№7. СЛОВА ЛЮБВИ, СЛОВА ПЕЧАЛИ. Номинатор М.Беркович


№7. СЛОВА ЛЮБВИ, СЛОВА ПЕЧАЛИ. Номинатор М.Беркович

* * *
Не скажу никому. Промолчу.
И тебе, и тебе не откроюсь.
Эту странную, лунную повесть
Прочитать в одиночку хочу.

Я боюсь, что и ты не поймешь
Темной крови медлительный лепет.
Этот жар, эту боль, этот трепет-
Усомнишься и примешь за ложь.

Я сама разбираюсь всерьез,
Лоб стеклом остужая оконным
В этой тьме, в этой ночи бездонной,
Заблудившейся в мареве звезд.

Что мне этот сомнительный дар!
Я у Бога совсем не просила,
Чтобы нежности буйная сила
Взорвалась, как веселый пожар.

Эта радость, и сладость, и мгла —
Жесточайшая сила на свете.
…Если спросишь, родные ответят,
Что она от любви умерла.

* * *
Да пребудет со мною любовь
в этом мире, слепом и холодном,
где отчаянье, словно болото,
надо мною смыкается вновь.

И да светится имя твоё
в этом мире, цветном и беспечном,
где ничто не живет бесконечно,
только мы, мой любимый, вдвоем.

Я уверую наверняка
в небеса, в предназначенность, в чудо,
если рядом ты будешь,
покуда
на твоих засыпаю руках.

* * *

» С твоих ресниц
свисают капли сна.»
Жюль Ренар.

Мой милый спит.
Остановился век.
Гуляет сон по синим тропам вен,
В глаза его уснувшие глядится.
А за окном кричит ночная птица,
Сияет месяц и стоит весна.
«С твоих ресниц свисают капли сна.»

Спи, милый.
Я твой сон оберегу.
Я за тебя молиться буду молча.
Мы улетим. А век с повадкой волчьей
Останется на этом берегу.

Спи, милый.
Я дыханье затаю.
Я так хочу, чтоб этот сон был светел.
И пусть тебе приснится синий ветер
В далёком и неведомом краю.

Жизнь горем и заботами полна,
А в мире неуютно и тревожно.
Но в сновиденьях всё для нас возможно.
…С твоих ресниц стекают капли сна.

РОЖДЕНИЕ СЫНА

День твоего рождения на свет
отмечен был в природе снегопадом.
И мир предстал прекрасным белым садом,
какого в октябре обычно нет.

А в ноябре уже стоял мороз.
С прохожими он обходился круто.
Но воздух был прозрачен, ясен, хрупок,
и город цвел кустами снежных роз.

Все музыку рождало в том году:
полозьев бег по голубому снегу,
моя любовь, и чей-то смех, и небо.
Сугробы, словно лебеди в пруду.

А белопенность кружев на чепце
головку ореолом окружала.
Ты был еще так мал, так нежно жалок,
но столько места занимал уже!

Младенческим спокойствием дыша,
лежал в кроватке, как на царском ложе,
мой первенец, загадочный и сложный,
на вид простой, как штрих карандаша.

ССОРА

Как детей непослушных,
себя развели по углам.
Одиночество дышит
в разреженном воздухе ссоры.
Хлеб вражды разломили
с мякиною напополам,
тяжелы на любовь,
на обиды и ненависть скоры.

Отопру все засовы
и настежь окно растворю:
— Приходите, кто хочет,
берите, чем есть поживиться.
— Заходите, пожалуйста! —
я обращусь к январю,
где деревья стоят,
опустив почерневшие лица.

Ненавижу вражду!
Выметаю её из углов.
Пусть гуляет метель
по моей опустевшей квартире.
Пусть уносит слова,
что разят, как картечь из стволов,
по сердцам обнаженным
в жестоком и яростном мире.

* * *
Прости,печаль моя и боль,
моя беда,мое напастье,
что неприрученное счастье
делить нам выпало с тобой.

Такую трудную любовь,
что нас лепила и терзала,
и втягивала в состязанье
за сладость жертвовать собой.

