6. Охота в духе Конан-Дойла.
Что это за название такое – «доковая операция»? Какое-то оно… не морское, что ли? «Операция»! Больше подходит для медицины с её гнойной хирургией.… «Постановка корабля в док» – вот правильное и благозвучное название…. хотя и оно плохое, театральщиной отдаёт, бывает ведь постановка спектакля. Нет, не медицина, и не театр всё-таки, есть же боевые операции, и постановка мин опять же, – вяло пережёвывая эту мысленную жвачку, старший лейтенант Красовский дожидался начала означенной доковой операции или, если хотите, постановки в док. Роль у Игоря Ивановича при этом была непростая – следить за безопасностью личного состава во время швартовки и моментально реагировать на ситуации, угрожающие жизни и здоровью бойцов: к примеру, чтоб ногу или руку не захлестнуло канатом – а то оторвёт начисто. Постоянно нужно находиться в нервном напряжении – бойцы неумелые, а значит, не следует ожидать от них осторожности.
Ага, началось: учебная тревога, по местам стоять, с якоря и швартовов сниматься….
Задачка та ещё. Представьте себе огромную – 200 метров в длину и 50 метров в ширину — прямоугольную и вытянутую железную коробку — док. Это — док средних размеров, а встречаются и большие гиганты – настоящие киты в мире доков. Набрав в цистерны забортную воду, док может погрузиться так, чтобы впустить в свои ворота одно или несколько судов. После этого остаётся продуть цистерны сжатым под высоким давлением воздухом, и всё сооружение всплывёт, подняв, как на ладони, находящиеся в его чреве суда. Только эти суда никак не удержались бы на ровном киле, не будь специальных подпорок – стапелей, которые Докмейстеры устанавливают загодя, ещё до погружения. Потом корабль по меткам подводится к нужному месту – точно над ними. Когда же док всплывёт – стапели надёжно подхватят многотонную махину судна за днище. Страшно представить, что случится, если во время всего этого будет допущена ошибка, что-то пойдёт не так, и корабль упадёт…. Нет, нет, корреспондентам, специализирующимся на освещении катастроф можно не беспокоиться: ничего такого никогда не случалось и вряд ли когда-нибудь случится. Чтоб поезд под откос или там самолёт при посадке, это — пожалуйста, а корабли не падают, у них иная судьба. Не падают они благодаря точным инженерным расчётам и мастерству заводских специалистов. Ну и действиям экипажа тоже, конечно.
Экипажу, правда, не помешал бы опыт швартовки, только где ж его взять, если «Заря» последние восемь месяцев стоит в ремонте, не отрываясь от пирса. Вот и мечется по ходовому мостику старпом Седых да осыпает всех непечатными идиомами – ему впервые приходится самостоятельно заводить корабль в док.
А как тут не будешь ругаться, если, к примеру, на командира кормовой швартовной партии Адамова периодически нападает какое-то дурацкое оцепенение, из-за чего неуклюже и невпопад действуют его матросы? Хорошо, что рядом есть опытный корабельный боцман Сеченов. Швартовка – его родная стихия, здесь он — как рыба в воде. Двигается умело и сноровисто, от ладного тела исходят волны надёжности. Волны эти успокаивающе действуют на окружающих, помогая преодолеть скованность. Чувствуется, что легко поддающийся чужому влиянию Адамов в присутствии боцмана ведёт себя увереннее, руководит бойцами смелее и решительнее.
Доковая операция идёт полным ходом. Шустрые, увешенные по бортам автомобильными покрышками, буксиры помогают трём большим и неуклюжим кораблям попасть внутрь погрузившегося дока. Как будто пастушьи собаки загоняют в хлев неразумных коров. Только гудки буксиров совершенно не походят на собачий лай, скорее они напоминают трубный глас слонов.
— Подать правый носовой! – охрипшим голосом орёт Седых и Сеченов, широко размахнувшись, метает выброску . Описав изящную параболу, грузик оказывается в руках у докеров, которые проворно вытягивают за бечёвку швартовый конец. То, что он при этом ничуть не замочился в морской воде — есть свидетельство особой ловкости.
— Подать левый носовой! – Сеченов снова на высоте. Случись ему швартовать президентскую яхту «Россия» в присутствии английской королевы, бывалый мичман и тогда не посрамил бы чести русских моряков.
Иное дело Адамов! Его выброска, не долетев до цели, на миг зависает в воздухе и плюхается в воду. Тут же из уст старпома на головы неумелого минёра и его подчинённых низвергается поток эпитетов и сравнений, литературная версия которых характеризует всю кормовую швартовную партию как выводок никчемных существ, произошедших от противоестественной связи курдючного барана и мужской особи глубоководной каракатицы. Вторая попытка более удачна – швартовый конец подан, правда, при этом основательно выкупан за бортом. К тому же, корму тральщика изрядно отнесло вправо. Наконец, всё сделано как надо и последний — левый — кормовой швартов заведён на док.
