Август

Шаг первый. Боль.

Чет
Я с болью плыл, я болью стыл,
Я плакал, болью упиваясь.
Я проклинал и ворожил,
Ни разу боли не касаясь.
И я был зол, и я был мил,
Я убегал от серых будней,
И я тебя остановил
За миг до смерти, до безумья.
Ты отдала мне чашу Зла,
Ты заставляла пить полынный
Отвар, что ты мне принесла
Из мира Мрака в мир рутинный.
И страх пробрал меня насквозь,
И едкий дым разъел глазницы.
Ты вбила в гроб последний гвоздь,
Чтобы не смог я возвратиться.
Мешая ругань и латынь,
Я загонял под ногти щепи
И проклинал твою полынь,
Стирая кожу в кровь о цепи.
Но я пришел, и ты смогла —
Посмела — бросить взгляд надменный…
Ты быстро в мир теней ушла,
Оставив только кровь на стенах.
И в первый раз я понял Боль,
Я осознал ее пределы.
И в этот миг я был с тобой,
Как ты того всегда хотела.

Нечет
Я был свободен. Я делал, что захочу.
Раскинув крылья вольно, куда захочу, лечу.
Я был когда-то молод и верил,
Что неудачи, беды, потери
Обойдут стороной. Я болен.
Я верил, что кем-то был избран
Для единственной значимой роли.
Я не верю этому боле.
Мне больно. Больно дышать и видеть.
Я умер однажды утром,
Ясным, солнечным утром —
Яд мне изранил душу. Душно.
Горячий воздух сжигает тело.
Я устал притворяться смелым.
И что бы теперь я ни делал,
Мне больно смотреть на крылья,
Чудесные, легкие крылья,
Когда-то несшие в небо.
Пусть я там ни разу и не был.
Мне больно. Свободу забыл я.
Устал убегать из дома:
Меняться, бояться, падать
В глубины роскошного ада
И чувствовать сладкой истомы
Приторно-горький запах.
Я болен. Я умер. Мне страшно.
Мне страшно проснуться прежним,
Ласкаемым ветром нежным,
И падать на жесткую землю,
Падать, ломать надежды
Навечно. Я этому тоже не верю.
Мне больно.
Мне больно! О Боже! Боже!
Раскинув крылья вольно,
Растянусь на огненном ложе,
Снедаемый страхом жизни
И страхом очнуться ночью.
Теперь я для мира лишний.
Теперь я избранный. Точно.

Слишком просто…
Easy for you tonight to die.
Charon “Fall”
— Слишком просто! Ты слышишь, слишком просто!!! – рука схватила за волосы на затылке. – Умереть? Что?
Смех.
— Умереть? Сейчас? Просто умереть? Не-е-ет, ты будешь жить? Да, да, именно жить, именно чувствовать. Что? Конечно, мы будем тебя пытать. Что ты предпочитаешь? Что-что? Не слышу! Думай громче, черт тебя подери!
Звонкая пощечина. Рывок в сторону, но рука не дает сдвинуться с места.
— Громче, я сказал! Вот так… Калите железо! Огонь, боль… ты ведь этого боишься, правда? Конечно, будет очень больно. Ты будешь кричать. Громко… Нет, что ты, нет. Ты не умрешь от боли. Это было бы слишком просто. И даже если ты попытаешься сбежать, мы не убьем тебя. Боишься? Верно. Конечно я чудовище, изверг. Согласен, мне место в аду. Твоя правда. Только я там уже был. Не грешником, нет, палачом. Да, я палач. Даже нет. Я — Палач!
Раскаленный кусок железа приближается к плечу. Попытки вырваться, попытки увернуться, мольбы, слезы и страх. Везде страх. А потом вопль. Нечеловеческий, совершенно дикий вопль.
Стон, прерываемый всхлипами. Страшный стон. И боль, боль, боль.
— Ну, как? Непередаваемые ощущения, не правда ли? Хотя, я-то не знаю. Что будем делать дальше? Что ты хочешь? Нет, умереть нельзя. Что мне надо? Нет, нет… ты не прервешь пытку, рассказав мне какую-то секретную информацию. Она мне ни к чему. Для чего я это делаю? Я не люблю страх, люблю слезы, люблю, когда жертва кричит, стонет, хрипит… Я не наслаждаюсь болью, чужой болью. Садист, извращенец? Палач. Самое верное слово. Па-лач. Ибо это моя работа, моя рутина. Честное слово, ничего личного. Просто каждый делает свое дело. И я стараюсь по возможности делать хорошо свое. Поэтому я не дам тебе умереть. Ты умрешь от старости.
Пауза.
— Итак, что у нас дальше?.. Будет сделано.
Удар молотка – крик. Удар – крик. Удар — крик. Бесконечно.
Пауза.
Снова удар.
Тишина.
Удар.
Плеск воды.
Крик.
Стон.
— Ну что? Ты не против, если я на время прекращу прибивать к подлокотнику твои милые ручки? Нет? Вот и отлично. Я так рад, что ты меня понимаешь. Я ведь тоже устал. Да, да, еще как устал. И у меня очень кружится голова от того запаха, который от тебя исходит. Никогда не любил жареное мясо. Как же мне это все надоело. Но ведь… нет, я тебя не отпущу. А ведь я так надеялся, что ты перестанешь думать о смерти. На самом деле тебе не за чем умирать. Достаточно только проснуться. Да, ты только спишь. Ну-ну… что ты будешь делать целую ночь без меня? Бессонная ночь хуже любой из моих пыток. Не веришь? Жаль. Ну, что ж. До завтра.

