Поэма шестая.Нина Медведовская
Если редко ты унывал
И Высоцкого напевал,
Никогда не краснел как рак
Вообще не дурак.
Если парень ты с головой,
Если думаешь головой,
Я совет тебе дать могу,
Поступай в МГУ.
Если можешь занять гостей,
И язык твой лишен костей,
Если только ты не из тех,
Кто идет на физтех,
Если любишь вино и мат,
И не слышал про сопромат.
Я скажу тебе тет-а-тет:
Есть один факультет.
Если будешь туда сдавать.
Постарайся на всех плевать
И науки штудировать,
Не ложась на кровать.
Будь вынослив как футболист.
Не зазнайся, как медалист
Не дрожи, как осины лист,
Будешь ты журналист.
Будешь сутки шагать, не спать,
Чтобы кляузу там написать.
Будешь долю свою ругать,
В бога душу и в мать.
Чтоб минула тебя напасть,
Чтобы заживо не пропасть,
Я совет тебе дать могу:
Не ходи в МГУ…
Песня, считающаяся на журфаке фольклорной. Но автор ее известен. Это Григорий Медведовский…
Выходит, Гришка позабыл
Свое «нетленное» творенье?
Его он живо смастерил,
Заняв мелодию для пенья
Из кинофильма «Вертикаль»,
Что мигом превратилась в шлягер,
Взял простодушно, как дикарь
То, что понравилось… Мик Джаггер
Проблемы сходные решал:
Сперва перепевал Маккартни
И Леннона… Не сразу стал
Всегда аншлаговым, плакатным
А впрочем, кто в Союе знал
О нем, что признан полубогом?
ЦК нам знать не позволял
О «Роллинг Стоунз»… И о многом
Другом не слышали тогда…
Когда войска союзных армий
Вступали в Прагу… Навсегда?
Мы с Гришкою под общей кармой
Вдруг оказались: у меня
Снесло башку… Любовь-каналья –
Нет вроде на нее ни дня:
Своя в разгаре шла баталья:
За поступленье на журфак…
Вот тем-то абитурным летом
Григорий выдал сей «форшмак»…
Что был сложившимся поэтом,
Едва ль кто вправе утверждать,
Но многое умел Григорий,
К примеру – шуткой угождать,
Был мастер сочных аллегорий,
Анекдотической игры
С вторым, четвертым, пятым смыслом…
Ведь мы – детишки той поры,
Когда страна с огромным пылом
Валяла дружно дурака,
Под рев оркестров выбирая
В царьки – убийцу-старика –
Из одного его, сдирая
Со слова «выбирать» — любой,
Здоровый смысл, давая право
Смеяться миру над собой…
Достойна ль ты сего, держава?
Ну, а в уменье обхохмить
Себя самих – в нас нет предела…
Мог и Григорий подкузьмить –
Подпольщик озорного дела…
Смеясь, я Гришку, не шутя,
Определила в ряд героев –
Смехунчиков, в любимом чтя
Отвагу — зеркало кривое
Носить личиной до конца,
Все язвы в нем отображая,
И смелость автора-бойца,
Ораторской возомножая…
По счастью, наши с ним отцы
За нас проблему зла решали
В масштабе мира: как бойцы
Со злом вселенским воевали.
Мой не глядел за горизонт:
— Вперед – и он бежит в атаку…
Фашиста не возьмешь на понт,
Ему такую выдай драку,
Чтоб несся, точно от собак…
Отец собрал на грудь медали,
Дымя махорочкой — (табак –
Лишь офицерам)… Уважали
Фронтовики «иконостас»:
— За Будапешт, … За Вену,… Прагу,
За Бухарест! Европу спас,
Но должен был явить отвагу,
Япошкам мстя за Пирл-Харбор
И память крейсера «Варяга» —
На одного-то — перебор…
Но Бог хранил, вела отвага
Солдата Барченко домой,
В ту Талалаевку, откуда,
Он в путь отправился земной,
Куда живым вернулся… Чудо!
Он в предвоследний год войны,
Когда село освободили,
Вступил, как все вступить должны,
В шеренги краснозвездной силы…
А прежде выпало ему
Узнать фашистский новый «орднунг»…
— Не пожелаю никому:
Парней, девчат полуголодных
Фашисты стали угонять
В свой рейх на каторжную долю…
Раз из колонны смог удрать…
Стреляли вслед – он выбрал волю…
Из эшелона дважды сбег,
Скрывался под копешкой в яме…
Узнал бы кто – и выдать мог…
И только поздними ночами
Сестренка младшая к его
Сторожко пробиралась схрону
С водой и хлебом… Никого
По счастью не нашлось, кто сходу
Фашистам сдал бы паренька…
А Сашу, старшего из братьев –
Армейского политрука,
Точь-в точь Иуда – на распятье –
Сдал недругу лихой сосед…
А Саша жил с семьей во Львове.
Как началась година бед,
Надеяь уберечь от крови,
Дочурок в отчее село
Привез… Но враг насел так споро…
Он здесь застрял – и вот нашло
Его предательство – и свора
Фашистов ринулась к нему –
И расстреляла без заминки,
Осиротив его семью…
Когда военные тропинки –
(Отец протопал пол-Земли,
Чтоб в Талалаевку вернуться) —
Его обратно привели,
Не дал он родичам загнуться,
Заботился о них, как мог,
Единственный в семье мужчина,
Кормилец и защитник… Строг
Отец ко всем… Ясна причина:
Послевоенная строга
Вся жизнь… Расхлябаность – тосклива…
О Талалаевке строка:
Чиста деревня и красива.
Здесь славный, обедневший род
Полетика – хохлацкой шляхты
Держал именье… За народ
Страдать мечтали… Ну, и в шахты
Сослали, в тайном уличив
Сочувствии цареубийцам –
Бунтовщикам – и род почил:
По геральдическим таблицам
Судить — так роменская ветвь
Под корень срезана царизмом:
Давался лишь такой ответ
На увлеченье романтизмом
Тех обновленческих идей,
Которые сжевали позже
Потоки целые людей…
Как ты позволил это, Боже?