Дальше — всё в руках докмейстеров. Очень осторожно выбирают они тросы, выравнивая корабль и подводя его к меткам. И вот уже «Заря» замирает точно над ожидающими в глубине стапелями. Остальные суда – рыбацкий сейнер и спасатель — на месте, у них тоже дела идут как надо. Всё готово к следующему этапу. Звучит сирена и док начинает медленно всплывать. Намётанные глаза специалистов следят, чтобы корабли правильно вставали на стапели. Заметят малейшую неточность – всплытие приостанавливается до устранения проблемы. Операция проходит успешно — корабли поднимаются из воды и возносятся ввысь. В какой-то момент, стоящий на ходовом мостике Красовский вообще перестаёт видеть воду – кругом одно железо. Наконец работа завершена и «Заря» прочно утвердилась на ровном киле. Экипаж пока заперт на корабле, вниз не спуститься. Минут через сорок рабочие возведут железный трап и можно будет снова обрести свободу.
— Отбой учебной тревоги! – бросил Седых последнюю ритуальную фразу и, плюхнувшись в командирское кресло, с наслаждением закурил сигарету.
— Ну что, Володя, полный респект? — сунул ему в руку чашку горячего кофе замполит, — на то и нужен на корабле старпом, чтоб заменить в бою раненого командира.
Героический командир «Зари» Орлов действительно был в госпитале, только не по ранению, а из-за банального острого аппендицита. Накануне Красовский навестил его в хирургическом отделении – пациент хорошо перенёс операцию, был бодр, и норовил вернуться на родной корабль, чтобы поскорее добраться до рычагов власти. Однако врачи пока противились этому намерению. Вот и пришлось старпому заводить тральщик в док самостоятельно, без чьей-либо поддержки и с необученным экипажем. И ведь справился, молодчина, блестяще справился!
Бросив Седых ещё пару ободряющих фраз, Игорь Иванович оставил его одного в ходовой рубке и поспешил вниз.
В этот день замполит затеял социометрию . И, поскольку для успеха задумки очень важным было присутствие всех без исключения матросов, как нельзя лучше подходил промежуток времени, между окончанием доковой операции и тем моментом, когда будет подан трап — экипаж в полном составе находился на борту, и других дел у него не намечалось.
Быстренько отдав распоряжения дежурному по кораблю, чтоб собрал команду в столовой, Красовский стал готовиться к анкетированию. Особой технической подготовки здесь не требовалось – взять в каюте листы бумаги да ручки и всё. А вот морально настроиться не помешало бы – дело в том, что проводить социометрию Игорю Ивановичу доводилось во второй раз в жизни. И то, первый раз можно было считать сугубо учебным – то было практическое занятие в университете. Здесь же объектом изучения выступали не студенты-одногруппники в процессе ролевой игры, а реальные матросы, среди которых практиковались отнюдь не игровые взаимоотношения.
Минут десять дожидались подключения электропитания с дока и собственно электриков, которые этим занимались. Вскоре по кораблю зажёгся свет, а следом появилось и электрическое отделение во главе с Петуховым.
Красовский оглядел бойцов: на лицах большинства читалось недовольство, понять причину которого труда не составляло – люди намеревались отдохнуть, потратить время по собственному усмотрению, а тут замполит со своим анкетированием. Так оно очень часто и бывает, что приходится втискивать воспитательные мероприятия в плотный и насыщенный график корабельной жизни. Иной раз за счёт и без того непродолжительного матросского отдыха.
— Экипаж! — начал замполит после того как выдал каждому листок бумаги и шариковую ручку, — в скором времени закончится ремонт и нам предстоит выполнять серьёзные учебно-боевые задачи. Сейчас мы, в течение десяти минут, проведём короткое анкетирование, цель которого – определить, дружный ли у нас на корабле коллектив, настолько ли он сплочён, чтобы все эти задачи оказались нам по плечу.
Здесь Красовский сделал паузу, и стало слышно, что многие из присутствующих вполголоса переговариваются, не слушая замполита.
— Э-э-э! Тишину поймали! – то Петухов лениво обронил пусть не очень изящную, зато хорошо понятную всем фразу. От этих слов в столовой немедленно сделалось тихо.
Игорь Иванович усмехнулся своим мыслям, порождённым этой сценкой: часто подобная квазипомощь со стороны старослужащих успешно действует на неопытных офицеров, создавая у них иллюзию, что «годки» помогают поддерживать дисциплину. Только зря Петухов старается и хитрости топорные расточает…
— В правом верхнем углу напишите свою фамилию, — Красовский прошёлся между рядами сидящих, проверяя – как выполняется его указание.