Ты открываешь глаза. Шаришь рукой по полу, ища часы.
04.18
Ты прислушиваешься. Тишина. Везде тишина. Зажигаешь свет. Резко прячешь лицо в подушке. Выключаешь свет.
Рано. Ты хочешь спать. А что там, на другом конце сна? Страх сильнее сонливости. Твои губы растягиваются в насмешливой улыбке. Сколько тебе лет, что ты все еще боишься ночных кошмаров?
Но ты все равно не хочешь засыпать. Не сегодня, говоришь ты себе и встаешь. Чуть пошатываясь, идешь к телевизору. Экран отзывается веселыми черно-серо-белые полосками. Но тебе не весело.
04.57
Ты вновь залезаешь под одеяло. И тут же засыпаешь. Так проще.

— … Ну что, продолжим?

Madness
Безумно летящие виражи скрипки: склоны, перекаты, в низких нотах — страсть, в высоких — сумасшествие. Здесь есть все: и гордо вздернутая голова, и бьющаяся быстрее обычного жилка на шее, и отведенные в сторону глаза, и дрожащие ресницы, и холодные пальцы с чуть закругленными острыми ноготками.
На ум приходят предательски красивые слова. Но их никогда не сказать, потому что произнесенные, они перестанут быть особенными. И как может быть особенным то, чему дано определение в словаре, что на устах у тысяч…

Шаг второй. Сожаление.

Чет
Тонкий вкус от чужих сигарет;
Ладонью на мокром окне
Просроченный смятый билет —
Подарок тебе или мне?
Спокойное чувство вины,
Привычная жажда добра.
Надорванным всхлипом струны
В пьянящую свежесть двора.
Услышать чуть режущий смех,
Почувствовать лжи аромат.
Ты слишком привычен для всех,
В бутылке портвейна закат.
Над пропастью. Вниз — пьяный бред.
Рисуешь по звездам судьбу
И даришь хвосты от комет,
Не знаешь вот только, кому.
Не хочется знать, что потом, —
Допита бутылка до дна.
Прохлада. Домой. Тяжкий сон.
Рассвет — полстакана вина.
На утро — дымок сигарет,
Как будто бессмысленный взгляд,
Зажатый в ладони билет
И страшная тяга назад.
Знакомая дрожь от весны,
Открытое настежь окно,
Спокойное чувство вины,
Застрявшее в горле добро.
Слепящая вера в людей,
Привычная с детства игра:
На вечер — дешевый портвейн,
На утро — пустая хандра.

Нечет
В сладковатом дыму бреда,
В холодных объятиях скуки.
Эта доза будет последней —
Вот я был. А вот меня нету.
Ты не плачь, прикури сигарету,
Разотри на губах вкус виски —
Вот вся истина, вот все ответы.
Ничего не останется. Поздно.
Завтра будут свои проблемы:
Сирены, мигалки — а после
Бесконечная перемена.
Легким взмахом по тонким венам…
Легким выстрелом прямо в сердце…
Так я сотру свою душу,
И я не вернусь, поверьте.
Кто-то сказал, я — гений.
Кто-то считал иначе.
Но что же для Бога значит
Череда человеческих мнений?
Уходите, пустые тени,
Уходите, холодные души.
Моя смерть ничего не изменит,
А без вас мне там будет лучше.
Горячее лезвие плавить
В литрах остывшей крови.
Ангел я. И я буду падать
В вечный хаос, не знав покоя…

