Порнография


Порнография

Впервые аллергия дала знать о себе Мякишеву в одиннадцать лет, в четырнадцать нанесла новый ощутимый удар, а в шестнадцать с красными зудящими руками он лежал в незаразном отделении кожно-венерологического диспансера и очень сожалел, что не в заразном, потому что именно в заразном была Катя. Само собой разумеется, там она не лечилась, строгое домашнее воспитание никогда бы не позволило Мякишеву влюбиться в пациентку подобного учреждения, Катя была дежурной медсестрой в белых брючках, короткой белой курточке и кокетливой шапочке; возможно, не каждый трипперный в её отделении полностью и безоговорочно разделил бы чувства Мякишева, но только потому, что у Мякишева вкус, как ни странно, был, а не у каждого трипперного, что неудивительно, нет. Шестнадцать лет общения с мамой, сестрами, тётками, девчонками-ровесницами, учительницами и продавщицами, шестнадцать лет хождения по кинотеатрам, войны с книгами и плена у телевизора, лихорадочного изучения эротических журналов и редкого робкого подглядывания за тем, что этому подглядыванию поддавалось, медленно, но неустанно, как вода в податливой почве, вымывали в душе Мякишева форму, в которой он смог бы отлить свой женский идеал, и Катя, едва появившись в поле зрения, вошла в эту форму свободно и прочно, без каких-либо зазоров и промежутков, как ключ в замок, со щелчком повернулась и застыла. Пошла уже вторая неделя, как Мякишев беспрестанно пребывал в состоянии тяжкого гнетущего счастья. Он не сказал с Катей ещё ни одного слова, потому что поводом к подобному общению мог быть только совершённый Мякишевым подвиг, который пока не предвиделся даже в самой отдаленной перспективе. Мякишев был дитя и не имел никакого представления, что ему, собственно, нужно, его томили чувства и желания такого рода, от которых у зрелого мужчины, как правило, уже мало что остаётся; обрести право приблизиться и превратиться из ничто в нечто – вот в чём была та колоссальная задача, что неустанно мотала Мякишева по диспансеру и толкала на кучу беспредельных по своей смехотворности и несуразности поступков. Дни, когда Катя не дежурила, превращались для него в муку, слава Богу, был сезон отпусков, медсестёр не хватало, и Катя появлялась чаще, чем обычно. Увидев её, спешащую на смену, из окна палаты, Мякишев летел на лестничную площадку, разделявшую его и Катино отделение и там, опершись на кадку с фикусом, по мере сил пытался придать своему лицу выражение человека, не по годам умудрённого жизнью; получалось это у него неважно, и однажды он даже был тайно заподозрен странноватой крикливой санитаркой Адамовной в том, что ему невтерпёж в вечно переполненный по утрам туалет и он тут, на площадке, ожидает момента, чтобы справить свои дела прямо в кадку. К счастью своему, Мякишев был далёк от того, чтобы проникнуть в суть подобных подозрений, Катя проходила, он ел её глазами и вздыхал. Последующие несколько часов он то и дело снова оказывался возле фикуса, откуда, вытянув гусиную шею, заглядывал на второй этаж. Подниматься туда он робел, поскольку ему там совершенно нечего было делать, и кроме того, венерические больные в понятии Мякишева не являлись тем сортом людей, в чьё логово можно было заходить без страха. Поэтому мужество своё он проявлял иным образом – высмотрев местонахождение верхнего сестринского поста, Мякишев, пользуясь летним временем, взял в обыкновение время от времени выбегать во двор под Катины окна и проделывать там физические экзерциции, которые, по его мнению, должны были привлечь к нему внимание дамы, отдающей должное мужской ловкости и силе. А так как последних у Мякишева имелось отнюдь не в изобилии, и из всех потрясающих воображение упражнений ему в достаточной степени поддавалась только стойка на голове и руках, то именно в этой позе его чаще всего и видели, глядя из окна, пациенты этой части больничного корпуса, и для особенно остроумных или мнящих себя таковыми Мякишев в считанные дни превратился в притчу во языцех. Ну и естественно, поскольку важнейшим средством выражения своих чувств для влюблённых Мякишевского возраста и толка является соответствующий взгляд, то и Катя, периодически сталкиваясь с тайным своим поклонником в столовой, во дворе, возле лавочек у входа, каждый раз подвергалась опасности его смертоносно-молящего воздействия. В общем, Мякишеву очень хотелось быть замеченным, и надо признаться, упорство его и изобретательность не пропали втуне.