— Теперь проведите линию так, чтоб она делила лист на две равные части. В правой половине укажите две фамилии матросов, которые пользуются у вас наибольшим авторитетом, в левой половине — две фамилии тех, кого считаете самыми близкими друзьями. Писать нужно в порядке убывания – кто авторитетнее, и с кем больше дружбу водите, тех пишите первыми.
— А если я со всеми пацанами дружу и всех одинаково уважаю, мне чего писать?- подал голос Лифанов из БЧ-4.
Красовский подошёл наклонился над Лифановым и глядя тому в глаза, сказал:
— Раз для тебя нет разницы, тогда пиши, что уважаешь больше всех матроса Петрова, а твои самые лучшие «дружбаны» — Пузырьков и Стасевич.
Кто-то из присутствующих засмеялся, а Лифанов покраснел.
— Для тех, кто на танке, повторяю, — отойдя от Лифанова, рокочущим голосом заговорил замполит, — на листе должно быть пять фамилий – одна вверху, ваша собственная, две справа – тех, кого вы уважаете и две слева – с кем дружите. В порядке исключения, если вы никого не уважаете и никого не любите, напишите два слова: «нет таких». Всё, кто закончил, могут сдавать мне свою работу.
Вскоре анкетирование было завершено, всё оно от начала и до конца едва ли заняло десять минут. Но это был лишь начальный этап. Как и любое другое анкетирование, это напоминало айсберг с его незначительной надводной и увесистой подводной частью. Очевидная простота поставленных вопросов скрывала возможность получения весьма серьёзной информации, касающейся неформальной структуры матросского коллектива. Однако для извлечения этой информации ещё следовало потрудиться.
Наверное, всем людям свойственна страсть к разгадыванию всевозможных загадок и ребусов. Потому никого не удивляют те маниакальные порывы, которые порой заставляют человека забывать об усталости и пище, попадись ему в руки не обычная шарада из глянцевого журнала, а настоящая загадка, решение которой способно принести зримый результат или, даже — сделать справедливее окружающую действительность.
Следуя такому порыву, Красовский, подобно полярной сове, несущей в гнездо пойманного лемминга, с вожделением устремился к своей каюте, сжимая под мышкой листки с матросскими каракулями. Замполиту ужасно хотелось в привычной обстановке, при успокаивающем свете настольной лампы, углубиться в разгадывание внутригрупповых связей личного состава.
Проходя мимо открытой двери в каюту Адамова, Игорь Иванович невольно стал свидетелем следующей картины: хозяин помещения развалился в кресле с блаженной улыбкой на лице, сбросив прямо на пол спасательный жилет, который был на нём во время швартовки. Источником блаженства служили сразу три (и где только он их раздобыл?) работающих вентилятора, направленные на разгорячённое минёрское тело. Вихревые потоки, создаваемые этими вентиляторами уже сдули со стола на пол часть бумаг и всерьёз намеревались сделать то же самое с оставшейся минёрской документацией, неистово атакуя её со всех сторон, а Адамов на это не обращал ровно никакого внимания – он наслаждался прохладой.
— Что, Гена, на швартовке перегрелся? – задал Игорь Иванович приличествующий случаю вопрос.
Ответом послужили кивок головы и уморительно жалостливая физиономия.
— Понятно, а я тут анкетирование провёл, социометрию. Помнишь, рассказывал, что это такое? Иду смотреть результаты, так что можешь присоединиться, если ещё остались силы, — отрывисто, от снедающего его нетерпения выразился замполит и направился к своей каюте, на ходу позвякивая ключами. Он нисколько не сомневался, что Адамов ради такого случая прервёт свою «нирвану». Так и произошло – через минуту заявился минёр с вентилятором в руках. Сзади за ним волочился электрический шнур.
— Приступим! — весело возвестил Красовский, энергично потирая руки. После такого вступления, он стал раскладывать на столе анкеты с фамилиями матросов, словно некий своеобразный пасьянс. Затем, схватив офицерскую линейку, принялся чертить на чистом листке разные геометрические фигуры – треугольники, кружки и квадратики, соединяя их между собой сплошными и прерывистыми линиями. Это занятие настолько поглотило внимание замполита, что он всецело отрешился от реальности и лишь время от времени бросал короткие фразы, вроде этих: «Вот ты, оказывается, какой хитрый!» или «Ага, настоящий волк в овечьей шкуре!».
Тем временем, Адамов, включив в розетку принесённый с собой вентилятор и повернув его в свою сторону, стал дожидаться, когда же Красовский оторвётся от своего занятия и объяснит суть происходящего. Но тот всецело был поглощён раскладыванием бумаг и рисованием, лишь время от времени разговаривая сам с собой. Неизвестно, сколько бы так продолжалось, не решись Адамов, наконец, привлечь внимание Красовского:
— Игорь Иваныч, давно хотел спросить, ты на скрипке играть умеешь?