Playlist
«Seven seconds away»…
Слышали эту песенку Nehen Cherry?
А «Shape of my heart» Стинга?
А «Black black heart» Дэвида Ашера?
Хотя нет, Стинг — это все-таки слишком романтично. Вычеркнуть.
Вот так же, с кошачьей грацией, с целеустремленностью клинка и точностью удара в спину…
Добавим Draco Veritas. И дерзкую медлительность, расплывчатость «Hold on to your dreams» Синов. Сарказм цвета едкого изумруда в статичном величии серебра.
И все в легкой дымке, как будто подступающие слезы.
Сюда же легкую хандру «Lifelines» от А-ха.
А потом неожиданно «Listen to your heart» Roxette. Начиная с тихих нот, до полного изнеможения. И четкость Салазара — только черный и белый, никаких полутонов. Кажется, сердце рвется из груди, неведомая сила тянет вверх. Но не более нескольких минут, пока льется мелодия.
Тихая, спокойная «Aqaurius»… как ласковая, теплая вода. Чуть волнуется, омывает тело, оставляя капельки на коже. То набегает, то отступает.
«Northern Star», Melanie C. Как передышка. Легкая, красивая мелодия. Не вдохновляющая, не напрягающая. Просто никакая.
А дальше — Блайнды, Хэллоуин, Мановар, Нау… И все не то.
Просто был какой-то отрезок чувств, а потом его стерли басы и ревущий вокал. Было и пропало.

Шаг третий. Любовь.

Чет
Теряя себя, забывая про время,
Про годы, ушедшие без возврата,
Стою на пороге, мечтаю и верю,
Что ты не вернешься больше обратно,
И я не увижу, и скоро забуду
И цвет твоих глаз, твой запах и звуки.
Мне кто-то сказал, я буду повсюду
Видеть тебя, несмотря на разлуку.
А я же не верю, я жажду спасенья.
Я жду избавленья от бремени страсти.
Я ждать не хочу тебя ни мгновенья,
Я верить в любовь не хочу понапрасну.
Я знаю, ты морок, ты лжива, порочна,
Ты точно не та, кто обещан судьбою.
И надо на чувствах поставить бы точку…
Но теряя себя, упиваюсь тобою:
Твоими глазами, жестами, лаской,
Твоим безрассудством, манящим, нескромным.
Я знаю, погубишь меня. Но напрасно.
Ты слишком желанна и вероломна,
Ты слишком красива в своих будуарах
На шелке, впитавшем мечты и пороки,
Терзая на каждом сердца ударе,
Рождаясь на выдох, умирая на вдохе.

Нечет
Шаг за окно. И в бездну крик.
Сладкий стон — имя твое.
Сводишь с ума, смеешься, играешь…
Так далеко — не дотянуться,
Пальцами не коснуться
Лица твоего, Не почувствовать
Дыханье твое на щеке.
Вернись же ко мне… наваждение.
Будь же со мной, ангел мой,
Пой для меня, танцуй для меня,
Гори для меня свечой.
В глазах твоих полных огня,
Дикого, первородного,
Хочу утолить жажду свою.
Позволь же любить имя твое,
Мысли твои, счастье твое.
Приди же ко мне,
Одолей эту хворь.
Скажи, прошепчи: «Я буду с тобой».
Ты промолчишь. Я знаю — тупик.
Шаг за окно. И в бездну крик.

Чет
Послушай… хотел сказать тебе, ты знаешь,
Не верь судьбе и улыбайся, будь сильней.
Слова печальны, знаешь, они мертвы, пусты…
Как бесконечность впереди. И стоя перед ней,
Ты улыбнись, и пусть слова твои наполнит яд,
Твой взор пусть будет нестерпим, ты улыбнись.
И сделай шаг вперед. И нет пути назад,
И только впереди огни… не обернись,
Не отступи. Ты можешь, хочешь. Знаешь,
Нет в этом мире тех, кто смог бы заступить
Твой путь и бросить тень. Боишься, ожидаешь…
Но чего? И время льется через край,
Творя неведомые планы безликих городов
И лица. Но не суди, не верь, не выбирай,
Не забирай обратно своих слов.

