Кто тут русские?

Бабушке моей Акулине, всю свою жизнь прожившей в теплых краях, судьбой было уготовлено найти последний приют на северной земле. Перед самой смертью, в возрасте 86 лет, бабушку перевезла к себе в Нижневартовск, старшая дочь. Спустя четыре месяца баба умерла. А еще через 20 лет в эти края судьба занесла и меня. Мой муж, который и привез меня на север, с первого дня знакомства объявил о своей принадлежности к
многострадальному еврейскому народу. С тех пор мне ни разу не пришлось в этом усомниться. Я гордилась его умом, пользовалось душевной добротой,
бесконфликтностью и умением зарабатывать, но когда мои запросы не
совпадали с возможностями, и он отказывался принимать участие в
организованных мной семейных скандалах, прибегала к последнему
аргументу, напоминая ему еще об одной национальной черте-
обзывала его скупердяем и жидом. Он смеялся и говорил, что я сама
ответила на свой вопрос.
К тому времени в любви и согласии мы прожили 9 лет.
В одно воскресное утро отправились к моей старенькой тете Евдокии Петровне, чтобы вместе с ней съездить к бабе на кладбище. До места добрались быстро. Старое кладбище, на котором я не была лет пять, за это время сильно разрослось, и как только мы ступили на его территорию, сразу стало понятно, что искать могилку придется долго. Моя тетушка Евдокия к своему восьмидесятилетию не утратила способности делать все на полную катушку. Пока мы растерянно крутили головами, она ринулась на поиски, в заросли, предварительно объявив особые приметы, в виде березы на которую два года назад она повязала платочек. Когда, через несколько минут, тетя Дуся перестала откликаться на крики, мы всерьез забеспокоились. И уже были не рады, что не воспротивились ее инициативе и отпустили одну. Не была бы я племянницей своей упертой тетушки, если бы не впала в панику и не бросилась сломя голову на ее поиски, в направлении — куда глаза глядят. Обвинив мужа в бездействии и трусости, умчалась с визгом скорой помощи. Но, уже через несколько шагов, решительность улетучилась и я поняла, что погорячилась, но вернуться, означало признать свою неправоту. Мой умный и из последних сил сдерживающий себя супруг положил конец разыгрывающейся семейной трагедии одной фразой:
— Я нашел, идите сюда. Обрадованная таким заявлением я охотно припрыгала обратно. В следующую минуту, появилась и тетя Дуся, как будто ждала за соседней сосной.
С трудом, отворив калитку, она вкатилась во внутрь и что
было сил, шлепнулась на скамейку. Тяжело дыша, утерла платком лицо и принялась приговаривать:
— Ну, здравствуй мама, долго мы тебя искали. Как ты тут? Прости, давно не были мы у тебя. Вот и внучка к тебе приехала и муж ее Володя.
От этой открытости, наивности, оттого, что глядя на бабину фотографию, снова почувствовала себя внучкой, я расплакалась. Через некоторое время, заметила, что стоящий за оградкой муж как-то заинтересовано, с хитроватым прищуром изучает табличку на памятнике. Учуяв его настроение, предупредительно спросила, не обиделся ли он на меня.
— Лена, а какое у бабушки отчество?
— У бабушки? У какой бабушки? У Акулины? А ты что не видишь: Моисеевна.
— Угу, я вот и вижу что Моисеевна. Русские мы, да?
— А что, Моисей русское имя — говорю я и слышу как бы со стороны свой
неуверенный голос.
— Ну да. Не он ли 40 лет по пустыне нашего брата водил?
Надеясь на спасение, обращаю вопросительный взгляд к тете.
Для слабослышащей, она реагирует на вопрос довольно быстро и бойко, одним словом выпалила:
— А я откуда знаю. Судите теперь, как хотите. Откуда я чего знаю. Кто нам что рассказывал.
Ее хитроватая улыбка и несколько агрессивный настрой приводит меня в замешательство.
Так кто из нас жид? — завершил свое эффектное выступление муж
— Русские мы, русские… это еще надо бы разобраться кто тут русский.
Тут он наклоняется ко мне и почти шепотом с подстрекательской интонацией говорит, мол, спроси у тети, как прадед выглядел.
— Наверное, с бородой кучерявой ходил.
Плохо понимая, при чем тут кучерявая борода я все же любопытствую:
— Тетя Дуся, а ты деда своего Моисея видела?
— Ну да, я тогда во втором классе училась. Он такой симпатичный был. И с присущей ей артистичностью, на распев, подкрепляя сказанное жестами, произносит: — бо-ро-да… та-ка-я… черная…, кучерявая.
Муж, уже прыская, подначивает:
— и работал, наверняка, как в том анекдоте, на холодном складе, потому что русские все теплые места в кочегарках позанимали.
— Ну да… он этим… сторожем на складе, в совхозе, где мы жили, и работал — продолжает свой рассказ тетя и тоже прыскает от смеха.
Привыкшая держать все в своей жизни под контролем, все объяснять, все понимать я обомлела, не столько оттого, что прадед мой звался Моисеем, сколько оттого, что я за столько лет об этом ни разу не задумалась. Мало того обзывала мужа. Видимо мое лицо в этот момент изобразило такое недоумение, что муж и тетя, глядя на меня, расхохотались окончательно. Смеялись мы от души и долго. То ли радовались тому, что не потерялись, то ли тому, что нашлись. С фотографии, широко улыбаясь, с хитрецой в глазах, на нас смотрела баба Акулина – Акулина Моисеевна Архипова.
По дороге к машине тетя Дуся не унималась: а кто тут русские – пойди, разберись. У нас вон в поселке, где ты родилась, вообще одни татары на улице жили.
— Все тетя Дуся, на сегодня хватит семейный откровений! — не выдержала я. Поехали домой.