ПОВЕСТВОВАТЕЛЬНОЕ
Меж двух «хрущёвок» и меж двух дорог —
квадратик леса, мне почти ровесник.
Лесной кузнечик, домовой сверчок
смычками лет скрипичный диалог
ведут вплоть до осенних равноденствий.
Неасфальтированной тропкою дожди
пройдут, а снег ночлег устроит
под окнами. Лучин не пощадит
берёзовых, и до весны проспит
на куче листьев, смешанных с золою.
Когда собачий холод канет в март,
капельный, звёздный, песенно-кошачий,
двойной зелёной альфою горят
глаза соседской Мурки. И вопят
всю ночь коты о чувствах настоящих.
Вишнёвый бал, фиалковый протест
крапивы натиску. Смелей и громче
кошачьих птичьи песни, и окрест
для гнёзд всё меньше подходящих мест.
Но каждый год настойчивее прочих
черноголовых славочек семья
тенистый обживает палисадник.
Терпимее дрозда и соловья
они к скамье, верёвкам для белья
и запаху борща или оладий.
Окно открыто. Летнее родство
листвы со слухом, взгляда — с ворсом травки.
И птичьей партитуры торжество.
— Вот расчирикался! —
на «тёзку» своего
ворчит мой сын, русоголовый Славка.
***
В зенит уходит луч сосны
и муравьёв бегущая строка.
В густой траве гнездятся сны.
Калейдоскопом летним облака
на шёлке выцветшем озёр,
ветров и рек перекрещенье,
колосьев солнечный простор,
берёз вечернее свеченье.
И позолота куполов,
и золотая середина
ромашки так же уязвимы,
как сердце, для дождей и слов.
Короткий путь твой или длинный,
но нет желанней берегов.
ПОДРУГЕ
Сегодня в моде синее с зелёным
и «солнце-клёш» летящего покроя
льняные юбки. Радугу по краю
приладишь — пусть ласкается покорно
к твоей походке, к травам пропылённым.
К лицу веснушки. К настроенью — ливень,
что если не к полудню, то к рассвету.
К романсам старым новеньким куплетом
твоя love story: «Это было летом…»
Конечно, летом. Безальтернативен
у чувства выбор. Жаль, сегодня мнимо
радушие купального сезона.
В гостях у братьев-месяцев зелёных
в достатке слёз на то, чтоб быть влюблённой,
но хватит ли тепла, чтоб стать любимой?
***
Любить легко и нетревожно,
когда не ждать и не просить,
а как по насту, осторожно,
едва касаясь, проходить
по звонкой проволоке боли —
без веры, что она ведёт
к тому ромашковому полю,
где лепесткам проверен счёт,
где всё, что снилось поневоле,
как осень в августе, придёт.
Едва заметною тропинкой,
листком, спустившимся к ногам,
и золотою паутинкой,
хранимой, словно талисман.
Знакомым голосом далёким,
улыбкою светлее дня,
теплом ладоней, что берёг ты
так долго-долго… Для меня…
***
Поспели яблоки и звёзды.
И август, ветви наклоня,
к цветам погасшим, травам поздним,
опятам в отсыревших гнёздах
отпустит их. Следы огня
ищу на просеках и тропах.
Да, время звёзды собирать.
Не нужно оптики — лишь опыт
лучей зелёных перископы
среди травинок различать.
Над домом месяц бросил якорь —
и вспыхнула в ответ одна
планета между прочих яблок,
где, как в янтарной капле яркой,
застыла прошлая весна.
ОСЕНИ ПРИМЕТЫ
Желтеют летние страницы,
им почерк осени знаком,
и новый день спешит напиться
парным туманным молоком.
В небесных голубых колодцах
среди скользящих облаков —
чуть-чуть разбавленное солнце
прохладой будущих снегов.
Ещё тепло, и листопада
пока не время, не черёд,
но паутинок мириады
уже отправились в полёт.
Сверкая в пыльных шторах света,
судьбе подвластны и ветрам,
о первых осени приметах
играючи напомнят нам.
Размыты акварели лета,
в листве — игра полутонов,
и по осенним трафаретам
гуляют отблески костров.