— Слушай, Катя, — сообщила ей как-то вечером менявшая её сестра, — этот хлопчик из кожного, такой, в синем с красным спортивном, он к тебе точно неровно дышит.

Катя улыбнулась и потёрла ладошкой нос.

— Ну да… — она кивнула. – Ничего не попишешь, я мужа люблю.

Мякишев, изучивший график медсестёр в совершенстве, уже ждал её, сидя на лавочке и держа перед собой в неудобной для чтения позе раскрытого Акунина, в надежде, что Катин взгляд падёт на выставленную напоказ обложку, а Катина душа проникнется уважением к потребителю столь высококачественного литературного продукта. Катин взгляд пал, чем именно наполнилась душа её, понять было не так-то просто, но в скользнувшей по лицу её улыбке даже самый предубеждённый глаз не увидел бы насмешки или презрения. Наступившая ночь стала немой свидетельницей Мякишевских метаний, борений и надежд, равно туманных и ослепительных, надежды эти крепли и наполняли воздух упоительным звоном, под который Мякишев, наконец, уснул сном младенца, не чуя, как многие до него в подобном состоянии, как страшная судьба, будто тать в ночи, крадётся к нему на бесшумных мягких лапах. Назавтра, в районе одиннадцати часов утра, когда он только-только успел стать на голову под заветным окном, из-за угла диспансера появилась Катя собственной персоной, и Мякишев даже в перевёрнутом состоянии сразу же уразумел, что она здесь не случайно и идёт к нему, непосредственно, нарочно и специально к нему, потому что больше идти здесь ей было некуда. Бог знает, какие мысли мелькнули в мозгу у Мякишева, когда он, вытирая ладони о тот самый синий с красным костюм, поднимался Кате навстречу, но все они в одну секунду рухнули куда-то вниз, оставив после себя только холодную страшную пустоту, когда Катя подошла и сказала:

— Кажется, твоя фамилия Мякишев? Пойдём со мной, нужно взять мазок.

Надо сказать, что когда мотаемый ужасом от стены к стене Мякишев послушно волочился на онемевших ногах за Катиной мгновенно посеревшей белой курточкой, он имел превратной представление о грозящей ему процедуре. Он ничего не знал о существующем в кожно-венерологических диспансерах общем правиле брать у всех, исключая только явно малолетних, пациентов соскоб из половых органов для выявления возможных возбудителей венерических заболеваний. Понятие «мазок» ассоциировалось у него только с давним случаем, когда несколько ребят из его класса заразились дизентерией в школьной столовой. Впрочем, даже знай Мякишев всё в точности, вряд ли его положение показалось бы ему более сносным. В мозгу его колотилось «Только не Катя, только не Катя, только не сегодня, только не», обрывки диких невероятных отговорок и отмазок, как вспугнутые птицы, чёрными тенями чертили сознание, не превращаясь, слава Богу, в слова, во рту пересохло, брат фикус на площадке озверел и хотел броситься на Мякишева, но в последний момент раздумал, вот второй этаж, как в бреду, мелькнули лица потерявших значение трипперных, щёлкнул замок, дверь с табличкой «Урологический кабинет» открылась перед ними и вновь захлопнулась позади, лязгнув, как врата ада.

— Готовься, — сказала Катя и, отвернувшись, чем-то зашуршала и зазвякала на стеклянном столике.

Для того, чтобы понять, как пройти через всё это достойно, Мякишеву оставались секунды, и надо отдать должное, принятое им решение было теоретически верным. Отнестись к происходящему сдержанно, спокойно, как понимающему взрослому человеку, без дурацкого неуместного стыда и с максимальной готовностью к сотрудничеству – вот как можно было бы сформулировать в словах ту программу, которая, как глухонемой в панике, металась и мычала в Мякишевском уме. Он повернулся к Кате спиной, трясущимися руками развязал шнурок, спустил штаны вместе с трусами и застыл в странной позе с неестественно выпяченным задом, что должно было отразить готовность всячески содействовать медицинскому работнику в отправлении его профессиональных функций. Катя подготовила всё необходимое и обернулась.