Ты слышишь.. я не о том, а, в общем-то,
Не все ли нам равно, откуда придет тьма.
Нас не пугают сны детей пустынь. Твои мечты,
Твои венки — осока и полынь, чуть горькая трава,
И пьяный хмель, сводящий с ума ладан…
О божий дух, о воплощенье красоты!
Сорви и разотри. И льется время через край.
Пора поэтов и дождей, портвейна по обочинам дорог.
И в парках между тополей не выбирай,
Здесь нет твоих осин, Иуда. И это не итог.

Послушай. Иди вперед, то не предел,
Не грань, и дальше есть дороги, слезы, судьбы…
Тебе вершить день завтрашний. А судьи кто?
Кто судит этот сет, и в чьих руках ключи?
Не перейти. Да и не надо, ладан есть и в этих храмах,
И вдоль канав и здесь растет полынь,
Осока так же режет пальцы. И так же шепчут струны:
«Коснись меня, целуй, ты не один…»
А ты молчишь. И новый круг, и стиснет грудь,
И стихнет крик, и только хрип на рубеже сознанья..
Не обернись, не оступись, не выбирай, не позабудь
И не суди. И льется время через край,
Вползая в дом змеей и рассыпая мысли на ветру.
И сердцу кажется, вот-вот, еще чуть-чуть… не умирай.
Послушай… хотел сказать тебе, люблю.

22 июня
Два часа ночи. Кажется, солнце не заходило и не собирается. Я не люблю белые ночи, мне нравится август. Теплый, темный, дождливый месяц первых опавших листьев. В августе чувствуешь острее, глубже понимание, четче восприятие, легче находятся слова, проще складываются в предложения. В августе ярче образы. Это как вспышка перед затуханием. Это месяц астр и гладиолусов, черной смородины и крыжовника. Это терпкость вишни, кисло-сладкий вкус Белого налива и бесподобный аромат Антоновки.
Вы следили за тем, как опадают листья с берез? Медленно, кружась. А какие в августе закаты… Представьте, август, закат, окно, сигарета… Нет, не надо ничего говорить, просто почувствуйте. Вспомните, как пахнет в августе воздух.
А августовская хандра? Это нечто особенное, когда душа буквально взрывается переспелыми летними эмоциями. И хочется вернуть все-все. Хочется жить, жить вечно. В вечном августе.
Я хотел бы родиться в августе, 26 числа, под созвездием Девы. Глупое, бессмысленное желание. Я знаю, мне бы тогда очень нравился темно-зеленый, а не синий, я был бы спокойнее и проще, капельку амбициозней, но не злее. Я бы умел рисовать, но писал бы лишь сочинения в школе. Я был бы другим, более августовским, более глубоким, более чувствительным и чувственным. И не было бы во мне всего этого ребячества.
Наверное, я бы походил на хорошее, выдержанное, густое, терпкое красное вино. Я бы любил раз и на всю жизнь.
И еще я бы любил алые бутоны роз и ромашки. Я бы часами гулял в поле, собирая их, а потом засыпал бы на траве. А вечером я бы пил крепкий кофе, курил и карандашом в тетрадке, украдкой, рисовал любимого человека, сидящего напротив с книгой. Я бы пытался передать все оттенки выражения его лица. А потом, далеко за полночь, мы бы шли спать и засыпали бы в объятьях друг друга.
Но нет же, я родился не в августе. И сейчас июнь, самая короткая ночь в году. А за окном — то ли солнце садится, то ли встает — небо цвета морской волны. Немного хочется спать. И не хочется августа, а то я бы захлебнулся эмоциями…

Шаг четвертый. Люди.

Нечет
Сегодняшний вечер, как виски во фляжке,
Он медленно тянется, рот обжигая,
Как запах ментола, таинственно-вражий,
Предательски вкусный в высоких пассажах.
Шаги на стук сердца, слепым метрономом,
По талому снегу, по грязи бесцветной.
Весь мир будто задан асфальтовым тоном,
Как будто влюбленный в бетон беззаветно.
А люди как мыши, как серые твари,
Живущие с жаждой пожрать и напиться.
Я голод свой дикий игрой утоляю,
Пытаясь безумно в никчемность влюбиться.
Я деспот, тиран. И я в этот вечер
Погибнуть желаю от гнева толпы.
И все же надеюсь, что я человечен,
Что смерть мне не чужда и вы мне нужны.