От ярости того огня,
что опалял сердца и души
ты сделался темней и суше
и удалился от меня.

Иди! Храни тебя Господь!
Ищи по свету легче долю.
А я одна в своей юдоли
Оплачу мертвую любовь.

* * *
Сын к вопросу не готов еще:
что наделала ты, мать?
Станут сына безотцовщиной,
горьким словом называть.

Что ты плачешь, ясноглазый мой,
моя светлая звезда.
То, что сразу ясно разуму
сердце примет не всегда.

Что, мой хрупкий, что, болезный мой?
Если б ласточкой была,
распростерла бы над бездною
два потрепанных крыла.

Полюбила крепко милого,
да такая вышла страсть.
Я соломки подстелила бы,
если б знала, где упасть.

Путь мой в терниях колючих,
я несу свои кресты.
Знала ль я, что невезучим
станешь, мой родной, и ты?

* * *
Шелк неба будто рассекло
огненно-белыми стежками.
Деревья смуглыми руками
стучали в мокрое стекло.

Валькириями без одежд
стихия бушевала в гневе,
и рыбой, пойманною в невод,
металась лодка на воде.

Ах, этот лодочник-чудак!
Уплыть в такую непогоду!
Я пальцы погрузила в воду.
Мне сердце опустить бы так.

И волосы мои неслись
как струи черного потока,
и била по ногам осока
и рукава от рук рвались.

ДЕМОГРАФИЧЕСКОЕ

Из-за эха войны многолетнего
мне товарища трудно найти.
Я не первая и не последняя
на своем одиноком пути.

Я уже не печалюсь об этом,
раз судьбу изменить не дано.
Захочу — и куплю два билета
и одна зашагаю в кино.

Возвращаясь маршрутом обычным,
я себя приглашаю в кафе.
Два мороженых съем земляничных,
дважды выпью молочный коктейль.

Как грустны веселящихся лица
в сигаретном печальном дыму!
Не умею я так веселиться,
ничего среди них не пойму.

Из густой толчеи одиночеств,
расплатясь, возвращаюсь назад.
Сколько звезд! Это на небе ночью
одиноко светила стоят.

* * *
По улицам детства
бродят призраки счастья,
бездомные кошки и нищие.
Мне видятся страные сны.
А в строгой судьбине моей,
лишенной тепла и участья,
повсюду приметы
недавно прошедшей войны.

Я по ночам
вижу атомные кошмары.
Падуют здания,
люди беззвучно кричат.
А у соседки по коммуналке,
Тамары,
дети похожи
на стайку голодных волчат.

И все-таки,
все-таки
жизнь не была беспросветной.
Небо синело,
шел дождик и травы росли.
И сквозь невзгоды
мы верили беззаветно:
светлое завтра
сверкает в туманной дали.

* * *
И снова чувства новизна
непререкаемо бесценна,
когда небес голубизна
горит огнем люминесцентным,

когда листвы зеленый дым
наброшен,как платок, на клены,
и хочется искать следы
на улицах незапыленных,

прозрачный, незаметный след
несбывшегося ожиданья,
что не померк за далью лет,
но обернулся светом дальним.

МОЛОДОСТЬ

Путаная, ветреная
Молодость моя.
Ею понаверчено
По самые края.
Намесила месива,
Наломала дров.
Да лапши навесила
Несколько пудов.
Жаль, совсем не леди я –
Без секретаря.
В ряженом наследии
Потонула я.
Вексель шлет за векселем –
Нечем возвращать.
Опустила веки мне
Нищенства печать.
Счастья пайку малую
На семь душ делю.
Бешеную, шалую –
Все равно люблю.
Каблуков-то сношено
В переулках дней!
Бедная, хорошая –
Что мне делать с ней?

* * *
Распахиваю душу — маю.
Распахиваю окна — лету.
Благославляю, принимаю
весь этот мир и землю эту.

Сирени сумрачные гроздья,
облитые звенящим светом,
пчел золотых и прим стрекозьих
со смуглых отпускают веток.