Сапожника из Гори сын,
Семинаристик непутевый,
Любимчик Ленина –«грузин»,
Бандит, агент охранки клевый…
Казалось, что могло связать
Кошмар всех снов с семьею нашей?
Нашелся тот, кого спасать
Навеки поздно… Полной чашей
«Любовь» диктатора – (Господь! –
«Минуй нас пуще всех печалей»
Кровавого царька «любовь»…) –
Изведал он… А мы молчали:
Царило страшное табу:
Подслушает, что повторяют
Здесь имя жертвы – и в гробу
Варнак перевернется… Бают,
Что и оттуда враг живых,
Боясь раскрытья мерзкой сути,
Откликнется на каждый чих…
О нем толкуя, втрое будьте
Предусмотрительны в словах…
Однако ж нужно, чтобы знали…
Довлеет над убийцей страх…
Случайно ль и в Кремле искали
Раскрытья позабытых тайн…
Ключи к подспудной сути мира
Разыскивали, чтоб дизайн
Перекроить легко и мило –
Как мыслилось большевикам…
Того ж доискивался фюрер…
У наших – Феликс дальний храм
Велел найти – и брови хмурил:
Он в гимназистские года
Читал о Шамбале в Варшаве…
Но, помнится, еще тогда
Мужи науки возражали,
Иронии давая ход…
Но сильно погрузился Бокий
В оккультное… А вдруг найдет
И вправду Барченко истоки
Вселенской силы?… Уж тогда
ЧК – и так уже всесильной –
Неодолимой навсегда
Мощь станет… Мощью изобильной
Структуре легче подавлять
Ей неугодные явленья,
Врагов режима выявлять,
Творя, без страха и сомненья
Над оными суровый суд,
Суд строгий, революционный…
— На всякий случай занесут
Пока пусть Барченко в шпионы…
Но без последствий – лишь пока…
Не ведал Александр Васильич,
Для коего была рука –
Открытой книгой, сон страшилищ
Каких случайно сам прервал,
В какие закопался дебри,
Какой себе наколдовал
Судьбы? Казалось, лишь намедни
Он начал знанья собирать,
Что к нам дошли от Атлантиды…
И вот – придется пострадать:
Энкавэдешником подшиты
Все откровенья моего
Двоюродного деда Саши…
Приговорили – и его
По обвиненью в шпионаже
Стрельнули во дворе тюрьмы…
Семьи преданья фрагментарны:
Был с Бехтеревым, — знаем мы…
И мы Семену благодарны:
Семен в поэме «Мэтр» создал
Его портрет на фоне века,
Все крохи сведений собрал,
Увековечив человека…
Племянник мэтра, Михаил,
Из сельской Барченковской ветки.
Из Талалаевки он был,
Что на Черкащине… Отметки
Ему поставила война
Медалями на гимнастерке…
Большая плачена цена –
И из души его не стерты
Войны кровавые следы…
И он, в отместку энтропии,
Мечтает возрождать сады…
Они друг друга полюбили,
Отец и мама – земляки –
С Черкащины, хотя соседства
Не ведали… Сады, ставки
И звезды страшненького детства:
(Голодомор и большевизм)…
От Талалаевки верст восемь –
Христиновка, где начались
Дороги мамины… Испросим
Для них у Бога долгих лет…
Райцентр и станционный узел —
Христиновка… В романах нет –
(Укор литературной музе) –
Поселочка простых лачуг…
Он, правда, упомянут в драме.
Ведь здесь родился Корнейчук.
Он, значит, Гале, нашей маме –
Земляк… А встретилась с отцом
Уже в аграрном институте,
Что в Умани… Боец —бойцом –
И Галя… Оба той минуте,
Что их друг к другу привела,
Всю жизнь, поныне, благодарны…
У Господа свои дела –
И вот: их взгляды лучезарны,
Над ними ореол любви —
И вот – идут по жизни рядом,
Сердца в синхроне… Век живи,
В них, излучаемая взглядом
На всех и каждого любовь…
Любовь идет своей дорогой –
И ей, судьба, не прекословь,
Любовь! Саму судьбу растрогай!
Крепка учебных планов власть.
Вот практика у них. Послали
Их вместе… Там я родилась,
В селе, что Шаровкой назвали…
Хмельниччина… Кругом сады…
Там я смотрю на свет впервые.
Родители собой горды:
Студенты, оба молодые –
А вот у них уже и дочь…
Я кое-что про Умань помню –
И ты неверьем не сурочь:
Тотчас деталями наполню
Картину: в гости мамин брат,
Мой дядя прикатил с гостинцем –
Цветным драже… Они сидят
В застолье скромном… Мне сидится
Отлично тоже – на полу,
Вокруг газеты… Я играю:
Драже веселое беру –
И по газеткам рассыпаю…
Так хорошо: вокруг меня
Цветные шарики – красиво…
Картину давешнего дня
Мне память сохранила живо…
Но вот: закончен институт…
Два новодельных агронома
В Россию посланы, чтоб тут
На севере, вдали от дома
Внедрять отличные сорта
По точным правилам науки…
В какие посланы места?
Великие – слыхали? – Луки?
Они – райцентр, а сорок верст
От них – Жегалово-деревня…
Над речкой Куньей россыпь звезд,
Вокруг леса… И словно время
Давно там задержало ход…
В хозяйстве опытном трудились
Мать – агроном-семеновод
И садовод-отец… Вселились
В барак, где множество семей.
Наш вход – с торца. Входили в сени.
Они же – комната гостей
И кухня. Примою на сцене
Огромнейшая в ней плита.
Стол у окошка. Загородка
С проемом в комнаты… Проста
Печь русской кладки и громоздка.
За печкой мой стоял топчан.
Я к ней, когда болели зубы,
Прижмусь щекою – и тотчас
Боль уходила… Жизнелюбы
Отец и мама так в своих
Серьезных опытах увязли,
Что я весь день одна, без них.
Не озорую. Я ни ясли
Не посещала ни детсад.
Тихонечко сама играла…
На печке книжечки лежат.
