***
В это утро с запахом сирени
Сквозь проем прозрачных осязаний
Ускользали звуки, блики, тени,
Не было стекла в оконной раме.
В воздухе пронзительном и жгучем
Заплеталась странными стихами
Истина неведомых созвучий:
«Не было стекла в оконной раме…»
То ли неуютная прохлада,
То ли ветер шаркал сквозняками.
И уже, казалось, безвозвратно
Не было стекла в оконной раме.
Не было преград или препятствий,
Замкнутых пространств и очертаний.
Сквозь стекло проваливались пальцы —
Не было стекла в оконной раме.
Астения
Утро в Антверпене немо и ветрено,
Кажется, в простынях скрылись амуры.
Время ночное просеяно, сверено,
Улица дремлет на краешке урны.
Спишь? Ну, а я привыкаю к бессоннице,
Ежась в жакете цветном из муслина,
Тупо кругами хожу, как паломница,
Нюхая запах корицы в витринах.
Просто бесцельно шатаюсь по улицам,
Сон загоняя в ажурные арки,
Чуть мостовая свернет или сузится,
Вспять возвращаюсь я к площади яркой.
Ветер окурки швыряет мне под ноги,
Ерзая резво под смуглой скамейкой,
Кленов стволы коричнево-йодные
Чахнут вдоль стройной мощеной аллейки.
Тихо, безлюдно, как будто бы вымерла
Близость, застрявшая в бра бахромистом,
В свете затушенном, в запахе примулы,
В этом Антверпене вечно ветристом.
Слишком пустынно в том городе утреннем.
Спишь? А меня истерзали сомнения —
Утром одна я брожу, целомудренна,
Вечером — нежу твои извинения…
Закатная элегия
А помнишь, герань на окне расцветала
малиново-красным, и пахло лавандой
из старого шкафа с заброшенным хламом,
напрасным, как будто язык эсперанто,
и мамино платье с изящным регланом
небрежно болталось у края веранды,
и солнце садилось на кроны каштана.
И снился ковыль — своим стеблем пушистым
Меня щекотал плутовато по скулам.
Но я открывала ленивые веки
Под пологом веток, что листьями льнуло,
Косматой сирени, очнувшись от неги
Июльского зноя. И солнце сутуло
Сползало всё ниже за холм травянистый.
А помнишь, под вечер варили варенье
Из вишен — густое, с багровым оттенком,
Оно набухало, проклюнувшись пеной,
Стекало неспешно слюною по стенкам
Кастрюли, что стала немного тотемной,
Немного важнее, чем грядок шеренги
И красно-вишневого солнца сниженье.
И день пасторальный, ступая на убыль,
Смолкал, остывал, как кипящий кофейник,
Мутнели ландшафты за стеклами окон,
В углу затаился паук-белошвейник,
Дошив кружева. А на небе до срока
Повисла луна, как налипший репейник,
Размыв без остатка закат красногубый.
По-прежнему
А в нашем дворе по-прежнему тенью
Ложится панельная многоэтажка,
Квадратом накрыв травы ожерелье,
Кривую сиротку-березку в кудряшках,
Песочницу-гриб и скрипучки-качели,
Скамейку с потрескавшейся деревяшкой.
А в нашем дворе по-прежнему тихо,
Особенно утром. Заборчик лиловый
Росою отмечен и солнечным бликом.
Лишь дворник шуршит монотонно метлою,
И сонно дрожит на ветру паутинка,
Повиснув на ящике синем почтовом.
А в нашем дворе по-прежнему звонко
Скрипит карусель и калитка витая,
И лает беспечно хромая болонка…
И, кажется, время здесь не утекает —
По-прежнему в платьице желтом девчонка
На велосипеде братишку катает.
Возьми меня в жёны
Клен ты мой статный, рыжеволосый,
Возьми меня в жены, вплети в мои косы
Медные стебли, из кущи уздечной
Скрои сарафанчик мне подвенечный.
Снег мой студеный, седобородый,
Возьми меня в жены младой, желторотой,
С бусинкой, с лентой и прочей причудой
И белой простынкой нежнее укутай
Ветер мой быстрый, нагой и раздольный,
Возьми меня в жены, пусти меня в поле —
Ветреной буду, босой и раздетой,
Одень мне на пальчик душистое лето.
Дождь мой неистовый и неизбежный,
Возьми меня в жены послушной и грешной,
Деток тебе нарожаю плаксивых,
И у окна буду ждать терпеливо.