Немного подождав, удивлённый Мякишев глянул через плечо, лицо его горело и выражение его не имело с выражением зада ровно ничего общего; лицо же Кати, казалось, застыло, одеревенело, только возле губ бились, как тик, какие-то живые складочки, да огромные глаза метались, как два хохочущих огня. Явно боясь разжать судорожно сцеплённые челюсти она тонким скребком, как дирижёрской палочкой, делала в воздухе замысловатые движения, пытаясь знаками заставить Мякишева повернуться, но тот был не в таком состоянии, когда верно истолковывают знаки. Он понял всё с точностью до наоборот и только ещё больше нагнулся, нацелившись задом Кате чуть ли не в лицо, руки с растопыренными пальцами он отвёл назад в благом порыве в урочное мгновение раздвинуть ягодицы, да так и застыл, как диковинный птенец, готовящийся к своему первому полёту; Катиным силам пришёл конец, плотину прорвало и она, шатаясь, пошла по кабинету, хохоча чуть ли не басом.

— Из… из… — давила она из себя, но взглянув распрямившемуся Мякишеву в лицо, бросила дурное дело, обхватила руками живот, присела и зашлась, и когда агонизирующий пациент, путаясь в штанах, летел из процедурной, у Кати не хватило сил даже попытаться его задержать.

Через полчаса она спустилась на сестринский пост первого этажа.

— Лен, слушай, ты не могла бы взять мазок у вашего Мякишева?

— А ты что? – резонно удивилась Лена.

— Ну пожалуйста, потом объясню. На вот ключ, я буду у себя.

— Ну что? – спросила Катя, когда минут через пятнадцать Лена брякнула ключ ей на стол.

— Так а где он? Что-то не видно… Не хватало, чтобы ещё детвора в самоволку ходила. Не дай Бог к тихому часу не вернётся…

— Лен, ты его, пожалуйста, не трогай… — Катя покачала ключ на пальце, — просто не трогай, я всё потом объясню.

Некоторое время она перекладывала что-то в столе и шкафчиках, о чём-то думая, то улыбаясь почти грустно, то хихикая, потом закрыла пост и вышла во двор. Она обошла по периметру весь диспансер, заглянула за подстанцию, склады, потом посмотрела на часы и заторопилась назад – было время процедур. Через полчаса она снова была во дворе, подошла к воротам, выглянула на улицу и тут же вернулась к зданию.

— Так, ну-ка, как тебя зовут? – она поймала за рукав всю усыпанную пятнышками зелёнки девочку лет семи-восьми, выслушала ответ и кивнула. – А меня Катя. Так, Кристина, пойдём со мной. Видишь, вон там на лавке возле кустов сидит мальчик? Пожалуйста, сходи, незаметно пройди возле него и посмотри, не плачет ли он, потом беги, скажешь мне. Сможешь?

— Не плачет? – переспросила она, получив доклад. – Точно? А глаза красные?

— Глаза белые, — авторитетно сообщила разведчица.

— А что он тогда делает?

— Ничего, — девочка пожала плечами, — просто сидит.

Катя вздохнула, поколебалась, пропустила въезжавшую в ворота детскую коляску и пошла в скверик, где среди кустов шиповника на лавочке синел спортивный костюм с красными вставками на плечах и повисшей головой между ними.

Назад они шли уже вдвоём.

— Это со мной всю жизнь так, я и в медучилище всё время путала… Конечно, это называется соскоб… а мазок, это правильно, совсем другое. Я чуть сессию на этом вопросе не завалила. И сейчас, — охваченная вдохновением, Катя сверкнула глазами, — если главврач узнает, премию могут запросто порезать за незнание терминологии… переаттестацию назначат… — она коснулась рукой его локтя. — Ты уж, случайно, не проболтайся, пожалуйста…

Лицо воскресавшего на глазах под благодатным ливнем этой ахинеи Мякишева незамедлительно проявило признаки такого благородства, что Катя вынуждена была тут же нагнуться и проделать со своей обувью ряд каких-то малопонятных манипуляций. Затем они проследовали дальше, тем же маршрутом, что и первый раз, но уже не друг за другом, а рядом, плечо к плечу, поднялись наверх, зашли в кабинет, из обстановки которого в памяти Мякишева не сохранилось практически ничего, и стали готовиться к процедуре.

— Не волнуйся, это не больно, — сказала Катя, приступая. – То есть, может, у кого-то и возможны лёгкие неприятные ощущения, но тебе с таким крупным членом бояться смешно. – «Господи! Господи! – яркими вспышками сверкало у неё в мозгу, — Господи, что я говорю!»

