Николай Николаевич Жиров прожил шестьдесят пять лет и умер в 2002 году.
Он не убивался на тяжелых каторжных работах как, скажем, некий шахтер, лесоруб, колымский золотодобытчик или сургутский нефтянник. Всю жизнь Николай был учителем, воспитывал своих детишек и всех остальных какие только ни приходили в его школу, повинуемые закону о всеобщем обязательном среднем образовании.
Николай Николаевич умер до времени, от обширного инсульта, а затем и инфаркта, как среднестатистическая единица России, где продолжительность жизни мужской особи составляет всего лишь 58 лет.
Детские, юношеские и все сознательные годы жизни этого незаурядного человека прошли в Томске и в одной из деревень этой далекой сибирской области. В своей тонюсенькой и единственной книге «Заветные строки», изданной им буквально перед смертью и состоящей из десятка-двух стихов, двух поэм, коротких рассказов-бывальщин да небольшой повести, Николай, ничуть не рисуясь, написал о себе: «Я был учителем и остаюсь им в своем литературном творчестве, которому отдавал лишь свободное от основной работы время, и то далеко не все: то пел в художественной самодеятельности, то дремал на собраниях, то сидел на речке с удочкой, то собирал грибы, то трудился в огороде, управлялся с домашним хозяйством, — словом, жил полнокровной деревенской жизнью. Я не мучился подолгу над текстами. Они возникали в часы раздумий о бренной нашей жизни, и оставалось их только записать, в стихах или прозе…»
Суровая сибирская природа наградила Николая Жирова великолепным даром версификатора так необходимого всякому настоящему поэту. Он легко и разнообразно рифмует, строго соблюдает размер и поддерживает внутренний ритм стиха. Свободно и непринужденно повествует поэт о своей советской жизни, но заодно как бы и о всеобщей. Таковы «Баллада о велосипеде», «Баллада о брюках», «Доярке», «Ностальгия», «Песня о реке Оби», стихотворение «Мой дом», в котором поэт сочувственно сообщает:
«Жалею тех, кто не в деревне рос,
Не видел буйства трав поры цветенья,..»
По тематике своих произведений Николай Жиров — то, что называется «деревенщик». Но деревенская поэзия как и деревенская проза не малограмотными пастухами создаются. Это не романтическое нечто, о чем писал поэт мирно усопшей ныне Октябрьской революции В.В.Маяковский: «Сидят папаши — каждый хитр: землю попашет, попишет стих.» Контробразы этому утверждению: американский поэт-фермер Роберт Фрост, русский помещик Афанасий Фет и советский писатель-деревенщик Федор Абрамов — профессор филологии Ленинградского государственного университета.
В своих литературных трудах Николай Жиров не превзошел блистательных высот А.С.Пушкина, да и кто из нас?.. Его деревенские стихи не стали пока знаменитыми шлягерами в стиле кантри, но с потрясающей душу проникновенной силой живет в них живой отзвук миновавшей жизни. Известно ведь: поэт — пророк. Больше таланта в человеке — значит — больший пророк, прозреватель, предсказатель, прорицатель. Как Борис Чичибабин. Так и Николай. Он не пишет стихи что называется «на заказ» или дежурные — «на злобу дня», а только по велению души, по вдохновению.
Говоря о себе как об учителе и осознавая в себе свой поэтический дар, Николай Жиров писал:
«Я в жизни мало знал хорошеего,
Мгновенья счастья редки были.
Мой труд ценили слишком дешево
И, может быть, продешевили.
Я не борец, и в том причина
Моей застенчивой беззвестности.
Купаясь в жизненной пучине,
Я утопаю в бездне честности».
Только и скажешь: «Это надо же, до чего человека довели! До сожаления в порядочности!» Тем-то и особенно ценен поэт, когда в искренности его нельзя усомнится. Это как и историки. Одним верят в достоверности излагаемых ими событиях и фактах, а другим нет. Отчего это, а? Да и где все эти бывшие царские Указы или Постановления «партии и правительства»? История — это чаще всего то как переотображена жизнь в литературных произведениях и то что остается в памяти народа. Разве, скажем, «Двенадцать стульев» не историческое теперь произведение?
Вот, остро переживая происходящие вокруг изменения, Николай Жиров с горечью отмечает:
«Молчит деревня — не поет, не плачет,
На помощь не зовет и некуда спешить.