Я вспоминала, что читала
Мне мама. Помню до сих пор
Две неказистые книжонки,
Мне открывавшие простор,
Неярки, непарадны, тонки –
«Аленушкины сказки» — раз! —
Их Мамин-Сибиряк придумал.
И Андерсена сказки – класс!
Жаль, отрвалась на три дюйма
Страница… Братьев-лебедей
От злого колдовства спасая,
Мечтая превратить в людей,
Крапивой руки обжигая,
Им вяжет Лиза день и ночь
Рубашечки из той крапивы…
Сама бы рада ей помочь –
Страница порвана… Могли б вы
Сейчас хотя бы рассказать.
Чем завершилась эта сказка?
Я года в три уже читать
Сама пыталась, но опаска
У папы с мамой, что дитя
Испортит ранним чтеньем глазки…
Но с четырех уж не шутя
Сама себе читала сказки…
Семья неплохо поднялась:
Была корова, маслобойка…
А я ответственная – страсть!
Во всем помочь стремилась бойко…
Мне — три… Вот мамочка вальком
Белье раскатывает споро…
Пойду-ка помогу: тайком
Сорву с кустов все помидоры –
И все как есть обобрала…
А им бы дозревать пол-лета…
— Что, мама, сильно помогла?
— Сильней никто не смог бы это…
А папины часы-трофей –
Из сочно-рыжего металла,
Работу дав команде всей
Семейной, ловко закопала
В песочек… Я была в гостях
У бабушки… Вот здесь случилось…
А впрочем, ерунда, пустяк –
Из золота, скажи на милость!
Их не сумели отыскать –
Так и лежат в песке поныне…
О чем еще вам рассказать?
Моей «корриде»? Мама Нине
Недела платьице… Оно
В цвет переспелого арбуза…
Что суждено, то суждено…
Цвет вообще-то дело вкуса,
Но вкус особый у коров.
У нас их две: мамаша Липка
И дочка Майка… Будь здоров –
К несчастью горькому ошибка
Едва семью не привела…
Мы шли на пастбище к коровам…
Речушка мелкая текла –
Мы к ней шагали полем ровным
Примерно с километр… Потом –
По мелководью через речку
Перебрались… Идем – с добром…
И тут… Пришлось бы ставить свечку
Души моей за упокой:
Цвет платья рассердил корову:
Вдруг стала землю рыть ногой,
Потом пришел черед и рогу:
Меня поддела – и лечу,
И больно падаю на камни…
В испуге даже не кричу
Хотя неласково бока мне
Ушибла Липка… И ее
За дерзость отдали на мясо…
Такое вот житье-бытье
Досталось… Есть подобных масса
Иных примеров… Подарил
Два градусника, как игрушки…
Один до ста размечен был –
Приложен к печке… Как из пушки
Был грохот… Градусник – вразлет…
И шарики кругом из ртути –
Кому еще так повезет?
Вот так я дохожу до сути…
Явлений, фактов новостей –
Приобретаю важный опыт…
Не счесть ребяческих затей –
А маме — только платья штопать…
Я помню, март был сер и стыл
А я сидела на заборе
И почки липы ела… Был
Ажиотаж. И –
— Горе. Горе! –
Рефреном слышалось в толпе.
Я в дом. А в доме плачет мама.
Портрет усатый на столе
Зачеркнут черной лентой… Драма…
Казалось всем, что рухнут вмиг
Теперь основы мирозданья.
— Он был отец наш. Был велик, —
Шептала мама сквозь рыданья…
Потом в деревню Мокряки
Меня определили в школу…
Уроки, школьные звонки –
Ребята, девочки… Пешком я
Туда с портфелем две версты
Неспешно шлепала по лужам…
Невероятной красоты
Ледышки с луж, да только нужно
На ту их сторону взглянуть,
Что вниз обращена обычно,
Из лужи взяв. Перевернуть…
Топ! Хряп! – Разбрызгала… Отлично…
Нас, первоклассниц, с сентября
Лен дергать в поле посылали…
Из носа капает сопля –
Дерг-дерг – хозяйству помогали…
Учительница у меня
Строга… Она, Елизавета
Свет Капитоновна, ценя
Успехи в чтении, за это
Меня примером ставит всем…
А у нее – коса – короной…
То, что с собой дают, не ем.
Хлеб с маслом и вареньем… Ровно
Двухслойный сложен бутерброд…
Вот Петька с Витькой Симоненко
Облизываясь смотрят в рот…
— Поешьте, мальчики, маленько,
Но, чур! – меня не выдавать!
В костюме лыжном цвета ряски
Из школы вдоль ручья шагать,
Попутно сочиняя сказки,
Ледышки тиская в руке…
Их «тортиками» называла…
Их добывая, в ручейке
Себя однажды искупала,
Вся в школу мокрая пришла…
Учительница, Кузнецова,
От воспаления спасла…
Сняла все мокрое… Здорова
Из переделки той плохой
Я вышла… Вмиг Елизавета
Мальчишку шлет к неему домой
За одежонкой… Я одета
В сухое, сунута за печь –
И там контрольную работу
Пишу… Но мудрости извлечь
Я не сумею из всего-то…
Тот жизненный этап семьи
Закончился восьмого марта.
Концерт был в клубе. Все мои
Конечно здесь. Полна азарта,
Я Маргариты Алигер
Трагическое так читаю,
На самый праздничный манер,
В мажоре голоском взлетаю:
Была под Москвою повешена Зоя
И сын Александр убит наповал…
И тем Жегаловский этап
Семейство наше завершило…
Был на телегу брошен скарб,
Свет мама в кухне потушила –
И в путь. Мы едем вшестером…
Теперь я – старшая сестрица:
Наташу с Валею берем,
Что ухитрились здесь родиться…
Вошла шестою к нам в семью
Максеня, женщина-карелка,
Что нам, девчонкам, жизнь свою
Всю посвятила… Встретишь редко
Такое знанье языка,
По сути дела неродного
Ей, русского… Была легка
С ней жизнь… Столь значимого много
Я получила от нее…
Мы укатили под Калинин,
В поселок Сахарово… Всё
Почти, как прежде… Так же ливни
Расквашивали все пути…
Но плюсы были кой-какие…
Судьба, стремление зачти
Мое читать упорно книги…
Фельдмаршала Гурко надел –
Хозяйства опытного база…
Фасад с колоннами глядел
Чуть свысока на всех вполглаза.