Луч тонет в малахите листьев,
в черемуховой пьяной пене.
И заливаются артисты,
скворцы, на благодатной сцене.

И сырость трав в низинах сада,
и грома грохот отдаленный…
Так мало мне для счастья надо:
лишь мир — спокойный и зеленый.

* * *
Седой чертополох,
в шипов изломах — жуткий,
причудливо застыл
на фоне декабря.

Луна в лохмотьях туч
мерцает в промежутке,
в заплаканном окне
монетою горя.

Двадцатый век привнес
уродства почерк грубый.
Господствующий китч
творит свои дела.

Я не хочу сюда,
я закусила губы,
но вновь меня судьба
к развилке привела.

Сквозь гниль и сухостой
луч солнца не пробьется,
а я люблю лишь свет
и им одним жива.

Но как горит звезда
в дневной воде колодца,
льют свет и красоту
сокрытые слова.

* * *
Засыпает природа,
скрывается в тучах незряче.
И застыл кипарис,
словно каменный гость, у ворот.
Только мы суетимся,
и бьемся о стены в горячке,
и не можем представить,
чего же нам не достает.

Все, к чему прикоснемся,
немедля становится прахом,
и благие намеренья
ветром уносит,как дым.
И над скудостью жизни,
пропитанной потом и страхом,
этот вечный вопрос
горбуном нависает седым.

А в расплавленном воздухе
виснет жара на запястьях.
А в холодной ночи
обжигаются лезвием звезд.
В этой жизни гремучей
молю, как влюбленный о счастье:
-Дай ответ на проклятый вопрос!

* * *
В темноте тысячелетий
Толпы кровью опоив,
Были пытки, плети, клети,
Гладиаторов бои.

И от века и до века
Волчий видится оскал.
Это – ромулово млеко
Из волчицына соска.

Стон души все тише, глуше.
Близок, яростью палим,
Кто распашет наши души
Словно Тит Ерусалим.

Безразлично, что вначале –
Курица или яйцо.
Мир подернется печалью
Как обломки «Близнецов».

Зарастет Кинерет илом,
Всюду – атомная гарь.
То не мщенье ль Измаила
За несчастную Агарь?

* * *
Золотые ливни света
льются с неба наяву.
Вечно длящееся лето-
мир, в котором я живу.
как в полотнах у Гогена,
зноем все напоено:
бугенвилий алых пена,
темно-красное вино.
Что за знойные красотки
вдоль по улице плывут!
Никакой не надо водки,
хмель во всем витает тут.
За весельем горе длится,
да ирония в цене.
А народ течет молиться
к древнекаменной Стене.
И античнейшие плиты
вторят медленным шагам,
и,терновником укрыты,
спят руины тут и там.
Жизнь жестока,как пустыня,
если кончится вода.
Только вечные святыни
здесь возвышены всегда.
И встает над скорбью,сплином
и над алчностью,- горя
золотым Ерусалимом,-
освященная земля.
Этим,нерукотворимым,
где который век подряд
в небе над Ерусалимом
в трубы ангелы трубят.

0 комментариев

  1. dmitriy_rodionov

    Сначала меня несколько коробила разница в уровне выставленных на конкурс работ. Особенно — подборок. И если на чтение некоторых уходил чуть ли не весь день, другие можно было оценить по первым двум-трём бегло прочтенным стихам.
    Но сейчас я понял, что напряженная работа не может продолжаться без кратких перерывов на забавы и отдых. Анонимность произведений позволяет сказать: «Ничего личного!»
    Это ни в коей мере не издёвка. Просто что вижу — то и читаю. И другим советую!!!
    «Я боюсь, что и ты не поймешь
    Темной крови медлительный лепет»
    Это угроза?

    «Лоб стеклом остужая оконным
    В этой тьме, в этой ночи бездонной»
    Гуляющий в ночи со стеклом — прикольно!

    «Чтобы нежности буйная сила
    Взорвалась, как веселый пожар»
    Несколько экстремальное веселье. Не сказать бы — экстремистское… «А унашего соседа вчера случился вееесёленький пожарчик!»