— Какой ещё скрипке? Причём тут скрипка? – немедленно отозвался замполит, отвлекаясь от дела и недоуменно моргая.
— При том, что ты сейчас похож на Шерлока Холмса с его дедуктивным методом в тот момент, когда к нему в руки попала схема преступного сообщества профессора Мориарти. А Шерлок Холмс, как известно, очень любил играть на скрипке.
— А ты, Гена, следовательно, претендент на роль доктора Ватсона? А что, очень даже похож — у того по книге были вполне сопоставимая с твоей любознательность и пшеничные усы, вроде твоих.
— Заметь, ты меня сам пригласил, к тому же Холмс всё всегда объяснял Ватсону, — Адамов скосил глаза и выпятил губу, пытаясь разглядеть свои усы, — а я в неведении….
— Ничего, ничего, — Красовский подмигнул собеседнику, — может и про нас с тобой когда-нибудь книжку напишут, тем более, что, если великий Холмс был приверженцем дедуктивного метода, при котором происходит расщепление сложнейшей задачи на элементарные вещи, то я сейчас пользую противоположный ему – индуктивный метод, когда из простых элементов, — замполит круговым жестом обвёл разложенные на столе анкеты, — складывается сложная и целостная картина, в просторечье именуемая социограммой, — с этими словами Адамову был предъявлен рисунок, весь испещренный геометрическими фигурами, с вписанными в них фамилиями. — Не очень аккуратно получилось, но смысл понятен, вот она – эта самая неформальная структура.
Разобраться во всех треугольниках, квадратиках и кружках соединённых между собой посредством разных стрелок вот так сразу, Адамову представлялось достаточно сложным. Кроме того, вся схема, как помнил лейтенант из былых объяснений замполита, основывалась на том, что респонденты были свободны в выборе фамилий, а значит, легко могли врать, как им захочется. Об этих сомнениях он сразу же честно и заявил.
— Соврать конечно, можно, но эта методика позволяет отфильтровать недостоверную информацию. Чтоб её обмануть, надо заранее сговориться между собой, иначе получится несоответствие… вот смотри, — Красовский пододвинул свой чертёж поближе к Адамову и ткнул остро отточенным карандашом в группу кружков с фамилиями, — Пузырьков и Стасевич записали, прошу прощения за неуклюжий каламбур, друзьями друг друга, но, наряду с этим, оба указали что дружат ещё и с Куликовым, а тот, — карандаш переместился к нужному кружку, обозначил в графе «дружба» совсем другие фамилии.
— И как узнать, кто из них обманывает? — сузил глаза Адамов.
— А я и не говорил, что тут мы обязательно имеем дело с обманом! Речь велась только о несоответствии, природа которого пока не ясна. Социометрия выявила это несоответствие, не допустив, чтобы мы проглотили недостоверную информацию. Да-а, интересная личность — этот Куликов. Вот смотри, он считает другом Куренкова, а Куренков его в друзьях не числит. Спрашивается, почему? – Красовский задумчиво постучал по столу тупым концом карандаша, — Куликов явно считает себя основным перцем в своём призыве и ровней Куренкова. Можно предположить, что в будущем из него вырастет лидер, на манер Петухова.
-Не, не вырастет, — возразил Адамов, — Куликов — парень не вредный, а Петухов – деградант, ничего святого в душе…
— Почём ты знаешь, каким был Петухов в молодости? Ты же его застал, когда он уже стал «годком», то есть прошёл через огонь и воду! Если сохранится такая же нездоровая атмосфера в коллективе, как сейчас, возможно, и Куликову на пути к лидерству придётся всё больше уподобляться Петухову и, в конце концов, заменить его и продолжить династию, как ты выразился, деградантов. Но это мы увлеклись предположениями: на самом деле, всё может быть иначе – вдруг Куликов просто наврал, как ты изначально и решил. Дальше придётся копать другим способом…
— А я-то думал, что твой индуктивный метод позволит получить ответы на все вопросы. Не-ет, дедукция Шерлока Холмса определённо лучше.
— Не забывай, что Холмс, помимо дедуктивных умозаключений пользовался ещё лупой, ставил химические опыты, мальчишек заставлял добывать сведения и с людьми разговаривал, то есть прибегал к разнообразным методам сбора информации. Именно это разнообразие, а совсем не дедукция, сделало этого персонажа профессионалом высочайшего класса. И наоборот, можно утверждать, что скудность арсенала методов есть признак дилетантизма. Психолог, который пытается на основании одного-единственного теста судить о людях, столь же нелеп, как хирург, полагающий, что из всех инструментов ему нужен только скальпель или режиссёр, что понукает артистов на репетициях одной, пусть гениальной фразой «не верю». Думаю, мы не станем уподобляться подобным деятелям и пойдём другим путём, тем более, что у нас имеется целый мешок разнообразнейших методик: наблюдение, беседа, экспертный опрос…
— Боюсь даже спрашивать, что это за экспертный опрос такой, а то нарвусь на очередную лекцию, — шутя, ибо давно было известно, что лекции Красовского ему нравятся, заявил Адамов.