Здесь принимал своих друзей.
Прославленных героев Шипки
Их постаревший вождь. И всей
России сей дворец и липки
Известны, чтимы были встарь.
Владелец вел хозяйство мудро.
Героя привечал и царь.
Встречая летом в парке утро,
Фельдмаршал обходил свое
Не столь уж малое поместье.
Вникал в крестьян житье-бытье…
Для воинов увечных, вместе
С которыми громил врага,
Устроил здесь приют фельдмаршал…
Нам эта память дорога.
Не позабыть, как зимним маршем
Балканы с воинством прошел.
Стал вехой славы Филипополь,
Вождь в трепет янычар привел,
Освободив Андрианополь –
И этим выиграл войну,
Врагу не оставляя шанса…
Когда бы в эту лишь одну
Герой баталию вмешался,
Достоин славы на века.
Но воин послужил отчизне
Не только силою штыка…
Он много лет достойной жизни
Начальствовал по городам…
Сперва в Санкт-Петербурге – вице…
В Одессе – губернатор… Там
Своей персоной в ранг столицы
Он южный город поднимал,
Дарил своей частичку славы…
И ту же службу исполнял
Достойно во главе Варшавы…
И сын Иосифа Гурко,
Владимир, генерал отважный.
Служить России нелегко
Едва она из битвы страшной
Со славой выйдет из одной,
Как снова враг у горизонта
Грозит кровавою войной…
Он был командующим фронта
На первой мировой войне,
Достоин славы был отцовской,
Служа царю, служил стране…
Но властью ленинской, бесовской
Был ошельмован, а отец,
Покойный выброшен из склепа…
Как ты позволил им, Творец,
Творить бесчинства? Глухи, слепы
Духовно шустрые братки,
Что лишь на мерзости горазды…
На новом месте все деньки
Воспринимала я, как праздник.
На первый взгляд – и здесь село.
С Жегаловом же нет сравненья.
Житье отличное пошло.
В колоннах давнее строенье –
Научной станции форпост…
Фельдмаршала библиотека
Усильями ученых рост
Духовный предлагала деткам.
Я, на стремянку заберясь,
Ныряла в книги с головою.
Я предаю себя во власть…
Бальзаку, Диккенсу… Живою
Водой на Душу Пушкин льет
Очарованье строк волшебных…
Библиотека мне дает
Намного больше, чем учебных
Книг обязательный набор…
Я на каникулах водила
В детсадик младшеньких сестер…
Мне восемь, лишь четыре было
Валюше, средней, Натке – два…
Идем из дома спозаранок –
Жужжат шмели, растет трава…
Сопрано звонкое зарянок,
А в лужах – танец лягушат…
И я сестричек лишь к обеду
Вводила гордо в детский сад…
Им супчик, кашку и котлету…
Мне книжку сунут:
— На, читай!
Уже домой не отпускали.
Потом галчата пили чай –
И после мы домой шагали…
Ах, мой мир детства – книжный мир,
Где гидом – добрая Максюня.
И ей без книги свет немил.
Она, как добрая колдунья,
Отодвигает горизонт,
«Войну и мир» мне раскрывая…
На день рождения везет
Она меня в музей, взывая
К моей отзывчивой душе,
Своей душою озаряла…
Ищите женщину – шерше
Ля фам… Высокое начало
Всегда, по-видимому, к нам
Ко всем является от женщин:
От бабушек и наших мам,
От нянь со всем их мудрым, вещим
Сияющим богатством душ…
Не вспоминаю папу с книгой.
Он занят. Но для дочек уж
Их покупал всегда… Интригой
Был интересен эпизод:
Он премирован мотоциклом –
Ему завидует народ…
— Махнем не глядя! — Высшим смыслом
Наполнен этот странный шаг:
Коллега был библиотекой
Отмечен… Знавший толк в вещах,
Был рад не рад, что может с этой,
Ему ненужной кучей книг,
Расстаться… «Иж-юпитер» лучше!
Отец, выменивая их,
Имел в виду волшебный ключик
К образованью дочерей.
И в этом он не просчитался…
И брата старшего детей
Он в люди вывести старался:
Сначала выбил паспорта,
Потом устроил на учебу…
За всех ответственный – черта –
Не худшая, согласны? Чтобы
Образованье племяшам
Досталось, поселял их с нами,
Еще не позабывший сам
Студенческую бедность, щами,
Картошкой с мясом, молоком
Подпитывал ребят прещедро…
Есть кров с едою – и легко
Идет учение, безбедно…
Мой брат двоюродный Сергей
Был первым, кто торил дорожку
В наш техникум для нашей всей
Родни, а койку, чашку, ложку
Находят все у нас в дому –
И это длилось две декады.
И нет отказа никому.
Племянники и внуки рады
Агрономической стезе
И сахаровской атмосфере.
В меню эклеры и безе
Их не входили, но кипели
Здесь страсти творчества. Могли
Научной мысли озаренье
Впитать от рыцарей земли,
От лучших получать ученье…
А бабушка, отцова мать,
Закрепощенная колхозом,
Все продолжала жилы рвать
На свекле… Выжжены навозом
Все руки-ноги у нее…
Вот обвиненье большевизму:
Бабули жалкое житье
Его к жестокому фашизму
Приравнивало. Суть одна:
Пренебреженье человеком,
С народом собственным война
Лицом к лицу с двадцатым веком…
В раздумьях уходила в парк…
Длиною в километр аллея…
Там грач весенний — черный шпак
Мне каркал с ветки… Там, белея
Стволы берез внушали мне
Что мир хорош – в ответ на всхлипы…
А от березок в стороне
Их затеняя, встали липы…
Они со мною говорят.