    «Эта радость, и сладость, и мгла —
    Жесточайшая сила на свете»

    Сладость — жесточайшая сила! Особенно против фигуры!

    «…Если спросишь, родные ответят,
    Что она от любви умерла»
    На самом деле они знают, что умерла она от несвежих пончиков, но скажут, конечно, что от любви, ибо отступные — нехилые!

    «где отчаянье, словно болото,
    надо мною смыкается вновь»
    Любовь-вновь сама по себе вызывает улыбку. А вот болото обычно смыкается над головой только однажды. Если Вы не водолаз…

    «И да светится имя твоё»
    Так и запишем: да свЕтится имя Твоё!

    «Гуляет сон по синим тропам вен
    В глаза его уснувшие глядится»
    Наркотики?

    «А за окном кричит ночная птица,
    Сияет месяц и стоит весна»
    А в огороде зреет бузина…

    «А в ноябре уже стоял мороз…
    и город цвел кустами снежных роз»
    «Читатель ждёт уж рифмы «розы»?
    На вот, возьми её скорей!»
    А.С. Пушкин 1799-1837

    «Все музыку рождало в том году:
    полозьев бег по голубому снегу,
    моя любовь, и чей-то смех…»
    Одновременно? Вообще-то, смех — сексу враг…

    «Ты был еще так мал, так нежно жалок,
    но столько места занимал уже!»
    Квартирный вопрос нас испортил!

    «Пусть гуляет метель
    по моей опустевшей квартире»
    Ну, или торнадо…

    «что разят, как картечь из стволов,
    по сердцам обнаженным»
    Военные хирурги-убийцы?!!

    «От ярости того огня,
    что опалял сердца и души
    ты сделался темней и суше»
    Весёленький пожарчик, да?.. Но, надеюсь, это Вы всего лишь об индюке в духовке…

    «Сын к вопросу не готов еще:
    что наделала ты, мать?
    Станут сына безотцовщиной,
    горьким словом называть»
    Всё-таки не индюк…

    «Если б ласточкой была,
    распростерла бы над бездною
    два потрепанных крыла»
    Экстремально!

    «Путь мой в терниях колючих,
    я несу свои кресты»
    Одного вполне достаточно!

    «Знала ль я, что невезучим
    станешь, мой родной, и ты?»
    Потемнеешь и иссохнешь…

    «Валькириями без одежд
    стихия бушевала в гневе»
    Очень важное уточнение! Валькирия без одежды — это действительно страшно!

    «Я пальцы погрузила в воду.
    Мне сердце опустить бы так»
    Военных хирургов позовите…

    «И волосы мои неслись
    как струи черного потока»
    Парик?

    «и била по ногам осока
    и рукава от рук рвались»
    Не рвались, а отбились…

    «Из-за эха войны многолетнего
    мне товарища трудно найти»
    «И меня застрахуйте!» «Застрахуем!» — ответило эхо.

    «Захочу — и куплю два билета
    и одна зашагаю в кино»
    Если Вы и в поездах так же катаетесь, то товарища найти трудновато…

    «Возвращаясь маршрутом обычным,
    я себя приглашаю в кафе.
    Два мороженых съем земляничных,
    дважды выпью молочный коктейль»
    Слушайте, а ведь это идея! Я тоже сегодня себя в пивную приглашу!!!

    «Как грустны веселящихся лица
    в сигаретном печальном дыму!»
    Это от никотина!
    «Не умею я так веселиться,
    ничего среди них не пойму»
    Знаете, с грустным лицом мало кто умеет веселиться. Попробуйте с весёлым — проще!

    «Сколько звезд! Это на небе ночью
    одиноко светила стоят»
    Поверьте на слово, что ночью стоят не только светила!

    «По улицам детства
    бродят призраки счастья,
    бездомные кошки и нищие»
    Какое же слово здесь лишнее??? Не счастье ли?

    «Я по ночам
    вижу атомные (!) кошмары.
    Падуют здания,
    люди беззвучно кричат»
    Вы это о какой войне? Я что-то пропустил в новостях?!!

