Свинцовая династия небес
Зависла над Отечеством и Славой.

У края пропасти с копьем наперевес
Правитель, прозванный Иосифом Кровавым,
Рожденный Маргаритой в темноте,
Впитавший смрад и соки разложенья,
В суконной мантии у века на хребте
Толпе туманит ум воображеньем зренье.

Бездонна ночь трагичностью судеб,
Бескраен дол перед его глазами.
Вот косари, убрав созревший хлеб,
Покорные стоят с крестом и образами.
Иосиф, шествуя в кирзе между могил,
Лелеет взгляд бельмом звериной сути,
Отыскивая тех, кто мирно жил
У края у пропасти, сопротивляясь смуте.
Устало поднимается рука
И вслед за этим призрачным движеньем
Сливается кровавая река
С живой толпою, одурманенной смиреньем.

Три Демона, рожденные в ночи
И вскормленные девой Маргаритой,
Хватают избранных. Трусливо палачи
Бесчинствуют у каждой головы пробитой,
Сдирая все, чем можно запастись
В хмельном пиру слепого послушанья.
В звериной своре волку не спастись,
За исполнительность – наградой наказанье:
Три Демона хватают палачей,
Взлетев над бездной, лапы разжимают,
И вместе с палачами их детей
В бездонность пропасти безропотно бросают.

Пространство полнится биением сердец —
Иосиф мертв, но смерть, сбирая вече,
Толпой скорбит: «Отец! Отец! Отец!»
И Маргарита в изголовье ставит свечи.
В огне мерцающем дрожит кровавый лоск,
И Демоны стоят с портретами у гроба,
А по копью стекает черный воск
Святою истиной грехопаденья бога

Свинцовая династия небес
Зависла над Отечеством и Славой.

У края пропасти с копьем наперевес
Правитель, прозванный Иосифом Кровавым,
Рожденный Маргаритой в темноте,
Впитавший смрад и соки разложенья,
В суконной мантии у века на хребте
Монументальностью толпе туманит зренье.

Бездонна ночь трагичностью судеб,
Бескраен дол перед его глазами.
Вот косари, убрав созревший хлеб,
Покорные стоят с крестом и образами.
Иосиф, шествуя в кирзе между могил,
Лелеет взгляд бельмом звериной сути,
Отыскивая тех, кто мирно жил
У края у пропасти, сопротивляясь смуте.
Устало поднимается рука
И вслед за этим призрачным движеньем
Сливается кровавая река
С живой толпою, одурманенной смиреньем.

Три Демона, рожденные в ночи
И вскормленные девой Маргаритой,
Хватают избранных. Трусливо палачи
Бесчинствуют у каждой головы пробитой,
Сдирая все, чем можно запастись
В хмельном пиру слепого послушанья.
В звериной своре волку не спастись,
За исполнительность – наградой наказанье:
Три Демона хватают палачей,
Взлетев над бездной, лапы разжимают,
И вместе с палачами их детей
В бездонность пропасти безропотно бросают.

Пространство полнится биением сердец —
Иосиф мертв, но смерть, сбирая вече,
Толпой скорбит: «Отец! Отец! Отец!»
И Маргарита в изголовье ставит свечи.
В огне мерцающем дрожит кровавый лоск,
И Демона стоят с портретами у гроба,
А по копью стекает черный воск
Святою истиной грехопаденья бога