Из процедурной они вышли опять же вдвоём и расстались только у сестринского поста. Катя вошла, закрыла за собой дверь, села за стол, закрыла глаза и потрясённо покачала головой. Потом сняла трубку, набрала номер.

— Алло? – сказала трубка после нескольких гудков.

— Витька, привет, ты уже дома?

— А я никуда и не ходил, — сообщила трубка. – Я никогда никуда не хожу, я не Витька, я автоответчик.

— Ты хорошо поел?

— Хорошо. Но давно. Ещё до свадьбы. А после свадьбы уже хорошо не ел.

— Приду домой, историю расскажу.

— Знаю я твои истории. Опять, небось, поступила семейная пара, у неё только триппер, у него только сифилис.

— Да нет, не про то, другая история… Ты меня, может даже, приревнуешь.

— С какой это стати?

— Как это с какой? Ты меня, вообще, любишь?

— Нет. Что я, дурак, что ли?

— Ну и поцелуй тогда меня в задницу!

— Ну что ж, — подумав, вздохнула трубка, — в принципе, можно…

Катя счастливо засмеялась и дала отбой, поднялась и вышла в коридор. Из дальнего конца его приближался главврач, а стоявший у окна и завидевший медсестру обладатель крупного члена пациент Мякишев, не здороваясь, отворачивался от доктора нагло и демонстративно; похоже, за свою премию Кате можно было не волноваться.

0 комментариев

  1. elena_nezlobina

    Тогда напишу здесь. Не сочтите за подхалимаж, но читать Ваши рецензии гораздо интереснее, чем рецензируемые Вами произведения. Получаю истинное удовольствие! «Караулами» никого не удивите, может хотя бы дневник работает?

  2. 1492

    Пожалуй, сочту за подхалимаж. Но с другой стороны, Алёна, выскажу Вам свою принципиальную точку зрения на литературную критику. Я считаю, что всякое оформленное мнение о литературном произведении должно обязательно обладать следующим свойством — его должно быть интересно читать даже тому, кто не читал само произведение. Что касается дневника, то у меня такое ощущение, что вообще-то работает и гостевая книга, не знаю, во-первых, почему у Вас возникли с нею трудности, а во-вторых, зачем она Вам понадобилась… Надеюсь, что Вы не микробиолог.

  3. elena_nezlobina

    При отправлении Вам моего сообщения в окне возникает другое сообщение (Елизаветы Полонской, посланное ею Вам ранее) и отказ в передаче со сылкой на «ошибку». По поводу Вашего второго недоумения, — я понимаю, незванный гость — хуже… А в отношении микробиолога — 🙂 не понимаю, также как и связь названия рассказа с ним.

  4. 1492

    «Микробиолог» — это нечто вроде цитаты из произведения настолько малоизвестного, что не знать его не стыдно, стыдно знать. Я не знаю, у меня экспериментальные новые сообщения в гостевую книгу добавляются без всяких проблем, всё работает, если Вы и впрямь не микробиолог, милости прошу… Что же касается названия рассказа, не так давно два сантехника у меня в квартире назвали порнографией текущий кран на трубе с холодной водой, так что универсальности этого понятия Вы явно не дооцениваете…

  5. natalya_heyfets

    Да-а-а.
    Порнография разная бывает,Вы правы.
    Меня впечатлило)))))))
    Почему-то вспомнилась сцена у Г.Маркеса с Пилар Тернерой, где она в чулане щупает сына соседки и говорит»Ух ты!», а у него «плавятся кости».

  6. 1492

    Не читал, к сожалению. Или к счастью. Начинал в своё время кое-что из Маркеса, но, признаюсь честно, несколько устал, не пошло с ударением на последней букве. У меня вообще предубеждение против латиноамериканских писателей, мне как-то от ихнего письма душно, такое ощущение даже, что читаешь, а вокруг мухи жужжат. Я к этому климату неприспособленный, мне в плаще под зонтом удобнее…

  7. natalya_heyfets

    Ну что ж. Не по вкусу, так и ладно.
    Просто натуралистичность сцены Вашей напомнила мне.
    А что мухи, так в любом климате они досаждают.
    И зонтик с плащом на Средиземном море мне очень даже помогают в сезон дождей.
    Не о том речь ведь здесь. А о миниатюре. Реальная ситуация и метко подмечена каждая деталь.
    Ощущается.

Добавить комментарий