    «Путаная, ветреная
    Молодость моя.
    Ею понаверчено
    По самые края»
    Как говорят сегодня — по самые помидоры…

    «Жаль, совсем не леди я –
    Без секретаря»
    Нужно ещё, чтобы секретарь оказался джентльменом!

    «И застыл кипарис,
    словно каменный гость, у ворот»
    Помните, чем всё закончилось…

    «Только мы суетимся,
    и бьемся о стены в горячке»
    «Горячий и совсем белый!»

    «В этой жизни гремучей
    молю, как влюбленный о счастье:
    -Дай ответ на проклятый вопрос!»
    Ничего себе Ромео, да?

    «В темноте тысячелетий
    Толпы кровью опоив,
    Были пытки, плети, клети,
    Гладиаторов бои»
    А ещё один человечек, тёмен и сух…

    «Это – ромулово млеко
    Из волчицына соска»

    «Никакой не надо водки,
    хмель во всем витает тут»
    В водке хмеля НЕТ! Хмель — в пиве!

    «А народ течет молиться
    к древнекаменной Стене»
    Там, где Ильич?

    Спасибо за отличное настроение!

Добавить комментарий

№7. СЛОВА ЛЮБВИ, СЛОВА ПЕЧАЛИ. Номинатор М.Беркович

* * *
Не скажу никому. Промолчу.
И тебе, и тебе не откроюсь.
Эту странную, лунную повесть
Прочитать в одиночку хочу.

Я боюсь, что и ты не поймешь
Темной крови медлительный лепет.
Этот жар, эту боль, этот трепет-
Усомнишься и примешь за ложь.

Я сама разбираюсь всерьез,
Лоб стеклом остужая оконным
В этой тьме, в этой ночи бездонной,
Заблудившейся в мареве звезд.

Что мне этот сомнительный дар!
Я у Бога совсем не просила,
Чтобы нежности буйная сила
Взорвалась, как веселый пожар.

Эта радость, и сладость, и мгла —
Жесточайшая сила на свете.
…Если спросишь, родные ответят,
Что она от любви умерла.

* * *
Да пребудет со мною любовь
в этом мире, слепом и холодном,
где отчаянье, словно болото,
надо мною смыкается вновь.

И да светится имя твоё
в этом мире, цветном и беспечном,
где ничто не живет бесконечно,
только мы, мой любимый, вдвоем.

Я уверую наверняка
в небеса, в предназначенность, в чудо,
если рядом ты будешь,
покуда
на твоих засыпаю руках.

* * *

» С твоих ресниц
свисают капли сна.»
Жюль Ренар.

Мой милый спит.
Остановился век.
Гуляет сон по синим тропам вен,
В глаза его уснувшие глядится.
А за окном кричит ночная птица,
Сияет месяц и стоит весна.
«С твоих ресниц свисают капли сна.»

Спи, милый.
Я твой сон оберегу.
Я за тебя молиться буду молча.
Мы улетим. А век с повадкой волчьей
Останется на этом берегу.

Спи, милый.
Я дыханье затаю.
Я так хочу, чтоб этот сон был светел.
И пусть тебе приснится синий ветер
В далёком и неведомом краю.

Жизнь горем и заботами полна,
А в мире неуютно и тревожно.
Но в сновиденьях всё для нас возможно.
…С твоих ресниц стекают капли сна.

РОЖДЕНИЕ СЫНА

День твоего рождения на свет
отмечен был в природе снегопадом.
И мир предстал прекрасным белым садом,
какого в октябре обычно нет.

А в ноябре уже стоял мороз.
С прохожими он обходился круто.
Но воздух был прозрачен, ясен, хрупок,
и город цвел кустами снежных роз.

Все музыку рождало в том году:
полозьев бег по голубому снегу,
моя любовь, и чей-то смех, и небо.
Сугробы, словно лебеди в пруду.

А белопенность кружев на чепце
головку ореолом окружала.
Ты был еще так мал, так нежно жалок,
но столько места занимал уже!

Младенческим спокойствием дыша,
лежал в кроватке, как на царском ложе,
мой первенец, загадочный и сложный,
на вид простой, как штрих карандаша.

