Часть первая.
Розово-желтый свет фонарей в жидкой черноте мегаполисной ночи похож на слово «флегмона».
У меня прихотливые ассоциации, пограничные отношения, зависший возраст и розово-желтый световой ветер в голове.
Я – женщина, найденная мужчиной.
На мне метка, каждый расшифровывает ее как «моё», но подлинное значение сокрыто от разумения, и хорошо, что так.
Метка прикрывает дыру в спине между лопаток. Если метку чуть сдвинуть, откроется подобие дверного глазка. Розово-желтый световой ветер в голове услужливо подсветит картину изнутри. Там ребра или каркас? Вены или провода? Кровь или ток? Мне не заглянуть…
Иногда задумываюсь над своим происхождением.
Возможно, я выросла из семечка, брошенного в трещину коричневого суховатого грунта.
А может, меня выдохнул Стеклодув.
А может, я – голем с табличкой во рту, и, если табличку никто не подменил, то на моей изначально написано «любовь»…
Я живу в довольно плотно утрамбованном пространстве. Мягкие на вид и на ощупь предметы соседствуют с твердыми. Очень много углов. Кругов меньше. Овалы почти не встречаются. Люди похожи на предметы. Некоторых совсем трудно отличить.
В этом пространстве как-то рвано ощущается время. В темноте оно почти исчезает. Я закрываю глаза и перестаю быть. Только нужно слегка приоткрыть рот, чтобы перформанс поцелуя начался сразу, как только поползёт в стороны тяжелый занавес ожидания.
Вчера я слушала звуки голоса. Запомнила их последовательность. Но не знаю, как конвертировать звуки в знаки.
Вчера Исчислитель, спрятавший в карман свой островерхий колпак волхва, прогуливаясь со мной по черным улицам, рассказывал о тайне привязи любой кривой линии к кресту абсциссы и ординаты.
На слух, абсцисса похожа на слово «абсцесс» гораздо больше, чем свет фонарей на слово «флегмона».
Ордината похожа на ординарность.
Значит, любая извилистость — всего лишь воспаленная обычность. Я – еретичка, да.
Перформанс изгиба любой линии мог бы рассчитать Исчислитель, но его не пустят в Академию без островерхого колпака. А выпавший из кармана колпак унесло речным ветром за три моста, когда тонкие пальцы Исчислителя прочертили бороздки в моих волосах: восемь симметричных линий от висков к затылку. В тот миг пространство уподобилось черному бархату фона для перформанса белого мима — Луны. Луна исполнила прилив-отлив. Время зависло заглючившей программой.
Reset.
Иногда лицо в зеркале кажется мне знакомым. Кто-то прочертил те его линии, что в каком-то из миров уже были рассчитаны Исчислителем.
Он светит бирюзовым взглядом мне в лицо, его губы шевелятся в припоминании древних формул. Восстановленные кванты памяти он передает мне — рот в рот.
Я хочу посмотреть в себя глазами Исчислителя сквозь дыру, прикрытую меткой .
Мне нужно повернуться к нему спиной. Спустить с плеч тунику. Обнажить метку между лопаток. Теперь нужен маленький гвоздик, чтобы прибить жетон метки.
Гвоздик нужно прибить с краю. Теперь метку можно повернуть вправо, и можно влево, она, как маятник будет зафиксирована гвоздиком, и ее не снесет со спины розово-желтым ветром, когда Исчислитель приникнет бирюзовым глазом к тайне. Он насмотрится и расскажет мне. Насмотрится и нарисует провокации формул на полусферах груди.
Возьму зеркало, чтобы прочесть формулы, и не разберу ни знака.
И снова Исчислитель передаст мне знания рот в рот…
Розово-желтая флегмона моей муки омоется в свете фонарей.
Фонари по всей рампе огромного города-сцены.
Любовь – тоже грандиозный вселенский перформанс.
Помню, кто-то сказал мне про кастинг.
Поэтому, я тут.
(продолжение следует)
Лара, давно у тебя не была — но не значит, что забыла любимого писателя современности.
Многие поэты и писатели начинают свое творчество со сложных, замысловатых образов, ярких и смелых экспериментов, глубоких, не всем доступных идей и смыслов, но со временем приходят к простоте, ясности и доступности. Иные наоборот, все дальше корнями своими углубляются в сущность сущностей, в надежде добраться до истин, сокрытых на огромной глубине. Мир произведений таких писателей требует от читателя уже не только проникновения и сопреживания, но большой и сложной работы мысли, воображения и сердца.
Первый (условно) путь — это путь писателя «народного», которого могут понять, оценить и полюбить все воспринимающие, каждый на доступном своему пониманию уровне.
Второй — путь писателя, так назыв., «элитарного», чье творчество «избирает» читателя особого, наиболее подготовленного для восприятия глубокого и сложного мира произведения.
Судя по всему, Лара,ты, как художник, приближаешься ко второму типу.