Из самых тёплых красок спектра
огонь прощальный запаля,
дымком, туманом, грустью ветра
к утру укроется земля.
И скоро – отголоском боли –
далёкий клёкот журавлей
и хруст морозной крупной соли
на чёрствой корочке полей.
ЗЕЛЁНЫЙ СОНЕТ
Сентябрь. Полураспад
зелёного на жёлтый
и синий: жар костра
и дыма плед тяжёлый,
на горечь хризантем
и утра тонкий иней,
уход от летних тем
и нотный след за ними.
Любви полураспад —
как долгожданна лёгкость! —
на верности мускат
и сор пустых тревог…
Души вечно-
………..зелёность.
Сентябрь
………..моих дорог.
***
Тихий шёпот дождя и листвы за окном…
Только слов не понять. Разговор еле слышен.
И окно в тёмный сад – как окно в чей-то дом,
в доме пол земляной и высокая крыша.
Если выключить свет и смотреть, не дыша,
отрешившись от дел отболевших вчерашних,
то почувствуешь, как прорастает душа
тонкой веточкой в мир заоконный домашний.
Словно за руку, ночь уведёт за собой
в этот мир, где совсем не чужими мы были.
Только вспомнить бы, кем? Может, птицей ночной
прилетали сюда и дождём приходили?
И покажется, что в прошлой жизни была
я вот этой рябиной под нашим окошком.
И роняла плоды, и сжигали дотла
листопады обветренных листьев ладошки.
Я любила смотреть на свечу за окном.
Там смеялись и пели, всю ночь говорили.
Только слов не понять… И мечталось о том,
как я в двери войду — и останусь в том мире.
***
Мир выгорает… Это листопад
сдирает струпья почерневшей кожи
и отступает. На крыло похожий,
за ним багряный тянется закат,
за край Земли сползая осторожно.
Погони нет. Во благо тяжкий сон.
И изморозь дрожащею иглою
затянет раны нитью голубою.
В далёкий путь за ледяной кордон
ветра рванутся тройкой — за зимою,
за кварцевою лампою луны,
за белыми бинтами тишины…
***
Добавив солнышка и мягких облаков,
весь день заоблачный мороженщик,
наверно, ворожил над серым дождиком,
взбивал его руками осторожными
в нежнейший, невесомый пух снегов.
И вечер опустился снегопадом
с небес — и зашагал по городу,
и кружевными дышащими шторами
завесил сонных улиц коридоры
и двориков московских анфилады.
И в этих зимних театральных залах,
в плену изменчивости снежных декораций
для карнавалов и импровизаций,
мы, не боясь смешными показаться,
впервые так восторженно играли.
Кого? — Наверное, самих себя,
но только отбелённых первым снегом,
забывших пораженья и победы,
соединённых белой нитью с небом.
Мы жить учились веря и любя.
Шёл снег — и нимбы фонарей светились,
под мягким пледом согревались крыши,
прохожие, аллеи… Был чуть слышен
звон колокольный, чуткий и возвышенный.
Но, может быть, он наяву приснился?..
Такие дни случаются нечасто.
Они приходят высшею наградой
то с первым снегом, то с прозрачной радугой,
под крик ребенка, шёпот листопада.
Как праздник. Как знаменье. Как причастие.
ПОКА ТЫ ГОВОРИШЬ
О чём я думаю, пока ты говоришь?..
О том, что время ничего не лечит,
и что бежит по жизни контур трещин
уже быстрее, чем по снегу след от лыж.
О том, что замкнут ты, как чёрных стрелок круг,
что стрелки-стрелы время убивают;
о стрелках брюк, что утюга не знают;
потом — о стрелочниках. И с чего бы вдруг?
О том, как душно здесь для лёгких и души,
но сердце и такой «синичке» радо.
А зимний вечер — за стеною, рядом
река Москвы, окон счастливых витражи…
Я думаю… О чём ты думаешь, скажи,
моим теплом оттаивая взгляды?
***
Под белоснежный занавес зимы
ещё вполне февральского покроя
выходит март, и не укрыть героя
искусной драпировкой белой тьмы.