Но я не уверен.

Чет
Меня назвали злом. За что?
За то, что врал в глаза легко?
За то, что не боялся крови
И не спешил творить добро?
Я, грубый, низменный дурак,
Я отрицал их аксиомы,
Я продавался за гроша.
И я постыдно счастлив был.
Я спорил с богом, а не с властью,
Я упивался вашей страстью,
Я пил ее, как кровь вампир.
Я был им чужд в своей свободе.
Без жалости и всяких мер
Я насмехался над их честью,
Я презирал добра пример.

Меня назвали злом. И что?
Вы ждете слез и извинений?
Зря ждете. Вы не возьмете ничего,
Но я вам дам. И с новой силой
Вы окунетесь в вашу ж желчь,
И вы испьёте вашу ж страсть.
Подобно той горе, упавшей с плеч,
Я покажу, как можно пасть.
Как можно пасть и ненавидеть
Все ваши души целиком,
Как можно выжить, воплощая
Все то, что вы клеймите злом.

Close to the Twilights
Осень подкралась незаметно. Вот только-только начали желтеть листья, и вдруг они уже цветистым ковром стелятся по дорожкам парка, хрустят под ногами и коварно прячут лужи. Кажется, еще совсем недавно мы сетовали на нескончаемую жару, а теперь зябко кутаемся в пальто днем, а ночью стягиваем на себя одеяло. Изменились и наши лица. Теперь почему-то не видно беззаботных улыбок, не слышно звонкого колокольчика-смеха. Все чаще и чаще встречаются лица угрюмые или вообще никакие — их обладатели полностью ушли в себя под грузом ежедневных дел и забот.
Она продиралась через это время вечного ОРЗ, белых бантов и ляпистых букетов. Навстречу ей шли люди, лица которых она даже и не пыталась разглядеть. Зачем? Она не выделяла никого из толпы и не пыталась выделиться сама. Она просто шла вперед, даже не задумываясь, куда идет и как будет возвращаться назад. Рыжие волосы разметались по плечам, укрытым плотной тканью черного осеннено пальто, зеленые глаза смотрели на мир и не видели его. Сейчас она видела лишь Осень и приближающиеся Сумерки. Она шла навстречу им, стараясь быть как можно ближе…

Женщина
Снова стало тепло, и я снова стал писать по ночам. Я не могу спать, когда за окном светло, это неправильно, неестественно. А, может, дело вовсе не в свете? Просто груз эмоций, накопившийся за зиму, превысил все мыслимые и немыслимые пределы? А теперь еще и ты..
Ведьма. Ведьмачка. С черными вьющимися волосами и вызывающим макияжем, шокирующим декольте, а под ними… а под ними робкая, ранимая душенка. Нет, не душа, но лишь ее подобие, слишком блеклое и невыразительное, чтобы называться душой. У тебя нет сердца. Вместо него у тебя флакон французских духов. А что? Учень удобно — всегда с собой. Если кто вдруг дыхнет на тебя перегаром правды, всегда можно избавиться от неприятного запаха. У тебя нет глаз, только два зеркальца, отражающих мир. Но не это страшно. Страшно, что не зазеркалья. Хотя нет, вру, есть оно… Оно похоже на содержание твоей сумочки: ключи, мобильник, косметика, сигареты, презервативы, плеер..
Я не понимаю, что я когда-то нашел в тебе, женщина. Кто ты такая, что я тебя полюбил? Что ж такое отразилось в твоих глазах, что я принял это за искру мятежа? Смешная ты.. Ты понимала ли хоть половину из того, что я тебе говорил? Но ты дала мне возможность почувствовать себя умным человеком, а на деле-то.. я же знаю.
А как забавно ты надула губки, когда я сказал, что мне плевать, с кем ты спишь, если я сплю не с тобой. Хотела добиться моей ревности? Глупая.. Глупая девочка. Возможно, когда-нибудь ты повзрослеешь и оценишь мое великодушие. Я ушел просто. Мы провели прекрасный вечер, простились с улыбкой. Разнился этот вечер только тем, что мы не договорились о следующей встрече, как это делали всегда. Не знаю, поняла ли ты..
Но судя по тому, что я не получал от тебя смсок уже пять часов, поняла. Не знаю даже, какой из атрибутов твоего зазеркалья тут сработал.
Я не могу сказать, что для меня это было больно. Совсем нет. Но и легче не стало. Теперь мне просто скучно. Ты занимала слишком много моего времени, я отвык заниматься чем-либо кроме тебя. Но я буду учиться…
Ого, неужели я недооценил месяц май? Неужели солнце все же надумало заходить? Неплохо-неплохо. Оказывается, еще есть надежда. Чувствую, если завтра не получу смски, я буду счастлив.
Отключить что ли телефон?