-Длинной лекции не дождёшься. Экспертный опрос — это когда исследователь обращается к знающим людям за консультацией по интересующему его вопросу. Два-три специалиста высказали своё мнение, и — готово. Главное тут — отыскать толковых экспертов. Но это — подождёт, мы с тобой ещё социометрию не закончили. Социограмму составили, но ещё нужна социоматрица… вижу, вижу, что твой могучий мозг сегодня уже достиг своего предела восприятия новых слов и новых знаний. Ничего, это слово было последним на сегодня испытанием, дальше — только рутинная работа, — Красовский ухмыльнулся. — Доктору Ватсону часто приходилось добровольно выполнять несложные поручения для своего приятеля Шерлока Холмса. Надеюсь, и ты не откажешься от небольшого задания, – расчёт Красовского был точен, Адамову некуда было деваться, он сам предложил аналогию с героями Конан-Дойла.
— Что надо делать? — вынужденно отозвался Геннадий Владимирович.
Красовский включил компьютер и, когда тот одарил их мелодией загрузки операционной системы, начал инструктировать Адамова:
— Нужно заполнить вот эту таблицу, — рука замполита двинула «мышь», …видишь, Гена, в неё уже внесены фамилии всех матросов… Параметр «авторитет»… Напротив каждого в этой графе ставишь цифры – сколько раз его выбрали в качестве авторитетной личности и, при этом — поставили на первое место, в этой – на второе… то же самое делаешь и с параметром «дружба». А я тебе, чтоб не скучно было, музыку включу – скрипку, как ты и хотел.
В следующий момент каюту заполнили звуки «Каприччо» Николо Паганини.
Адамов никогда не увлекался классической музыкой, а если когда её и слушал, то только в электронной обработке. Сейчас, же выполняя задание замполита, он поразился, до чего хороша была мелодия – знакомая и неизвестная одновременно. Спросить, же что это за произведение, означало сознаться в невежестве. Потому минёр трудился молча, одновременно ласкаемый прикосновениями прохладного воздуха от вентилятора и упоительными звуками бессмертного произведения.
Вскоре он закончил работу. Самый большой авторитет оказался, как и следовало ожидать, у Петухова. Близко к нему примыкали Климов и Рыжиков, что тоже не вызывало удивления. Однако имелась и неожиданность – Стеклухин, который по наблюдениям Адамова был самым заметным среди «борзых карасей» вообще оказался без авторитета, да и дружить с ним желали только давние приятели — Жельский и Лифанов.
— Тотальный коллектив, узнаю его признаки, — уверенно начал комментировать ситуацию Красовский, — Стеклухин высоко летал, да неудачно упал, прямо в гальюне. В некоторых, не столь отдалённых местах, гальюн назвали бы парашей….
Адамову припомнились обстоятельства некогда полученной Стеклухиным травмы: что ж, трудно было не согласиться с замполитом.
— А-а, вот вы где отдыхаете, мызычку слушаете, — в каюту без стука, на правах друга дома, ввалился Седых. Оглядев живописную картину работы над анкетами он продолжил, — тесты — это хорошо, надеюсь, они помогут уладить наши небольшие разногласия насчёт командиров отделений?
С проблемой будущих младших командиров Седых носился уже не один день. Интерес его объяснялся верой в идею, что все безобразия с правопорядком и воинской дисциплиной в Вооружённых Силах происходят от плохих старшин и сержантов. Старпому очень хотелось отобрать их из подрастающих «борзых карасей» и, в дальнейшем, «натаскать» по своему разумению. Как-то он даже набросал примерный список кандидатур и подступился с этим к командиру корабля. Из-за того случая они с Красовским чуть было серьёзно не поругались. Главным камнем преткновения послужило присутствие в списке фамилии Стеклухина. Седых считал, что сей военнослужащий в последнее время, повзрослел и взялся за ум. Это утверждение подкреплялось солидными аргументами.
Во-первых, всем известно, что Стеклухин не раз проявлял свои лидерские качества, и его крепко слушаются в коллективе. Это вам, блин, не Гаттауллин, что всего и всех боится.
Во-вторых, матрос Стеклухин очень аккуратен – всегда имеет опрятный внешний вид и содержит в образцовом состоянии вверенный его попечению боевой химический пост. Естественно предположить, что, получив старшинские лычки на погоны, такой командир сможет добиться порядка и от подчинённых.