Ей как-то все равно: что так и что иначе,
Живет себе так-сяк, ведь надо как-то жить!
Давно ли бушевал здесь жаркий пыл страстей,
Гармони заливались звонкой песней?!
И было всем намного интересней.
Теперь жизнь равнодушна, без затей.
И кажется: ничто души не тронет,
Дни протекут бесследно, вразнобой…
Когда в деревне не поют гармони,
То это неестественно, как боль.»
Что же не устраивает деревенского поэта? И находим ответ в стихотворении «Элегия»:
«Вконец доконали неволей и нормами.
Уехали семьи одна за другой…
Богата по горло Россия реформами,
Да не было умной из них ни одной».
Язвительный дар Пушкина увлекает деревенского поэта и он, подобно Александру Сергеевичу, создает грозное стихотворение под названием «Временщику».
«Ты, как бульдозер, раздвигая
Людские толщи мощным лбом,
Особой жалости не зная,
Лез к полной власти напролом.
Когда ж достиг желанной цели,
Вдруг оказалось мудрено.
Страну разули и раздели,
Тебе, как видно, все равно.
Чубайсы расхватали даром
Плоды народного труда,
Благословленные Гайдаром
Искать дорогу в никуда.
Принес России разоренье
Твоих «реформ» коварный блеф.
Проклятьем многих поколений
Пребудет твой позор в Чечне.
Ты стал колль-клинтонским холопом
И тем нимало не смущен,
Ты предал Крым и Севастополь,
За что не будешь ты прощен.
Гляжу я возмущенным взглядом
На след твоих кровавых рук…
Уж оставался бы прорабом,
А ты куда поперся вдруг?!
(1996 г.)
Словом, «чудище обло, озорно и лайяй». Такова уж судьба российского литератора. Он если разгневается, то такую эпиграмму накатит, что сам себе и удивляется. «Ай да Пушкин! Молодец!» -воскликнул Пушкин, закончив «Евгения Онегина». За что царь-батюшка потом гноил-перегноил нашего национального гения.
Не могу сказать, что остальная часть книги «Заветные строки», особенно прозаическая ее часть, остановили мое внимание. Слишком много в них (для меня) личностного и сугубо краеведческого. Но книга эта, изданная Николаем Николаевичем тиражом в 50 экземпляров за три тысячи рублей, попала ко мне по «иммигрантским» каналам. После всякой низкопробной чуши, «блататы» и «Зайки моей» для меня, не видевшего Россию двенадцать лет, книга эта стала первым и единственным свидетельством российской реальности. Без громких фраз, без истерического надрыва, как лучший и задушевный друг, поэт Жиров двумя-тремя фразами рассказал мне о времени и о себе. Это не то что «Почем чашечка кофе в Москве на Неглинной?»
По опыту всей своей предыдущей жизни автор этих строк знает, что в глубине России живут и творят тьмы и тьмы первородных талантов. Это не символисты и не имажинисты, не кубисты, конструктивисты и футуристы. Но их поэзия так искренна, глубока и прозрачна, как прохладны и освежающи животворящие родниковые струи их огромной Родины.
Да, Николай Жиров — не Александр Пушкин. Как и автор этой короткой рецензии — не Виссарион Белинский. Мало того, я ни «за», ни «против» того, как поэт из глубинки отобразил уходящую на его глазах пореформенную Русь. Он просто и доверительно писал: «Своей судьбе перечить стану ли?» Так и я, пытаясь заворожить судьбу, не могу не отдать посмертную дань и необходимую честь собрату по перу, коллеге по цеху и творческим дерзаниям, поэту из Томска, поэту с большой буквы — Николаю Николаевичу Жирову.
*****
«Своей судьбе перечить стану ли?»
Это требует уважения…
Хорошо, что о таких людях помнят. Не Зайки и блатата, а АВТОРЫ.
Спасибо, Вы правы, истинные рукописи не горят. А молодые композиторы стали писать песни на стихи Николая Жирова.
Как Саша Морозов на стихи Николая Рубцова.
1.2. В конкурсе принимают участие РАЗВЁРНУТЫЕ рецензии и критические статьи на прозаические и поэтические произведения, размещенные на портале "Что хочет автор".
Писать рецензии — только на произведения авторов сайта ЧХА!