Они внушают мне смиренье,
Грез исполнение сулят –
И просится стихотворенье
О парке и весне на свет…
Как жалко, что библиотеки
На станции сегодня нет:
Небрежность? Или для потехи
Поджег какой-нибудь урод
Дом боевого генерала?
Дом деревянный был – и вот
Сгорел… Конструкция пылала
Свечой… Пожарные спасти
Хотя бы книги попытались.
Бросали сверху… Разнести
Сельчане по домам старались,
Но удалось спасти лишь часть…
А дом сгорел до основанья…
Кусок судьбы моей украсть
Смог тот, кто уничтожил зданье…
Зеленый Диккенс… А Бальзак
В обложке рыжей… Старый Пушкин…
Их нет… Несчастье! Как же так?
Мои любимые подружки –
Те книги, что могла читать
В библиотеке на стремянке…
Теперь могу лишь вспоминать…
Кто мог бы ждать такой подлянки?
Отец – директор ОПХ…
Он отбивается от «членства»…
— Зачем мне «членство», чепуха!
Я верю в знаний верховенство…
Дожали… И когда его
Бюро райкома в кандидаты
«Крестило», лучше ничего
Не выдумало. Как куда-то
Сослать подальше, чтоб совхоз
Отсталый вел в передовые…
Семья расстроена до слез –
И вот мы без отца впервые:
Он в «Оршинском», где глухомань,
Мы в Сахарове… Так и жили
Лет пять в разлуке… Рвань и пьянь –
Партбоссы папе удружили –
Он тяжело переживал
Админрутины бестолковку,
Все близко к сердцу принимал.
Знал, алконавтов перековку
Немыслимо осуществить…
Ценой разбитого здоровья
Сумел он все-таки скрепить
Совхоз несчастный потом с кровью…
А я тихонечко росла,
Училась, книжечки читала,
Какие раздобыть могла…
Их, как пирожные глотала.
Одиннадцать мне было лет,
Когда страна читала «Битву
В пути»… Тогда, казалось, нет
Смелее книги… Как молитву,
Друг другу вслух читали мы,
Взывавшие к душе фрагменты,
Что нас из внутренней тюрьмы
Вытаскивали… Мне моменты
Казались важными вдвойне,
Где о похоронах тирана
Писалось… Вспоминалось мне,
Как это было… Вспомнить странно,
Как горевала вся страна
Оплакивавшая садиста,
Рыдала мама… Ох, темна
Душа народа-фаталиста…
О Сахарове… Да, село.
Но с четким элитарным стилем.
И близко город и могло
Смотреть телепрограмы… Сдвинем
Поближе стулья – и глядим…
И нам Бернес речитативом…
Послевоенным, молодым
Поет о том, как быть счастливым
И на войне и без войны,
Беречь друзей, любить и верить…
И этим песням нет цены,
Их обаянье не развеять
Годам и модам никогда…
Отец мой обожал Бернеса…
О чем бишь это я? Ах, да –
О Сахарове… Политеса
Придерживалась не всегда –
Дралась с мальчишками куражно.
Не отступала никогда…
А вот училась – это важно –
Всегда отлично… Есть у нас
Большая каменная школа –
Десятилетка… В добрый час
Стараюсь, чтобы без укора
Из класса в класс перешагать.
Мои любимые предметы –
(Что каждый мог бы угадать) –
Литература, русский… Вдеты
Они в сознание мое
И в подсознанье, как фундамент…
В России долгое житье
Хохлизмов речевой орнамент
Не выветрило у отца…
— Пойду дровишек порубаю…
Так и «балакал» до конца…
Я кашу школьную хлебаю,
Из класса в класс перехожу,
Из пионеров в комсомольцы…
С одним детдомовцем дружу…
— Ты, Нина, сколько лоб ни морщи,
А нет ходов. Выходит – мат!
Ура! – И снова Радик Шуркин
Меня, обыгрывая, рад…
Он и учил меня фигурки
По клеточкам переставлять…
А выиграть не дал. Зараза!
Восьмой закончила на «пять» —
Некстати козни наробраза:
Десятилеточку в селе
Он объявляет восьмилеткой…
Как удержаться мне в седле
Образовательном? С отметкой
Высокой среднею берут
Для продолжения учебы
В Калининскую школу… Тут
Два года мне трудиться, чтобы
Вручили добрый аттестат…
Учусь, активничаю, мыслю…
На конкурс горстку шлю стишат –
Дементьев возглавлял комиссию –
И мне огтветил: дескать, рад,
Что интерес к стихам питаю,
А остальное – невпопад…
Уже в девятом классе знаю,
Что поступаю на истфак –
Мечтаю быть искуствоведом…
Все выходные натощак
Сижу в библиотеке… Кредо:
Все по программе твердо знать –
И сверх программы все, что можно…
Так радостно, учить, читать…
И вдохновляешься неложно:
Ведь здесь, в тверском собранье книг,
Сам дедушка Крылов трудился,
Ту мудрость черпая из них,
Которою потом делился
Со всеми, значит и со мной…
Приходит лето аттестата,
Год, значит. шестдесят шестой –
И я – в столице… Ох, ребята!
В искусствоведы все хотят,
В особенности дети мэтров
И разных боссов… Невпопад
Осинка тщится между кедров
Себе местечко присмотреть…
Был первый блин, как должно, комом…
Сдала на тройки… Ладно, впредь
Успешней буду… Всем знакомым
Пришлось. Конечно, дать отчет –
И это тоже испытанье:
И сам провал огнем печет,
А пуще этого – дознанье…
Не все однако плохо, нет:
В столице завелись подружки
Из Ровно обе… Дружбы свет
Поможет нам сорвать заглушки,
В себя поверив, победить…
Друг дружку в письмах вдохновляем,
Стремимся в вере укрепить,
Упорно приуготовляем
К второй попытке, а пока
Тружусь как пчелка лаборантом
На полной ставке в ОПХ,
Чтоб стать себе самолй гарантом…
Попытка номер два дала
Чуток поболе пониманья:
Светлана на журфак прошла,
Мои ж усилья и страданья
Увы, не вознаграждены.