И, наконец, в-третьих, если раньше в отношении Стеклухина имелись некоторые нарекания по дисциплине, ну там, блин, молодых гонял да водку жрал, то после выписки из санчасти человека словно подменили – не просто хорошо служит, а во всём подаёт пример остальным матросам, да и начальникам помогает. К примеру, когда красили корабль, разве не совершил «химик» настоящий трудовой подвиг, за день в одиночку закатав шаровой краской полностью всю надстройку? Да там, по-хорошему работы на четверых было. А не Стеклухин ли, по своей собственной инициативе, отремонтировал систему подогрева воды в душевой, достав где-то электрический тен взамен сгоревшего? Причём тен то был редкостный, какой в магазине не купишь!
И после всех славных дел у кого-то, блин, ещё поворачивается язык возражать против назначения такого замечательного матроса на должность… Что там замполит утверждал тогда, в каюте командира?
Мол, Стеклухин — аморальная личность, растерявшая весь свой авторитет, и теперь пытается манипулировать старпомом, нарочно выслуживаясь перед ним, чтоб составил протекцию…, мол, сделавшись старшиной, Стеклухину проще будет восстановить былое влияние, а там уж он покажет себя во всей красе, такой, что какому-нибудь Петухову и не снилось…
И про остальных кандидатов Красовский нёс похожий бред? Мол, Жельский с Лифановым тоже притихли лишь временно, чтобы, став младшими командирами, использовать полученную формальную власть для завоевания положения лидирующей микрогуппы в неформальной структуре…
Обидно было старпому, потому как Орлов тогда его аргументы пропустил мимо ушей, зато чуждые всякому военному человеку идеи Красовского, никакими доказательствами, кстати, не подкреплённые — поддержал. Ну что же, замполит обещал, что в день, когда выйдет приказ Министра Обороны об увольнении в запас, и начале нового призыва, он представит эти доказательства в самом наглядном виде. Что ж, этот день настал – вон она, родная газета «Красная звезда» с долгожданным для каждого бойца приказом, лежит себе на замовском столе, под всеми этими анкетами.
— Сегодня у нас великий день, блин, — для наглядного напоминания о недавнем обещании, Седых вынул из-под бумаг упомянутую газету и ткнул пальцем в то место, где был напечатан текст приказа.
Вместо ответа на назревший, но невысказанный старпомом вопрос, Красовский обратился к Адамову:
— Ватсон, не желаете ли сегодня ночью сходить на охоту?
— На кого это? – не понял минёр.
— Элементарно, друг мой, на будущих командиров отделений, — с характерной, как у знаменитого киноартиста хрипотцой, объявил Красовский.
*****
Глухой ночью в офицерских каютах было темно и тихо. Создавалась иллюзия, что все их обитатели крепко спят. На самом деле трое «охотников» – старпом, замполит и минёр сидели в засаде. Засада эта имела целью «прихват», то есть внезапное появление в разгул матросского праздника по поводу выхода приказа о демобилизации, и была организована по всем правилам. Натурально, имелся живец в лице дежурного по кораблю — старшего мичмана Сеченова, каковому было строго настрого приказано: службу не бдить, а наоборот, не сопротивляться позывам ко сну, лишь только те себя проявят. Сеченов, естественно, как дисциплинированный и исполнительный военнослужащий (именно такие эпитеты содержала его служебная характеристика), приказание выполнил инициативно и ответственно, то есть, зычно храпел, развалившись на диване в кают-компании. Якобы сидел человек, заполнял журнал дежурного по кораблю, да и прикорнул ненароком. А корабль оставил без пригляду.
Ох, мучительное это дело – борьба со сном в два часа ночи, больших волевых усилий требует! Бодрствующий Красовский поймал себя на мысли, что не понимает охотников-любителей, которые ради развлечения, мучают себя таким тяжким времяпрепровождением. Что за удовольствие такое? Или жажда убийства бессловесных тварей способна так разжечь азарт, чтобы начисто лишить человека сна?
Вот досада, казалось, на секунду расслабился и на тебе – тут же уснул. Хорошо Адамов по мобильному позвонил, да разбудил, а то бы вся охота могла сорваться. Нетерпеливый минёр уже не первый раз набирает номер заместителя, задаёт разные вопросы. Но, эти звонки на благо, вырубиться не дают.
— Игорь Иваныч, а как мы узнаем, что уже пора выходить? – громко зашептал Адамов в трубку на этот раз.
— Что значит, как? Вот если тебя среди ночи разбудить, ты что в первую очередь станешь делать?
— Известно — что, в гальюн по малой нужде…
— Вот и бойцы, прежде всего, захотят тоже самое, лишь только их разбудят на пьянку. Значится, как услышим топот ног, так полчасика обождём, а потом — сигнал «Дыня» и — вперёд. А ещё могут в офицерский коридор заслать разведчиков – надо же им будет убедиться, что мы все сладко спим и не испортим праздник. Как там старпом, ты ему не звонил?
— Не-а, он сам вышел на связь, проверил — не кемарю ли… ой, Игорь Иваныч, слышу топот … точно! Дверь в гальюн хлопнула….