Он — разрушитель, но любимец дам,
да и мужчинам тоже симпатичен,
поскольку покровительствует лично
ему светило. С ветром пополам
он в бегство обращает облака
и делит форточек аплодисменты.
Он также любит расставлять акценты
и точки в спорах с февралём. Река
его речей начнётся с ручейка,
а власть над миром — с царственной улыбки.
…Ну а пока под вальс полночной скрипки
кружится снег. Кружится снег пока…
***
Багульник в банке обживал окно.
Сначала он притягивал вниманье
сухих листков шагреневою тайной
и плотных почек беспокойным сном.
В квадрате запотевшего стекла
чернел нечёткой графикой рисунка,
внимая сонно голосам и звукам
под пологом домашнего тепла.
Себя осознавал неторопливо,
не смея верить в силы волшебства.
А в форточку втекала синева,
и воробьи чирикали, что живы.
И в день обычный, тихий и неяркий,
багульник, сбросив наважденье снов,
на волю стайку выпустил цветов
из тёмных коконов продолговатых.
Тая дыханье и забыв слова,
мы у окна в волнении застыли.
Казалось, будто расправляли крылья
похожие на эльфов существа.
А за окном, уже едва знакомым,
в живом прозрачном розовом тумане
иные страны грезились и звали,
и жизнь текла по сказочным законам.
И снился нам все ночи напролёт
далёкий край камчатских наших эльфов,
теплом Земли до кончиков прогретый
………………..корней, тропинок,
………………..веток, паутинок
и до кедровых облачных высот.
А пленникам в неволе не уснуть
и, переждав последние метели,
они однажды ночью улетели,
по свету звёзд угадывая путь.
…Мы верить в чудо с возрастом устали,
доверив детям сказок светлый мир,
и только память бережно хранит
сюжеты и картинки без названий.
И там, где детства беды и забавы,
там навсегда останутся со мной
котёнок Тимка, песни Окуджавы
и веточка багульника весной.
ВЕСЕННИЕ ХРОНИКИ
Март. У Весны глаза, как у зверька прозревшего,
сегодня, только что — белёсо-голубые.
Барокко облаков, и готика скворешен,
и акварель двора со старою лепниной
сугробов по краям. Им предстоит в неспешности
романы зимние печально перечитывать,
пролистывать назад послойно, постранично;
минором разбавлять ручьёв речитативы,
капели солнечность и звонкую синичность.
И прятаться в тени, и ёжиться, и всхлипывать.
Апрель. Уже гадать на солнечной ромашке
обучена Весна оравою ветров.
Срывая облака, как лепестки, однажды
вслед облачку, смеясь, прошепчет про любовь —
и вдруг решится, и в распутицу-распутье
шагнёт, поверив: ей по силам волшебство,
как больше никому. Лишь душу распахнуть, и
не утаить тепла, и раздарить его.
Горстями — льдинам рек, по каплям — листьям почек,
скворечникам, скворцам, всем пашням, всем грачам,
пуховкам вербы и, с посыпкою цветочной,
сухим пригорочкам — пасхальным куличам.
А в мае — маяться, из полузимних, детских,
полузабытых снов сплетая кружева
для каждой яблоньки — как доченьке-невесте.
…Усталость ноги спутает,
как летняя трава…
Смирившись с прошлых воплощений памятью,
треть майскую судьбы одним глотком допить,
июня жгучий жар, волнуясь, ощутить
и над его костром Снегурочкой растаять…
ЛУННЫЙ ВОСК
Шар луны подтаял и оплавился,
и закапал землю светлым воском —
ландышами, белою акацией.
Рощей — сталагмитами берёзок
потянулся к небу свет ответный;
свечками каштанов и левкоями,
и туманами — дыханьем летним
рек, согретых будто меж ладонями
вспаханных полей и между крыльями
сильными мостов из лёгкой стали.
…Помнишь? мы когда-то были зимними,
а теперь вот душами оттаяли…
Ветер шар с проталинкой раскачивал,
лунный воск разбрызгивал, расплёскивал
по земле — веснушками горячими
и по небу — фейерверком звёздным…