Она вспыхивала перед ним каждый раз, когда появлялся для этого по-вод. Каждый раз, когда он этого хотел и позволял себе это замечать. Когда он был настроен на эту волну, а его душевное и физическое состояния только поднимали и всячески ее ускоряли.
Вообще говоря, она и была всегда. И он был, и были они оба. Каждый в себе, для себя, каждый для всех и друг для друга, и друг перед другом, и друг у друга. Просто… именно эти вспышки возникали по случаю их необходи-мости, по воле такого случая, сухо говоря, при наличии соответствующих об-стоятельств.
Год… или сколько там назад, она вспыхнула для него впервые. Опять же, была она, и был он. Всегда. Но эта внезапная вспышка, на какой-то миг ошеломившая и ослепившая его, сбила с ног, подкосила стук его сердца, за-ставив его замереть и забиться вновь с новой силой, произошла тогда впер-вые. Год или сколько там… назад?
Что произошло с ним? Ничего. Повеселились, поулыбались, разбежа-лись до завтра. Завтра то же. Улыбочки, обнимашки… и снова разбежались, расползлись по своим норам встречать новый год. Или что там? Праздновать день влюбленных или восьмое марта? Но это не всё. Случилось и еще кое-что. Что-то совершенно безумное, что и в голову-то не пришло бы при обыч-ных обстоятельствах, в нормально ситуации, в нормальном состоянии не-ошеломленности и неослепленности вспышками извне.
— Ну что, покажем этим жлобам, как надо делать танцы?
— Покажем.
— Только я умею танцевать только на столе.
— Я тоже.
Охрана ночного клуба, насторожилась поначалу, когда пара, вскочив из-за стола, вмиг оказалась на нем, но через минуту вся публика заведения просто наблюдала за происходящим. Парень в мятой рубашке, мешковатых джинсах, кроссовках и ослепительная девица в белом топе и обтягивающих брюках, наплевав на всех, танцевали на столе. Плясали так, что всеобщее внимание было приковано к ним. Т танцовщица стриптиза, осиротевшая, по-кинула сцену…
Теперь же новая вспышка. Она показалась ему ярче первой. Но такой же банальной. Ночь в клубе, пьяное утро в его кабинете. Пляски, водка, ди-ван, пустая болтовня, невинные прикосновения.
— Так. Всё. Я больше не буду к тебе приставать, – сказал он.
— Так. Всё. Я к тебе тоже, – сказала она.
Он водил губами по контуру ее уха, мягко покусывал мочку, целовал ее шею, ее пальцы. А она просто держала слово: не приставала к нему. Но и не отставала. Диван, поцелуйчики, пустая болтовня. Ни о чем.
— Ну, что? Едем в Питер?
— Угу. Когда?
— Щас.
— На чем?
— На попутках.
— Не, щас не хочу (она, театрально поморщилась). Давай потом.
— Ну, потом, так потом.
— Только ты позвони мне завтра, хорошо?
— Хорошо.
— Только обязательно.
На следующий день, часа в два, он вспомнил, что должен ей позвонить.
— Привет.
— Привет.
— Как дела?
— Нормально. Вот, ужин готовлю.
Голос ее был теплым и очень близким, точно была она рядом, как ночь назад. Пустые, но такие нужные слова, милый шепот, мягкие вибрации воз-духа от ее дыхания.
— Не рано ли, ужин-то?
— Да… вчера весь день провалялась и сегодня только вот встала. Ну, а как ты?
— Да, я вот тут в пабе пиво пью.
— Классно. Слушай, я пока побегу. Кажется, муж изволил вернуться. Но ты позвони завтра, хорошо?
— Хорошо.
Он убрал телефон в карман пиджака, поставил опустевшую, но все же тяжелую, пивную кружку на картонный подстаканник.
— Можно мне еще «мельника»?
Около получаса назад он разбитый и не выспавшийся вылез у площади Восстания из серой от пыли «восьмерки».
— Давай, шеф, спасибо.
— Давай, удачи.
Перед ним, грязный и бесконечный, стелился Невский.