Сонливость Красовского сняло как рукой, он тоже услышал и топот и приглушённые голоса. — Всё, замри, а то сейчас разведчики пойдут…, — бросил торопливо в трубку и отключился.
И вовремя, потому что за дверью послышались осторожные шаги. Кто-то подошёл по коридору к кают-компании, постоял немного, видимо обозревая мирно почивающего боцмана и, так же тихо, ушёл.
Прекрасно, теперь пусть бойцы хорошенько развеселятся, а там, глядишь бдительность-то поутратят, можно будет брать тёпленькими, — Красовский собирался выждать все оговорённые полчаса, но не утерпел, через двадцать минут, заорав в трубку, — «Дыня», — бросился вон из каюты. На своих длинных ногах он моментально покрыл немалое расстояние, внезапным ночным кошмаром возник перед болтающимся у входа в кубрик БЧ-5 Стасевичем и, не долго думая, зажал тому рот ладонью, чтоб и не пикнул.
— Один звук, и ты — покойник, — страшно прошипел в лицо Витасу подоспевший Седых. Однако замполиту одной угрозы показалось мало – конечно, старпом для бойцов — человек опасный, но «годков» «дух», наверняка, боится больше, так что пусть уж лучше пока побудет под присмотром проснувшегося Сеченова, а то, не ровен час, заорёт, предупреждая об опасности. Лишь когда одна неслабая боцманова ручища надёжно запечатала уста Стасевича, а вторая дружески полуобняла его стан, так что бедняга только и мог что пучить глаза да мычать, Красовский поспешил вслед за опередившими его товарищами по ночным забавам.
Кубрик, где проживала электро-механическая боевая часть, по форме напоминал букву «С» и имел два лючных входа на концах этой самой буквы – по правому и левому бортам. Левый люк обычно был плотно задраен, а правый открыт. Сейчас же закрытыми были оба. Это обстоятельство на миг замедлило стремительное продвижение охотников – не в тот люк сунешься, спугнёшь дичь. Рассудив же, что раз Стасевич торчал у правого входа, значит заходить нужно слева (непонятно, какая в том была логика), Красовский решительно взялся крутить запорное колесо левого входного люка.
— Тише ты, — зашипел Седых, когда задвижки с лязгом вышли из пазов. Перехватив инициативу у замполита, он, с величайшей осторожностью поднял крышку. Хорошо смазанная пружина с противовесом при этом не издала ни звука. Гордо глянув на остальных — мол, вот как надо — старпом нырнул в слабо подсвеченное и душное от наличия множества народу нутро кубрика.
Любой военный моряк, прослуживший хоть пару-тройку месяцев на корабле, будь то офицер или простой матрос, умеет настолько виртуозно спускаться по трапам, что стороннему человеку, оказавшемуся здесь по какой либо надобности, подобное искусство, скорее всего, будет представляться сродни цирковому. Тут тебе и скольжение по перилам на одних только руках, не касаясь балясин и, наоборот, вовсе без участия рук, с раскинутыми как у роженицы ногами, и всякие другие фокусы. Нашим ночным охотникам сейчас здорово пригодились подобные навыки, потому как позволили бесшумно попасть… как там говорится, с корабля на бал, что ли? А если бал происходит прямо на корабле, то тогда «КАК?», «ОТКУДА?» и «КУДА?»
«КАК?» и «ОТКУДА?» – можно выразить просто – как чёрт из табакерки, а вот «КУДА?» Здесь требуется особое пояснение.
Издание Министром Обороны приказа, что в народе именуют «о демобилизации и новом призыве», случается два раза в год — весной и осенью, и представляет собой уникальное явление: второго такого просто нет, и быть не может. Судите сами: для каждого военнослужащего по призыву — это большой и радостный праздник, для призывника же, достигшего 18 лет, ну… в общем, тоже немалое событие. Бывают, конечно, в жизни и другие важные даты–юбилеи, к которым принято готовиться загодя, но, чтоб за СТО дней, да ещё раз в полгода, это вы меня извините…! Поскольку все подобные приказы из года в год издаются практически в одно и то же время – погрешность может составить день–два, не более — по прошлогоднему приказу устанавливается предполагаемая дата выхода нового.
