Три века воспоминаний.


Три века воспоминаний.

Гладкая, словно столешница, равнина. Ширь – до горизонта. Снег и вёрсты полосатые вдоль всего санного пути. Унылая, почти похоронная песня бородатого ямщика, да бряканье колокольцев. Эх! Всё, как в старинных романсах. Дорога. Карета-сани. В ней – в мехах, шелках и драгоценностях – дама. На коленях у дамы – ларец с письмами.
Я стою на обочине по колено в снегу. Ветер по щекам наотмашь. Холодно. Жду. Вдруг выглянет в окошко кареты? Вдруг заметит?..
Не заметила. А глаза у неё зелёные – я знаю.

* * * * *

Мы разошлись где-то в шумном девятнадцатом. Нет, не году, — веке. Я тогда вспыхивала и загоралась всеми новинками, всеми сумасбродными идеями, казавшимися по началу бессмысленными. Паровая машина? – О! Летательные аппараты? – О-о! Дальше – проще и обыкновеннее: паровозы, пароходы, аэропланы…
Но она по-прежнему жила в своем далёком мире, наполненном розами, звуками рояля, картинами и стихами. Её терпкие, ароматные мечты укутывала тёплая шаль воспоминаний. И ходики – те самые, которые принесла ей я, — тихо отмеривали чёткие шаги её мыслей. Она перебирала старые письма и бережно складывала их в кожаную шкатулку, которую потом повезёт через весь ХУШ век, – она это знала. Я – ещё только догадывалась.

* * * * *

А письма были моими. Я помню, как писала их. Грызла ручку по ночам, в доме горели лампы и свечи, а ясные глаза зеркал отражали их радужные огни. Я включала свой старенький магнитофон, вкладывала кассету: пусть играет музыка! Иначе я сойду с ума, если постоянно в тишине будет звучать один её голос с бархатными переливами на изломах… Я читала её стихи, те, что не были ещё написаны, — читала вслух, громко, боясь потеряться в них, пропасть окончательно. Не помогло. Потерялась. Пропала.
И потому писала длинные письма. И восхищению моему не было предела. А в сердце тайно жила и кровоточила надежда на встречу.

* * * * *

Её зелёные глаза безжалостно уплывали по спирали времени туда, где – я это знала! – её ждали костры инквизиции. Зачем?! Не надо! Не на-а-адо!!!
Мерно тикают старые ходики. Шаль в пустом плетёном кресле. Розы на рояле. Алые розы. Алые…

Добавить комментарий

Три века воспоминаний.

Гладкая, словно столешница, равнина. Ширь – до горизонта. Снег и вёрсты полосатые вдоль всего санного пути. Унылая, почти похоронная песня бородатого ямщика, да бряканье колокольцев. Эх! Всё, как в старинных романсах. Дорога. Карета-сани. В ней – в мехах, шелках и драгоценностях – дама. На коленях у дамы – ларец с письмами.
Я стою на обочине по колено в снегу. Ветер по щекам наотмашь. Холодно. Жду. Вдруг выглянет в окошко кареты? Вдруг заметит?..
Не заметила. А глаза у неё зелёные – я знаю.

* * * * *

Мы разошлись где-то в шумном девятнадцатом. Нет, не году, — веке. Я тогда вспыхивала и загоралась всеми новинками, всеми сумасбродными идеями, казавшимися по началу бессмысленными. Паровая машина? – О! Летательные аппараты? – О-о! Дальше – проще и обыкновеннее: паровозы, пароходы, аэропланы…
Но она по-прежнему жила в своем далёком мире, наполненном розами, звуками рояля, картинами и стихами. Её терпкие, ароматные мечты укутывала тёплая шаль воспоминаний. И ходики – те самые, которые принесла ей я, — тихо отмеривали чёткие шаги её мыслей. Она перебирала старые письма и бережно складывала их в кожаную шкатулку, которую потом повезёт через весь ХУШ век, – она это знала. Я – ещё только догадывалась.

* * * * *

А письма были моими. Я помню, как писала их. Грызла ручку по ночам, в доме горели лампы и свечи, а ясные глаза зеркал отражали их радужные огни. Я включала свой старенький магнитофон, вкладывала кассету: пусть играет музыка! Иначе я сойду с ума, если постоянно в тишине будет звучать один её голос с бархатными переливами на изломах… Я читала её стихи, те, что не были ещё написаны, — читала вслух, громко, боясь потеряться в них, пропасть окончательно. Не помогло. Потерялась. Пропала.
И потому писала длинные письма. И восхищению моему не было предела. А в сердце тайно жила и кровоточила надежда на встречу.

* * * * *

Её зелёные глаза безжалостно уплывали по спирали времени туда, где – я это знала! – её ждали костры инквизиции. Зачем?! Не надо! Не на-а-адо!!!
Мерно тикают старые ходики. Шаль в пустом плетёном кресле. Розы на рояле. Алые розы. Алые…

Добавить комментарий