Образы в твоих произведениях становятся все более, многоуровневыми, многоплановыми, сами произвеления более метафоричными, глубоко философскими. Внешняя сюжетность уступает внутренней, логика изображения персонажа более и более приближается к субъективной, внутренней. Усложнаяется метафора, превращаясь в метаметафору, более глубоким и неуловимым становится символ, мир произведения становится более зыбким, сюрреалистичным: грани между увиденным, услышанным, почувствованным, предствленным и вымышленным растворяются окончательно. Мир реальный для лирической героини является не миром вещей, лиц и предметов — а мир их образов-символов, наполненных поэтической красотой и философским содержанием.
Лара, ты не просто писатель, но еще и поэт и философ. Твое творчество уходит на сокровенную глубину и не каждому будет доступна его тайна.
🙂 Из писателя «народного» становишся «элитарным». Хорошо ли это тебе, Лара? хотя… Ты и не причем. Через тебя говорит дух красоты и мудрости. Ему виднее.
ПС
Про жетон (с гвоздем) не совсем понятно получилось, и, кажется, образ этот выбивается из произведения несовершенством в содержательном и поэтическом плане. Что-то, наверное, в нем есть, но недоработано и недоуслышано.
Спасибо за соприкосновение с чистым и красивым.
Пойду читать дальше.
Лара, давно у тебя не была — но не значит, что забыла любимого писателя современности.
Многие поэты и писатели начинают свое творчество со сложных, замысловатых образов, ярких и смелых экспериментов, глубоких, не всем доступных идей и смыслов, но со временем приходят к простоте, ясности и доступности. Иные наоборот, все дальше корнями своими углубляются в сущность сущностей, в надежде добраться до истин, сокрытых на огромной глубине. Мир произведений таких писателей требует от читателя уже не только проникновения и сопреживания, но большой и сложной работы мысли, воображения и сердца.
Первый (условно) путь — это путь писателя «народного», которого могут понять, оценить и полюбить все воспринимающие, каждый на доступном своему пониманию уровне.
Второй — путь писателя, так назыв., «элитарного», чье творчество «избирает» читателя особого, наиболее подготовленного для восприятия глубокого и сложного мира произведения.
Судя по всему, Лара,ты, как художник, приближаешься ко второму типу.
Образы в твоих произведениях становятся все более многоуровневыми, многоплановыми, сами произвеления более метафоричными, глубоко философскими. Внешняя сюжетность уступает внутренней, логика изображения персонажа приближается к субъективной. Усложняется метафора, превращаясь в метаметафору, более глубоким и неуловимым становится символ. Мир произведения представляется зыбким, сюрреалистичным: грани между увиденным, услышанным, почувствованным, предствленным и вымышленным растворяются окончательно. Реальная действительность для лирической героини является не миром вещей, лиц и предметов — а миром их образов-символов, наполненных поэтической красотой и философским содержанием.
Лара, ты не просто писатель, но еще и поэт и философ. Твое творчество уходит на сокровенную глубину и не каждому будет доступна его тайна.
🙂 Из писателя «народного» становишся «элитарным». Хорошо ли это тебе, Лара? хотя… Ты и не причем. Через тебя говорит дух красоты и мудрости. Ему виднее.
ПС
Про жетон (с гвоздем) не совсем понятно получилось, и, кажется, образ этот выбивается из произведения несовершенством в содержательном и поэтическом плане. Что-то, наверное, в нем есть, но недоработано и недоуслышано.
Спасибо за соприкосновение с чистым и красивым.
Пойду читать дальше.
Катя, у тебя такой индикатор встроен в восприятие — ему нельзя не верить. Про жетон — метку соглашусь с тобой. это скорее вспомогательный такой у меня колышек, я его потом уберу. в четвретой части эта самая метка уже обозначилась словом «стигмат», и гвоздико-жетонный макетик можно убрать из текста будет. я все еще в процессе написания рассказа этого, он меня не отпускает и мучит. сама не знаю, что выйдет, и выйдет ли то, что мстилось вначале.
спасибо!
Ваша Катя, Лара вполне сформировавшийся такой элитный обозреватель)))
Философский такой. Неа — эдакий)) То что можно было сказать парой фраз — вылеплено причудливо изогнуто в такой кукиш, что и не сразу и разберешь его пальцев.
Про гвоздик — вранийо. Ничего там не выбивается.
У Вас меня подсразуло слово «что мстилось вначале».
Была месть? Месть не помощник в любовных делах.
Вы так охоче слушаете критиков, что я начинаю за вас бояться. Вы знаете ль, что всяко мнит себя стратегом, видя бой со стороны?
И вот эдаких «всяко» их же миллионы.
я за гвоздик
Вадичек, «мстилось» — это синоним «мерещилось, казалось». архаичное слово немного, потому непонятно современному глазу.
а Катя — она да, профессиональный литературовед.
ты считаешь меня внушаемой?:) не надо.