Лоуренса Оливье1998 года.

Вот как характеризует его газета «The Irish Times»: «Оne of the greatest living clowns». И далее, поэтично: «Он из тех артистов смеха, который взошел на вершину выбранного им дерева». А мне как-то неудобно называть Cлаву клоуном. Больше подходит, наверное, если сказать, как говорили о немом кино: «Великий немой».

Восхождение большого артиста началось из глубин социалистического реализма, тщательно оберегаемого партийными идеологами от проникновения «тлетворного влияния Запада». Но для ревнителей «идейно-художественного единства содержания и формы» пантомима оказалась не по зубам – слишком она была аллегорична, непонятна и попросту считалась… второсортным искусством.

В те времена я, бывало, захаживал в Ленинградский дворец молодежи, в гордо стоящий в одиночестве на Петроградской стороне мощный высотный комплекс с гостиницей для интуристов, концертным залом, баром и зимним садиком, увенчанным ниспадающим воркующим ручейком. Здесь, на третьем этаже, из-за двери с надписью «Студия пантомимы» иногда «вываливались» в полутемный коридор какие-то странно-ряженые существа — гипертрофированные фигуры с пестрыми, размалеванными лицами, беззвучно скользящие друг за другом и отчаянно жестикулирующие. Случайные посетители полагали, что это развлекаются глухонемые, и старались не контактировать с ними. А между тем здесь своим путем шла безалаберная, комедиантская жизнь необыкновенных артистов, о которых скоро заговорят все.

Но это будет потом. А пока дворцовые парторг с комсоргом и профоргом не перестают страстно убеждать мимов «выдать что-нибудь созвучное нашему героическому времени», типа «Малой земли», но те непреклонны: «агитки» не будет! И вдруг вся страна после их дебюта на Центральном телевидении заговаривает о каких-то лицедеях, а загадочно-непонятное «Блю кэнери» становится чуть ли не самой популярной мелодией миллионов.

Теперь их биографы располагают точными датами: восемнадцатилетний паренек из орловской деревни Слава Полунин пришел в артистическую студию в 68-м, мимический театр «Лицедеи» начал свою деятельность в 79-м. Широкая известность и популярность пришли после спектакля «Шабаш на Лысой горе», хитро названном (для афиши, конечно) «праздником».

И вот наша беседа со знаменитым на весь мир Полуниным в конце 99-го в Монреале, где его спектаклю «Slava-Snowshow» сопутствует огромный успех – в зале театра «Monument-Nаtion» яблоку негде упасть. В мае здесь с блеском выступал «сибирский баритон» Дмитрий Хворостовский. Так что интерес к культуре России в Канаде растет с каждым годом..

— Куда же и на что ушли годы жизни, Слава?

— Живем, как до нас жили все комедианты, — весело говорит Вячеслав. — Что для меня «жить»? Это значит, что каждые два-три года я выгружаю свои чемоданы. Жена Лена (тоже когда-то занималась в нашей студии) уже лет двадцать кочует со мной. Трое наших сыновей учатся и помогают нам в семейном бизнесе, на сцене. Но Лена у меня все: и актриса, и мать, и администратор. Был у нас вместо лошади и повозки маленький такой автофургончик с прицепом, тонны на три. Проехали мы на нем по всей Америке, через все каньоны. И по Европе тоже… У меня там библиотека в несколько тысяч томов. Перевезу, разгружусь на новом месте и опять я с моими книгами…

…Выглядит Слава усталым, но в беседе динамичен и артистичен: седые, длинные волосы встрепаны, как у главного персонажа в булгаковском «Мастере и Маргарите». Впрочем, Полунин как раз и есть тот самый Мастер — умудренный Богом и временем человек, перед которым открылись безграничные секреты сценического ремесла.

— А в те далекие теперь годы, — продолжает знаменитый клоун, — лет двадцать назад, я увлекся философией Монтеня. Он мне оказался ближе, чем Платон или Сенека. Потому что его философия – не какого-то особого человека, а нашей повседневной, чувственной жизни. Наверное, это можно назвать натуральным христианством. Я не верю в Бога, но верю, что все в мире подчинено единой гармонии. Я понимаю, что есть люди, раскачивающие лодку. Но есть и те, кто пытается удержать ее для того, чтобы человечество пребывало в каком-то гармоничном состоянии. Это мы пытаемся не свернуть шею времени, мы, артисты, пытаемся сохранить гармонию своим способом: через спектакль, через общение с залом. В этом смысле я пришел к Монтеню!

— Знал бы народ, разглядывающий вас, клоуна, какие серьезные философские идеи заложены в потешных кривляниях их кумира, веселого чудища! Если бы знали, то сами бы засели за Монтеня, не так ли?

— Наверное, так, – соглашается Слава. — Но этого мало… В начале 80-х я искал новый образ клоунады и полагал, что соединение с поэзией было бы перспективно для нее как для вида искусства. Теперь это уже органическое слияние сюрреализма, метафизики, поэзии, философии, то есть это уже некое многоярусное дерево, в кроне которого и жуки, и птицы, и чего там только нет…

— А чем Вы объясняете столь свой оглушительный успех?

-У меня есть серьезное предположение, что новый век – это век компьютерных образов. Мы уже перебрались во времена, когда сформировался новый принцип взаимоотношений человека с человеком: не через словесный код, а зрительными образами. Развитию этой специфической особенности способствовали и кино, и живопись, и музыка, и компьютер. А кроме того, современные люди более доверяют своему чувственному сознанию, разуверившись в словесном говорении, результат которого – грубое политиканство и бесконечные войны.