Шаг пятый. Дурман-трава.

Нечет
Сметая сумерки бесплотною рукой,
Держась густых лесов, заброшенных полей,
Пройду пустой, поросшею тропой,
Невидимый для Бога и людей.
Мне ночь покоя даст частичку теплоты,
Частичку мудрости, надежды и добра
И веру в то, что существуешь Ты,
И завтра я опять пойду Туда.

Мне страх не ведом, смерть не суждена вовек.
Печать раскаянья, как плети палача,
А этот путь, похожий на побег,
Как глупый бег по острию меча.
Мои мечтания наивны и пусты,
И жизнь моя теперь — последняя стрела.
Но свято верю я, что существуешь Ты,
И завтра я уже приду Туда.

Я слышал, что опасен путь назад —
Проклятье уже пройденных дорог.
Круг замкнут, никому не убежать,
И остается лишь оплакивать итог..

Чет
Травы, венцом венчальным,
Мягко легли на косы.
Рябиновой кисти тайну
Скрыли от глаз морозы.
Мора на снежных лапах
Вторглась тропою лисьей,
Только волшебный запах
Только что павших листьев
Стали, острей осоки,
В руки мне отдал птицу.
Воину ль трав высоких
В шатре ли полей ютиться?
Эй-хо, да ветер ли мне ответит?
Эй-хо, да солнце ли мне подскажет?

Стали длиннее ночи.
Дыханья туман хрустальный
Битву на смерть пророчит.
Мне ли сразиться сталью
С клинком серебристым вьюги?
С жалобным стоном ветер
Больно кусает руки,
Хлещет льденистой плетью
И зазывает в битву
С Морой, Владыкой Нави
Так нестерпимо чистым
Голосом с сизой дали.
Эй-хо, да память ли мне поможет?
Эй-хо, да травы ли путь укажут?

Снег ли следы сокроет,
Скрипнет ли под ногами,
Ветер ли дико воет
В ночи да волчьей стаей?
Воин ли трав высоких
В степь не вернется боле
И не найдет дороги
После лихого боя?
Сонму ли трав душистых
Росою на утро плакать
И застывать лучистой
Льда одинокой каплей.
Эй-хо, да травы ли нам нашепчут?
Эй-хо, да звезды ли нас помянут?

Первый дождь
Сегодня на Питер обрушился первый дождь. Уже не мокрый снег, а полноценный, настоящий дождь. И в городе, с его серым небом, кислотными дождями и несмолкающим гулом машин, наступила весна. Мелкий дождь, пытаясь смыть всю грязь, которую не в состоянии смыть и продолжительный ливень, мешал прохожим. Попадая на лицо, темными струйками туши тек по щекам, смешиваясь с тональником или обычной пудрой. Превращал аккуратные прически в непонятно что, растапливал лед на тротуарах. А в теплой квартирке, с ногами забравшись на диван, сидел поэт и, с непонятной грустью поглядывая в окно, выводил рифмованные строки. Кто знает, быть может, благодаря этому дождю его имя попадет в учебники по литературе или толстые хрестоматии, или сборники?
А она просто стояла на остановке и ждала нужную маршрутку. Со странной, немного растерянной улыбкой, наблюдала за тоненькими струями льющейся с неба воды.
Что вертелось в ее голове, о чем она думала в этот момент? До нее не было дело людям, стоявшим рядом с ней. Ведь она — незнакомый человек — через минуту сядет в автобус и навсегда исчезнет из их жизни. Мимолетные взгляды, ворчащая за спиной старушка… И Дождь, дождь! Дождь сравнял всех. Все одинаково мокли под этим первым весенним праздником. Но все же кто-то забирался в теплую машину и забывал про непогоду.
Санкт-Петербург. Прекрасный город, погрязший в своем никому не нужном великолепии. Со множеством рек и каналов, грозящих наводнением. С затопленными парками и садами. С исписанными памятниками и домами. С заледенелыми тротуарами, по которым два века назад ходили светские дамы под руку со своими ухажерами. А теперь сюда ходят облегчаться собачки. Вторая столица России. И ты понимаешь, что любишь этот город. Потому что он твой, только твой и ничей больше. И ты улыбаешься дождю и этой несущейся тебе навстречу весне.