За сто дней до срока все «годки», которые готовятся стать «гражданскими» (именно так их станут тогда называть) стригутся наголо, и не просто, а так, чтоб блестело и сверкало. С этого дня они начинают отдавать всё своё положенное на завтрак масло «духам». Получается некая пародия на церковный пост. «Духи» же покупают клеёнчатые метры — те, что продаются свёрнутыми в рулон в круглых пластмассовых коробочках. Сразу от такой ленты отрезается всё лишнее, оставляется лишь сто сантиметров, символизирующие сто дней. В последующие дни «дух» обязан отрезать по сантиметру и, в любой момент дня и ночи точно знать, сколько дней осталось до приказа. Ошибка в календарном исчислении считается тяжким оскорблением «годков» и карается как серьёзный «косяк». Сутки считаются законченными (можно резать сантиметр) после того, как на корабле прозвучала команда «отбой» и «духи» выкрикнули ритуальную фразу: «Масло съели — день прошёл, спи «годок», спокойной ночи – службы путь на день короче!». За строгим и точным соблюдением всех элементов ритуала следят «борзые караси», которые в скором времени должны стать «годками». Самая же разительная перемена ожидает «карасей». Перейдя в категорию «борзых» они получат право на личную неприкосновенность – никто теперь не сможет их ударить, наоборот, это они станут грозой и ужасом младших призывов. Соответственно, такое счастье обретается не бесплатно. Именно «караси» обязаны обеспечить праздник спиртным и закуской. Называется – «выкуп бака». В этот раз «карасей» мало, всего трое, соответственно, им пришлось приложить немало усилий, чтоб накопить нужную сумму – народу то звано вон сколько!
Торжественный «бал» обычно приурочен непосредственно к дате опубликования в газете «Красная звезда» заветного приказа. Однако, если начальство сильно «пасёт», денёк-другой можно и повременить. Министр Обороны — и тот допускает в этом деле неточность, что уж говорить о простых матросах.
Сам «бал» представляет собой пьянку, сопровождающуюся, как и любая другая матросская пьянка, глумлениями и издевательствами над молодыми. После третьей стопки – «за тех, кто в море», пока все ещё способны соображать, начинается ритуал инициации перевода в более взрослые «годковские» категории.
Вначале идут «духи». Получив по ягодицам шесть очень болезненных ударов ременной бляхой (по числу месяцев, что прослужили), они производятся в «караси» и теперь, как опытные воины, могут учить «духов», показывая им «мастер-класс» военной службы. В этот раз «карасями» становятся не все. По решению «годков», за побег с корабля Пузырьков и Стасевич должны ещё полгода оставаться «духами». Это совсем мягкий приговор, могло быть хуже, например, как с навсегда заклейменным предательством Петровым. Сия милость была явлена «мутным» потому, что не выдали товарищей и на всех допросах твёрдо держались версии, что сбежали не из-за «годковщины», а из-за того, что сильно захотелось домой.
«Карасей» бьют двенадцать раз, только уже не бляхой, а шкертом . Это вполне терпимо и в последний раз. Потом они смогут отыграться на молодых по всем правилам сублимированной мести.
«Борзые караси» получают по восемнадцать ударов шнурком от ботинок. Исключительно ради традиции, так как, естественно, никакие то не удары.
«Годков» положено бить ниткой, только это редко делают, забавы в том мало, а водка испаряется. Потому из числа «годков» появляется доброволец, которому за всех достаются 24 удара. При этом он обычно корчится и кликушествует, вроде: «Пацаны, за други свои страдаю!» После этого застолье продолжается и плавно переходит в неуправляемую фазу, легко сочетающуюся с пьяным мордобоем молодых матросов.
Именно так бы всё и происходило, не появись внезапно на этом празднике жизни старпом, замполит и минёр. Эта троица подоспела аккурат в тот момент, когда «карасей» инициировали в «борзые». Осоловевшие от первого хмеля «годки» одобрительно наблюдали за тем, как Стеклухин, Жельский и Лифанов что есть мочи работают шкертами. Больше всех старался Стеклухин. А как тут не будешь стараться? Шкерт – верёвка тонкая, с его помощью весьма затруднительно ударить так, чтоб было больно. Но у дуста это получалось. И не только получалось, но и очень нравилось. Нравилось ощущение, когда шкерт зло жалил живую плоть, нравилось вздёргивать его вверх и ловить баланс для хлёсткости, нравился свист рассекаемого воздуха, нравились всхлипы несчастного избиваемого Куренкова. От полноты ощущений, Стеклухин совсем утратил связь с внешним миром и слился с жертвой. Из-за этого не сразу и сообразил, что обстановка в кубрике изменилась. Уже, избавляясь от орудия преступления, попытался отбросить подальше от себя шкерт Жельский, уже жалко запричитал Лифанов: «Это мы так балуемся, он сам меня попросил…», а Стеклухин всё наяривал Голландца по ягодицам. В реальный мир дуст возвращался в три этапа. Первый — когда почувствовал, как рука Красовского крепко схватила его за запястье, остановив тем самым последний, двенадцатый удар шкерта. Второй — когда услышал, как нога Адамова с грохотом опрокинула стол с яствами прямо на рассевшихся за ним «годков». Третий, когда увидал лицо Седых. Выражение этого лица гарантировало и Стеклухину, и всем остальным участникам застолья, что очень непростой окажется их дальнейшая жизнь и служба на корабле с прекрасным именем «Заря» и бортовым номером 709.