Разбирать спектакли Вячеслава Полунина – все равно, что пересказывать сны. Другое дело, как говорили древние, с каким настроением вы пробуждаетесь от сна. Спектакль завораживает своей высокой магией искусства, а после него у зрителя надолго остается чувство очарования. Потому что перед ним прошла его собственная жизнь со всеми соблазнами и испытаниями, расцвеченная прожекторами, озвученная музыкой и овеянная снежными бурями.

— В спектаклях я пытаюсь говорить о вещах абсолютных для человека, — поясняет Вячеслав. — Вещи самые простые и важные для каждого: жизнь, смерть, одиночество, дружба, любовь и так далее… И я надеюсь, что как врач гуманизирую душу, ввожу ее в нормальное состояние, когда она мечтает, отдыхает… На подсознательном уровне. В принципе, почему я использую шары? Шар – это идеал гармонии. Почему голубой цвет? Это – бесконечность, холод. Желтый костюм мима – это крохотная точечка живого организма в мировом пространстве. Человек мечется и пытается устоять перед жестоким ураганом времени.

— И музыка работает у вас отлично, – добавляю я. – Она у вас замечательная…

— Со мной работает потрясающий композитор — Роман Домиников. Он «живьем» монтирует музыку к каждому спектаклю. У него компьютер — три мини-диска, одновременно на трех ярусах он «делает звук» по всему залу. Мы с ним работаем уже года четыре. И это он написал мне музыку для нового спектакля «Дьяболо», ведь я пытаюсь воздействовать на зрителя не только традиционной клоунадой, но многими другими способами. Моя задача создать не просто «странный фантастический персонаж», а «странный фантастический мир» и втянуть в него публику. Учусь я и у минималистической архитектуры, и у канадской мультипликации.

Не без удовольствия мой собеседник сообщает о том, что одновременно с Монреалем его спектакль идет на Бродвее в Нью-Йорке. Полунин разрывается между городами, но доволен. А декорации к «Дьяболо» выполнены самим Михаилом Шемякиным!

— Кстати, Слава, а кто автор загадочной песенки «Блю кэнери»? Как она захватила однажды! Давным-давно…

— Автор идеи — Роберт Городецкий. Когда я создавал театр «Лицедеи», он был у меня в труппе. Помните, выступал в такой огромной шляпе? И глаза, огромные глаза, как у Бэрта Киттона. Он теперь живет по полгода в Нью-Йорке и Петербурге. Эта песенка как визитная карточка спектакля.

— О чем же поется там? – продолжаю любопытствовать я.

— О самом простом. Застыл человек с сачком для ловли бабочек, и звучат слова на итальянском, на очень редком диалекте, который не понимает никто из ныне живущих самих итальянцев: «Я сажусь и жду, когда появятся голубые канарейки. Иногда они прилетают, а иногда мне приходится ждать целую неделю». Играет старинная итальянская мелодия…

— Которую тоже никто не знает?

— Ну теперь-то познакомились…

— Подражателей у вас появилось немало. И конкурентов. Как вы относитесь ко всему этому?

— Спокойно. Потому что у меня и в Ленинграде-Петербурге была своя школа. Я делал выпуски по сто человек ежегодно. И сейчас обучаю всех способных людей. Но пока никто не делает в клоунаде то, что делаю я. Поэтому попытки повторить какие-то мои отдельные детали – не есть органическое понимание моей философии. Я формировал свои философско-эстетические принципы годами и десятилетиями, всю жизнь. Ученики и подражатели могут использовать мои находки, открытия, но повторить мой жизненный путь, обрести мое видение мира просто невозможно, это — нонсенс!

— Вы сумели создать мировой шедевр, сделать настоящее открытие, сказать новое слово в отображении действительности художественными средствами. Как это Вам удалось?

— Был же опыт! Я и тогда, в советское время, и сейчас понимаю что та страна в искусстве сделала и что я могу из всего этого, как из горящей печи, вытащить, чтобы помочь своему творчеству

— Каково Ваше впечатление от канадской публики?

— Мы начали спектакли с августа, в рамках традиционного для Монреаля «Фестиваля смеха». Сейчас конец сентября, а люди все идут и идут… Приедем мы и в октябре. Мне очень симпатична канадская публика. Вроде бы совсем рядом Америка, но американцы все же другие. Здесь зритель много душевнее и мягче. И поэтически настроен! Как тут объяснить? Это, вот, как у французов. Я люблю работать во Франции… Или как у русских. Они тоже сопереживают с персонажем.

— Ну, да! Квебекуа — ведь французы… И даже англичане здесь несколько иные, чем в других местах.

— Есть народы, которым ближе сопереживание, сочувствие, а есть живущие действием. Но и вне зависимости от этого контакт с любой публикой у меня, у моих артистов всегда прекрасный.

— А как в Торонто?

— О, в Торонто у меня были замечательные гастроли! Дважды. И по странному совпадению я приезжаю туда именно в январе. Думаю, что приеду еще, и не раз. Так что жителям прекрасного города, читателям и редакции «The Yonge Street Review» (отличная газета, гордиться можно, не сочтите за дежурный комплимент) большой привет и мой автограф на добрую память.

***

0 комментариев

Добавить комментарий