Последняя Осень
Назовешь сказку по имени –
Она перестанет быть сказкой…
Большие зеленые глаза озадаченно смотрели на повисший в небе бледно-желтый диск луны. На рыжей мордашке было написано такое удивление, что, пожалуй, будь луна живой, она бы смутилась от такого количества внимания к себе. Но бездушную нарушительницу покоя зеленоглазого ничто земное совершенно не волновало. И это в свою очередь изрядно расстраивало обладателя зеленых глаз и рыжей морды, заканчивавшейся вздернутым кверху черным носом.
Зверек переступил с лапы на лапу и недовольно притявкнул. Отсутствие какой-либо ответной реакции со стороны луны его явно не устраивало, но высказать это в более резкой форме он не решался. Он склонил голову набок и осуждающе уставился на ночное светило. Наконец, решив, что прождал уже достаточно времени, он мотнул головой так, что уши весело хлопнули по щекам, и снова тявкнул, уже смелее.
— Подожди еще немного, — тихий голос Сказочника перебил трель какой-то надоедливой птахи, которая вот уже полчаса выводила одну и ту же, бесконечно повторяющуюся, песенку.
Зверек тихо фыркнул и опустил голову на лапы, с тоской глядя на Сказочника. Он ему явно не верил. Но Сказочник лишь ободряюще улыбнулся и ничего не сказал.
Прошло еще некоторое время, и глаза Рыжего начали закрываться. Но вдруг какое-то движение привлекло его внимание, и рыжие уши с кисточками на концах резко взлетели вверх, ловя звуки, а зеленые глаза снова раскрылись и озарились тем же светом непередаваемого удивления и ненасытного любопытства.
— Ну, я же говорил, — усмехнулся сзади Сказочник.
Что-то зашуршало в траве, и зверек, вскочив, понесся туда. Тыкаясь носом в землю и отшвыривая лапами желтые листья, он скакал вокруг крохотного существа, в испуге замершего между двумя веточками черники.
Тут подоспел Сказочник и шикнул на Рыжего, заставляя того прекратить столь бурное выражение радости.
— Тише ты, неуемное создание! – громким шепотом сказал он, опускаясь на колени рядом с кустиком темных лесных ягод.
Его ладонь опустилась рядом с существом, предлагая вступить на нее и воспользоваться, как средством передвижения. Существо чуть помедлило, но все же сделало шаг вперед. Когда ладонь взлетела вверх, и луна осветило то, что было в ней, Рыжий восторженно взвизгнул. В руке Сказочник держал крохотную фею с золотисто-бурыми крыльями и такими же, как у Рыжего, зелеными глазами.
— Дирейонни-кахайо, — прошептал Сказочник и улыбнулся.
Рыжий поднялся на задние лапы, виляя пушистым хвостом и пытаясь заглянуть в ладонь Сказочника. Но тот не обращал на зверька внимания, пристально разглядывая фею.
— Къяртангрес, — выдохнул он, и что-то в ночи изменилось.
Рыжий замер, фея застыла, с ужасом глядя на Сказочника. А тот лишь улыбался мягкой, доброй улыбкой. Где-то за горизонтом бешено взвыл ветер и бросился вперед, вздымая в небо желтые листья. Но он не успевал.
Земля вздрогнула под лапами Рыжего и как будто застонала. Луна поспешила скрыться за тучами.
Последняя, — сказал Сказочник, глядя на свою пустую ладонь, на которой остались лишь следы пыльцы.
Он брезгливо отер руку о штанину.
— Идем, — бросил он Рыжему и ушел в ночь.
Зверек чуть помедлил, как бы извиняясь, посмотрел на луну и умчался прочь от безжалостного вихря.

А в ночи еще долго звенела погребальная песня ветра, и тяжелые тамтамы земной тверди отбивали ритм.
Листья безмолвные, вестники славные,
Златом покрытые, летом распятые,
Стелятся поземь коврами пушистыми
На травы душистые, осенью смятые.
И ветер надрывную песню, безумную,
Водит в ночи, луною проклятою.
Катятся вниз туманы белесые,
Приветствуя росами души отнятые.