И я несолоно хлебавши
Вернулась в Сахарово… В сны
На МГУ-шный шпиль попавших,
Он проникает вновь и вновь…
И только горячей стремленье
Прорваться и сильней любовь…
Необъяснимое явленье…
Приходит шестдесят восьмой
Тревожный год для всей Европы,
Но опьяненная Москвой,
Устремлена… Мои все тропы
Ведут к высотке… В этот раз
И я отважно атакую
Журфак, превозмогая сглаз,
Ту крепость, мощную такую,
Легко на этот раз беру…
А параллельно попадаю
В объятья Гришки… В ту игру
Впервые в жизни я играю…
Мне попросту снесло башку…
А он, к несчастью, провалился,
Впал в депрессивную тоску –
И в Мелитополь удалился…
Я рассудила: вот и все –
И, в общем, не было печали.
Он был – и ветром унесен…
Но, оказалось, лишь в начале
Я общей с ним большой судьбы…
На Ломоносовском общага…
В кастрюльке термобигуди….
— А что готовите, девчата? –
Артур, наш угандийский друг
Напрашивается на ужин…
Такое не придумать вдруг –
Хохочем… Мы живем – не тужим….
Смешные песенки поем,
Мол, расцвела сирень в садочке,
А ты пришла – (и мы придем) –
К нему в сиреневом платочке…
На Маркса длинный переход…
Летит народ как оглашенный.
Мужик-вещатель продает
«О верных и неверных женах»…
«Вставною челюстью Москвы»
Калининский проспект построен…
На все не хватит головы…
Проверь, Журфак, чего мы стоим.
Немецкий – каторга моя…
Вот немка: толстый грубый свитер –
И офицерского ремня –
(С него солидный возраст вытер
Давнишний элегантный лоск) –
По свитеру идет полоска…
Она сминает нас как воск…
Кошмар, как на картинах Босха…
Поднимет – и не дав сказать,
Сажает…
— Группа не готова!
Считала главным – ужасать.
И в этом ужасе полслова
Я и на русском языке
Была промолвить не способна…
Немецкий проходил в тоске –
Не стоит вспоминать подробно.
Тыр-пыр Ученова вела
Занудно-наукообразно.
Едва ли что-то мне дала.
Я напрягалась всяко-разно…
Проникнуть в Ленинку стремлюсь —
Здесь не понравилось: рутинно…
Под вечер просто с ног валюсь:
Эх, где домашняя перина?
Что значит «плюнуть с бороды
На лысину»? Не догадались?
Попробуете? Нет, труды
Не удались, хоть вы старались.
Ответ: от Маркса перейти
На Ленинский проспект. Занятно?
Господь, студентикам прости
Грешки… Озоровать приятно…
Словечки в жгут скрутить хитро,
Чтоб смысл особый воплощали…
А «Университет» — метро
Мы, как обычно, озвончали
Куплетом бодрым, что у нас
Четырнадцать минут до старта…
В вагон шагнем… Ну, точно! Раз –
И – «Ленинка»… Полны азарта
Несемся в тихий флигелек,
Где разбегаемся по клеткам…
Диплом заветный так далек,
Так трудно нам, усталым деткам…
Валерка Хилтунен, малыш,
С немыслимым авторитетом…
Он убедителен – шалишь –
Всегда свое возьмет. При этом
Уже он много испытал,
Со многими людьми встречался,
«Балл проходной, где побеждал
Валерке тоже засчитался
Общажной камарильей в плюс…
Когда мы плаванье сдавали,
Валера наш в бассейн-то плюх!
И чуть не утонул… Спасали
Его всем курсом, но спасли…
Ужасно неприятный казус…
Последствия не повлекли
К нему неуваженья… Каюсь,
Мне жалко маленького, но
Он сам не шибко комплексует.
А предлагает нам одно
Нововведение… Рисует
Недельный график… Всемером
Объединяемся в коммуну
За общим кушаем столом,
Готовим в очередь… Фортуну
Спешу тотчас благодарить
За коммунарскую идею.
Рублями не могу сорить,
Что им предложено, надеюсь
Поможет выстроить бюджет…
И это точно оправдалось:
Семь гастрономовских котлет,
Картошка, чай – и напиталась
Коммуна. Есть еще задел
На столь же немудряший ужин…
Валера всем помочь хотел.
Ему-то лично вряд ли нужен
Столь экстремальный аскетизм:
Он чековой владеет книжкой –
Отец, Рудольф, наверно из
Доходов авторских с сынишкой
Делился… А Валера нас
Учил, по сути, выживанью,
Подталкивая на Парнас,
Как в альпинистской связке… Данью
Коммуне – ежедневный рупь,
Поочередное дежурство –
И кто что может… Если вглубь
Взглянуть проблемы, то ажур свой
На первом курсе отношу
В решающей, возможно, мере –
Серьезно воспринять прошу –
На счет его. Ура Валере!
Причем, он младший среди всех
И ростом мал, а головастый.
И цель – не собственный успех,
А общий… Словом, коммунарский
Он дух в студенчество привнес.
Поехал, созвонясь, в Дулево,
Посуды на всех нас привез…
С ним все у нас сложилось клево…
В девчачьей комнате у нас
Стоял всегда мешок картошки.
Отец мой обновлял запас
С оказией… Короче, ложки
Еду находят каждый день…
Еще бывали и посылки…
Коль голова не набекрень,
То даже в нашенской копилке
Задерживалось что-нибудь
И на воскресные обеды…
А хочешь сам – не обессудь,
Что щелкают, как кастаньеты
От голода твои кишки…
В калейдоскопе впечатлений
Татаринова… Береги
В душе восторг… Всех поколений
Журфаковских звезда, кумир…
Ее возвышенное «Други
Мои!» преображало мир.
Была великой без потуги
Себя великой показать…
Кучборская собой являла
Пример похожий, чтоб дерзать,
Творить – своим благословляла
Невыразимым колдовством…
Читальный зал на факультете…
Дедок «портфельный» с озорством
На всех известных на планете
Каких угодно языках
Предупреждает:
— Не курите!