ССОРА

Как детей непослушных,
себя развели по углам.
Одиночество дышит
в разреженном воздухе ссоры.
Хлеб вражды разломили
с мякиною напополам,
тяжелы на любовь,
на обиды и ненависть скоры.

Отопру все засовы
и настежь окно растворю:
— Приходите, кто хочет,
берите, чем есть поживиться.
— Заходите, пожалуйста! —
я обращусь к январю,
где деревья стоят,
опустив почерневшие лица.

Ненавижу вражду!
Выметаю её из углов.
Пусть гуляет метель
по моей опустевшей квартире.
Пусть уносит слова,
что разят, как картечь из стволов,
по сердцам обнаженным
в жестоком и яростном мире.

* * *
Прости,печаль моя и боль,
моя беда,мое напастье,
что неприрученное счастье
делить нам выпало с тобой.

Такую трудную любовь,
что нас лепила и терзала,
и втягивала в состязанье
за сладость жертвовать собой.

От ярости того огня,
что опалял сердца и души
ты сделался темней и суше
и удалился от меня.

Иди! Храни тебя Господь!
Ищи по свету легче долю.
А я одна в своей юдоли
Оплачу мертвую любовь.

* * *
Сын к вопросу не готов еще:
что наделала ты, мать?
Станут сына безотцовщиной,
горьким словом называть.

Что ты плачешь, ясноглазый мой,
моя светлая звезда.
То, что сразу ясно разуму
сердце примет не всегда.

Что, мой хрупкий, что, болезный мой?
Если б ласточкой была,
распростерла бы над бездною
два потрепанных крыла.

Полюбила крепко милого,
да такая вышла страсть.
Я соломки подстелила бы,
если б знала, где упасть.

Путь мой в терниях колючих,
я несу свои кресты.
Знала ль я, что невезучим
станешь, мой родной, и ты?

* * *
Шелк неба будто рассекло
огненно-белыми стежками.
Деревья смуглыми руками
стучали в мокрое стекло.

Валькириями без одежд
стихия бушевала в гневе,
и рыбой, пойманною в невод,
металась лодка на воде.

Ах, этот лодочник-чудак!
Уплыть в такую непогоду!
Я пальцы погрузила в воду.
Мне сердце опустить бы так.

И волосы мои неслись
как струи черного потока,
и била по ногам осока
и рукава от рук рвались.

ДЕМОГРАФИЧЕСКОЕ

Из-за эха войны многолетнего
мне товарища трудно найти.
Я не первая и не последняя
на своем одиноком пути.

Я уже не печалюсь об этом,
раз судьбу изменить не дано.
Захочу — и куплю два билета
и одна зашагаю в кино.

Возвращаясь маршрутом обычным,
я себя приглашаю в кафе.
Два мороженых съем земляничных,
дважды выпью молочный коктейль.

Как грустны веселящихся лица
в сигаретном печальном дыму!
Не умею я так веселиться,
ничего среди них не пойму.

Из густой толчеи одиночеств,
расплатясь, возвращаюсь назад.
Сколько звезд! Это на небе ночью
одиноко светила стоят.

* * *
По улицам детства
бродят призраки счастья,
бездомные кошки и нищие.
Мне видятся страные сны.
А в строгой судьбине моей,
лишенной тепла и участья,
повсюду приметы
недавно прошедшей войны.

Я по ночам
вижу атомные кошмары.
Падуют здания,
люди беззвучно кричат.
А у соседки по коммуналке,
Тамары,
дети похожи
на стайку голодных волчат.

И все-таки,
все-таки
жизнь не была беспросветной.
Небо синело,
шел дождик и травы росли.
И сквозь невзгоды
мы верили беззаветно:
светлое завтра
сверкает в туманной дали.

* * *
И снова чувства новизна
непререкаемо бесценна,
когда небес голубизна
горит огнем люминесцентным,

когда листвы зеленый дым
наброшен,как платок, на клены,
и хочется искать следы
на улицах незапыленных,

прозрачный, незаметный след
несбывшегося ожиданья,
что не померк за далью лет,
но обернулся светом дальним.