Спорторг Смородинов:
— Ах, ах!
Он полиглот у нас, смотрите!
На что ответствовал дедок
Смешно:
— От крокодила слышу!
Калейдоскоп, туман, дымок…
Грущу и вспоминаю Гришу…
В судьбе какой-то перекос,
А я во сне его целую…
Троллейбус нас к общаге вез,
Чудил шофер напропалую…
… Магазин «Весна»,
Кинотеатр «Литва»,
Китайское посольство.
Улица Дружбы,
Кому что нужно…
Большой кинотеатр «Литва»
С общагой рядышком открылся.
И, безрублевая плотва,
(Нам Ленин мудростью открылся:
Важнейшее из всех искусств,
Для нас кино) – вперед и с песней
Идем в «Литву» в согласье чувств
Увидеть то, что интересней
Житейской нашей суеты…
Вдруг кто-то мне глаза, как в детстве
Прикрыл ладонью…
— Гришка, ты?…
— Конечно, я! –
Мы снова вместе.
Он возвратился, чтобы вновь
Начать завоеванье вуза…
Опять меня волной любовь
Захлестывает… Нет, чтоб шлюзы
Поаккуратней открывать,
С возможностью сообразуясь…
И мы вокзалы отирать
Пошли, встречаясь и целуясь…
Он поступил в рабочий класс –
Нужны хоть малые деньжата.
Жалея, понимая нас,
Из комнаты моей девчата
Порой исчезнут на часок…
Ах, как мы с ним оголодали!
Он нежно дышит мне в висок –
О лучшем мы и не мечтали…
Журфак же требует свое:
Когда высокий гость иль гостья,
Нас шлют его или ее
Приветствовать… Морозим кости
У тротуара на краю
Вдоль Ленинского, как придурки,
Руками машем, «Улю-лю»
Кричим… Порой на те прогулки,
На демонстрации со мной,
Коль удавалось, шел и Гришка.
Стоим, затертые толпой,
Глаза в глаза… Сильней винишка
Его присутствие в судьбе
Теплом и негой наполняет…
А Гришка… Гришка – вещь в себе…
Его, конечно. опьяняет
Сознание, что он любим,
Он искренен и тоже жертвен…
Но ощущенье есть, что им
Предел положен, где сюжет им
За некой гранью отдан мне
Для управленья и развитья…
Пока что это чувство мне
Дано на уровне наитья…
Значок журфаковский — предел
Его восторга и желанья…
Как он, на цацку глядя, млел…
Сверхгениальное созданье:
Две линии внизу – строка –
И перышко, мол, что-то пишем…
Голь на метафоры легка –
И мы истолкованье слышим:
— Строка – как символ сигарет,
А в перышке чернеет рюмка,
Пера же общий силуэт –
Как обнаженная фигурка,
А треугольничек внутри,
Как обещание интима…
Три крупных буквы, только три –
А нам за них необходимо
На старте биться до крови,
И пять годков им беззаветно
Отдать… Они к моей любви
Ревнивы жутко… Многоцветно
В зените чувство…
— На, носи
Значок мой, вместо обещанья,
Что ты прорвешься… На Руси
Все окупаются старанья…
Журфак тем временем открыл
Подготовительные курсы,
Где он одним из первых был,
Столичные забыв искусы.
В подвале нам машинопись
Со стенографией давали,
А рядышком они толклись,
Приготовишки… Здесь встречали
Друг дружку в перерывах…
— Есть
Контакт?
— Привет!
— Хочу контакта…
— Ну, Гришка, люди же… Знай честь!
— Ну, как учеба?
— Где-то как-то…
Какой любимый мой предмет?
Всегда – «великий и могучий»…
Коль книжки под рукою нет,
То правило сама — под ключ – и
Всем в лучшем виде предъявлю
Из фактов языка, сварганив.
Я понимаю и люблю
Язык, а тех, кто испоганив
Его духовность, красоту
Словами грязными, как деготь,
Отвратны, мерзки мне… Мечту
Таю: все нечисть языка издергать,
Из речи, как сухой бурьян,
Писать, творить высоким слогом,
Чтоб сочен был язык и прян…
Как счастлив тот, кому дан Богом,
Как Бабелю, живой язык,
Невыразимо совершенный…
А ты тут постигай азы –
И пооднимайся постепенно…
Воспитывала в языке
Нас Бессарабова дотошно.
И постепенно в «чердаке»
Выстраивается, как можно
Добавить красок и огня
Писаньям нашим вдохновенным…
Неологизмы для меня
Открытьем стали… Дерзновенным
Талантом обладает тот,
Кто новые слова привносит
В язык – и слово оживет…
Кто отличился в том вопросе,
И есть ли правила, как их
Слова придумывать и ставить
В корреспонденцию и стих?
Не ведаю… А чтоб поправить
Неведенье. неологизм
Исследованья ставлю в фокус
Для курсовой… Но весь трагизм,
Что нелегко дается опус.
Меня Кайдалова ведет
В исследовательской работе…
Ну, закатала в переплет,
Сдаю… Едва ли вы поймете,
Как радостно, когда тебя
На первых подступах к науке
Серьезно хвалят… Всех любя,
Ребятам пожимаю руки,
Тем, кто поздравили меня…
На первой практике всю группу
В Пахру послали… Болтовня –
Одно, а надо сжато, скупо –
И быстро дать материал
Академстроевской газете…
У нас был с Гришкою аврал…
О Лене Голикове эти
Кропаем строки в две руки…
О пионере? Бригадире
Строительства… Там мастерки.
Раствор и каски находили
В строке местечко для себя,
Рисующей сюжет деталью…
Перешагнули, вострубя
Крутой порог – и новой далью
Нас увлекает жизнь… Вперед!
Была экскурсия – и Гришу
Наш первый курс с собой берет
Под Дубосеково… Я вижу,
Вернувшись, он устал, продрог…
— Останешься у нас в общаге…
В постели Гришка был, как бог…
— Облава! – Ах, мы, бедолаги!
Нас явно кто-то заложил:
Облава в нашу дверь ломится.