МОЛОДОСТЬ

Путаная, ветреная
Молодость моя.
Ею понаверчено
По самые края.
Намесила месива,
Наломала дров.
Да лапши навесила
Несколько пудов.
Жаль, совсем не леди я –
Без секретаря.
В ряженом наследии
Потонула я.
Вексель шлет за векселем –
Нечем возвращать.
Опустила веки мне
Нищенства печать.
Счастья пайку малую
На семь душ делю.
Бешеную, шалую –
Все равно люблю.
Каблуков-то сношено
В переулках дней!
Бедная, хорошая –
Что мне делать с ней?

* * *
Распахиваю душу — маю.
Распахиваю окна — лету.
Благославляю, принимаю
весь этот мир и землю эту.

Сирени сумрачные гроздья,
облитые звенящим светом,
пчел золотых и прим стрекозьих
со смуглых отпускают веток.

Луч тонет в малахите листьев,
в черемуховой пьяной пене.
И заливаются артисты,
скворцы, на благодатной сцене.

И сырость трав в низинах сада,
и грома грохот отдаленный…
Так мало мне для счастья надо:
лишь мир — спокойный и зеленый.

* * *
Седой чертополох,
в шипов изломах — жуткий,
причудливо застыл
на фоне декабря.

Луна в лохмотьях туч
мерцает в промежутке,
в заплаканном окне
монетою горя.

Двадцатый век привнес
уродства почерк грубый.
Господствующий китч
творит свои дела.

Я не хочу сюда,
я закусила губы,
но вновь меня судьба
к развилке привела.

Сквозь гниль и сухостой
луч солнца не пробьется,
а я люблю лишь свет
и им одним жива.

Но как горит звезда
в дневной воде колодца,
льют свет и красоту
сокрытые слова.

* * *
Засыпает природа,
скрывается в тучах незряче.
И застыл кипарис,
словно каменный гость, у ворот.
Только мы суетимся,
и бьемся о стены в горячке,
и не можем представить,
чего же нам не достает.

Все, к чему прикоснемся,
немедля становится прахом,
и благие намеренья
ветром уносит,как дым.
И над скудостью жизни,
пропитанной потом и страхом,
этот вечный вопрос
горбуном нависает седым.

А в расплавленном воздухе
виснет жара на запястьях.
А в холодной ночи
обжигаются лезвием звезд.
В этой жизни гремучей
молю, как влюбленный о счастье:
-Дай ответ на проклятый вопрос!

* * *
В темноте тысячелетий
Толпы кровью опоив,
Были пытки, плети, клети,
Гладиаторов бои.

И от века и до века
Волчий видится оскал.
Это – ромулово млеко
Из волчицына соска.

Стон души все тише, глуше.
Близок, яростью палим,
Кто распашет наши души
Словно Тит Ерусалим.

Безразлично, что вначале –
Курица или яйцо.
Мир подернется печалью
Как обломки «Близнецов».

Зарастет Кинерет илом,
Всюду – атомная гарь.
То не мщенье ль Измаила
За несчастную Агарь?

* * *
Золотые ливни света
льются с неба наяву.
Вечно длящееся лето-
мир, в котором я живу.
как в полотнах у Гогена,
зноем все напоено:
бугенвилий алых пена,
темно-красное вино.
Что за знойные красотки
вдоль по улице плывут!
Никакой не надо водки,
хмель во всем витает тут.
За весельем горе длится,
да ирония в цене.
А народ течет молиться
к древнекаменной Стене.
И античнейшие плиты
вторят медленным шагам,
и,терновником укрыты,
спят руины тут и там.
Жизнь жестока,как пустыня,
если кончится вода.
Только вечные святыни
здесь возвышены всегда.
И встает над скорбью,сплином
и над алчностью,- горя
золотым Ерусалимом,-
освященная земля.
Этим,нерукотворимым,
где который век подряд
в небе над Ерусалимом
в трубы ангелы трубят.

Добавить комментарий