Колотят, не жалея сил…
— Откроем, надо подчиниться…
Уводят Гришку… А меня –
Наутро на разбор в Совете
Общажном – гнусная фигня…
Потом разбор на факультете…
И тут, нежданно для меня,
Нас выручает Рыбакова…
— Любовь, товарищи, ценя,
Решаем мудро и толково…
Разбор закончился ничем,
Меня без шума отпустили…
Вздохнула я… А между тем
Последствия той ночи были…
В шестнадцатой, как все, сижу –
И вдруг мне что-то поплохело…
Из зала спешно выхожу –
И в туалет…
— Понятно дело:
Беременная… — Ставит мне
Экспресс-диагноз Рыбакова.
Я удивилась:
— Вроде не…
— Ты что ли первая? – Такого
Не ожидала. Вот сюрприз!
Однако все закономерно.
За «артистичность» первый приз
Конечно, Гришке. Что безмерно
Он рад и счастлив, не видать…
Но позволяет в исполкоме
Мне о женитьбе хлопотать.
О регистрации… Ведь кроме
Желанья требует Москва
Еще столичную прописку.
Пришлось понервничать сперва…
Я на себе женила Гришку,
А он и пальцем не повел…
Мы даже свадебку сыграли
У Альки Спирина… Пошел
На стол коньяк… Его прислали
С Кавказа Спирина отцу
В тяжелых трехлитровых банках…
Что было, в том пошли к венцу…
Зачеты… Трепет… Сердце в пятках…
Мой папа от повторных спас
Облав общажных: комнатенку
В худом бараке снял для нас,
Где можно стол и кроватенку
Поставить… Там была вода,
Отдельный вход… Еще чуланчик,
А в нем… Находкою горда:
Журналы стопками… Журнальчик –
К журнальчику – за много лет…
— Гляди: полнейшие подшивки…
Потом с нас спросит факультет,
Да так, что задрожат поджилки
У многих – только не у нас:
Заранее перечитали
Апдайка, Сэллинджера… Класс!
Журнальчики подспорьем стали…
Но это после, а пока
Мы с Галей – обе – в положенье –
Слегка смущаем мужика…
Он, Юрий Шведов уваженье
Свое оказывает нам –
И сам нам Гамлета читает.
Вначале по-немецки… Там
И по-английски повторяет
Великолепный монолог…
Сидим с Галиной как две клуши…
А он читает нам, как бог,
Едва ли кто сумеет лучше…
— Вот, Прозуменщикова, нас
Великий чтеньем удостоил…
— Мой это уровень, мой класс, —
Ответствует, – чего б он стоил
И как спортсмен и как мужик,
Коль поступил бы с нами грубо?
Она – с нажимом: « с нами». «нас»,
Но речь идет о ней сугубо,
О чемпионке прошлых лет,
Пловчихе, героине Рима…
Всех забирает факультет,
Всех поднимает явно, зримо…
Всем комнатенка недурна,
Но надо ж иногда помыться…
В гостях у Марка допоздна…
Брат Гришки угодил родиться
Лишь только началась война…
С отцом увиделся не скоро…
Талантов в Марке дополна –
Куда там Гришке… Марк и школу
С медалью славно одолел,
И стал отличным инженером,
Вполне в столице преуспел…
С его лихим экспромтом-перлом
Охотно познакомлю вас…
Кривясь, его одобрил Гришка…
Стишок коротенький, но класс…
Да, младший перед ним – мальчишка:
И перенявши дар отцовский,
По поэтической стезе
Шагает младший Медведовский
Григория. Или просто Г.
Григорий русый – и в отца,
А Марк брюнет – и явно в маму.
Порой Грицька берет ленца,
А Марк ответствен. Он программу
Осуществляет старшинства,
Что надо, сделает по дому:
Ремонт, готовка… Голова
Умнейшая! Ему, такому
Пристало б режиссером быть,
Художником и дирижером…
Искусство знал и мог судить
О нем, как профи… Он с задором
На представления водил,
О цирке знал все досконально.
Он, Марк, с Карандашом дружил.
Был, словом, в теме капитально.
Отца таланты перенял
Полнее Марк и всеохватней,
Чем мой любимый: рисовал,
Пел и играл – и с ним приятней
В компании: умом остер
Всегда по-доброму, без желчи.
Марк хлебосолен, не хитер,
Марк не завистлив. С Марком легче…
Я все экзамены сдала,
Курс завершила без «хвостизма»
И срока своего ждала
В Москве… Любви моей отчизна,
Нам с ним удачей подсоби:
Он взять измором вуз стремится,
Я плод ношу его любви –
Будь милостива к нам, столица!
Живем в Замоскворечье. Вид
Из захудалого окошка –
Стена монастыря… Сулит
Беременность проблем «немножко».
Одна из первых – где рожать.
Есть роддома и роддомишки,
Куда идти – не уважать
Себя… Хочу дитя для Гришки
Лишь там на свет произвести,
Где поприличнее условья,
Тем самым и свое спасти
И ребятеночка здоровье.
Грауэрмановский роддом
В столице признан – высшей марки.
— Туда тебя и повезем.
Чтоб скоропомощной обманки
В момент урочный избежать,
В «03» звонить отнюдь не стану…
В такси – и ходу!
— Поспешать
Куда вам?
— Нам к Грауэрману…
Но знаменитейший роддом
Как раз некстати на ремонте…
— Куда поедем… иль пойдем?
Шофер:
— Дитя не провороньте.
Еще одиннадцатый есть –
И он в Москве один из лучших
Отвезть туда вас?
— Да, отвезть…
А есть у них волшебный ключик
К отелю теплому во мне,
Где обитает человечек?
Во я в роддоме, Гришка – вне…
А кто родится – чет иль нечет?
Как что должно происходить,
Я без понятия – впервые.
И жду, что позовут родить…
А медсестрички разбитные
Тряся газеткою, рядят:
— Американцы на Селене…
— И тут нас обскакать хотят!
— Газетку дайте! – Как на сцене
Я оказалась в этот миг…
— Да ты, сестрица, симулянтка!
(Продолжение следует)
