Сказка о великом короле Посохе Третьем, Ученом Еврее и феномене государственного молчания, данного нам в ощущениях


Сказка о великом короле Посохе Третьем, Ученом Еврее и феномене государственного молчания, данного нам в ощущениях

Сказка о великом короле Посохе Третьем, Ученом Еврее и феномене государственного молчания, данного нам в ощущениях.

Жил-был король. Хорошее начало, не так ли? Что там не говори, а про королевскую жизнь читается приятно. Короли — они люди широкие, состоятельные. Если и случаются на их жизненном пути разнообразные невзгоды, читатель всегда уверен: это ненадолго. Скоро, совсем скоро, не на сто двадцатой, так на двести сороковой, не в этой главе, так в следующей, непременно, враги будут жестоко наказаны, трудности – преодолены, а наш состоятельный герой, весь в белом, будет увлекательно хлестать спиртосодержащее мед-пиво в обществе шикарной дивчины. Так что, король, — это здорово, креативно, словом, вполне даже в духе времени. Каково время, таков и дух, им издаваемый. Ничего, ничего не поделаешь.
Короля нашего звали Посох Третий. Не подумайте, что до этого уже существовали еще два. Где там! Только батюшка нашего короля смог до такого додуматься и окрестить долгожданного отпрыска именем, можно сказать, неодушевленным. Есть такие родители, встречаются, существуют.
Некоторые попросту создают непередаваемые для уха сочетания. К примеру, Жорес Иванович, Валерий Павлинович, или прочие варианты Шехерезады Степановны. Впрочем, это еще вполне даже невинные шалости. Но когда представительнейший глава еврейского семейства по имени Фала, при живом еще дедушке Шмуле, называет своего старшего сына именем Виль, то бишь, Владимир Ильич Ленин, для тех, кто не понял, это уже выходит за рамки художественной этики.
С такими отцами я бы поступал по всей строгости. Сам-то, что характерно, имечко имеет совершенно нормальное, адекватное. А чадо собственное норовит окрестить какой-никакой заковыристой и неаппетитной гадостью. Тут можно даже и не углубляться особо в исторические примеры, — сами, небось, начитанные да грамотные.
Вот и Посохов папаша, дерябнуть бы его по башке коромыслом, помазанник божий, поименован был в Радомира. Радомир Шестой, — весомо, зримо, исторически взвешено! Объявляет церемониймейстер, так рокочущее эхо не утихает в тронном зале еще секунд так несколько! И чего, спрашивается, захотелось ему обозвать младенца до того непонятно, до того странно?
Слухи на сей счет распространялись разные. Придворная жизнь – это ведь не просто. Это – целый мир, заповедник, аквариум с рыбками. Попасть туда невероятно трудно, выбраться невозможно, а сожрать могут запросто, в любую минуту. Сожрут, а затем еще и подведут под это научную основу: вредила, дескать, данная особь окружающей экологической лепоте. Нарушала хрупкий баланс между живой и не живой природой. Безответственно и самонадеянно пускала пузыри в то самое время, когда высочайше было дозволено только лишь открывать рот. Беззвучно и выразительно.
Словом, обычные слухи и слухи придворные – суть две большие разницы, вы это уже, я надеюсь, поняли. Говорили, будто явился к Радомиру Шестому во сне некий монах да и поставил королю непременное условие: ежели родится у тебя в самом скором времени сын, то обязан будешь обозвать его Посохом, а ежели посмеешь нарушить данный уговор, кирдык настанет и тебе самому, и сынку твоему новорожденному, и всей вашей царствующей династии. При этом, приснившийся монах, якобы, самолично, своим же собственным посохом и потрясал, что делал, должно быть, весьма убедительно. Ибо король, дождавшийся рождения сына как по писаному, не спал три дня и три ночи, размышляючи об данном ему во сне обещании, и решил со страшным монахом не спорить.
И даже произнес по этому поводу нечто соответствующее! Типа, смерть сына – это только лишь мое горе, моя смерть – это только лишь горе моих подданных, а конец династии – огромнейшая радость для наших врагов. О, мой единственный сын! Я нареку тебя Посохом! Ты обязательно поймешь меня, едва только тоже станешь королем. Поймешь и простишь….
Существовала, правда, и другая версия, гораздо менее эпическая и былинная. Согласно с ней, принимавшая роды акушерка первой обратила внимание на выдающиеся мужские стати младенчика и воскликнула, указуючи на оные перстом, и пребываючи в непритворном восхищении: — Гляньте, люди! Что за громадина! Посох, истинный посох! И вот, дескать, прозвище сие, подхваченное дружно и всенародно, до такой степени приглянулось царственному Радомиру, что решил он наплевать на условности. Дерзнуть истинно и по-королевски.
– Нехай же в имени твоем будет воспета чудеснейшая из частей мужского тела, дарованная тебе, мой сын, от рождения и символизирующая неутомимое естество и несокрушимое плодородие нашего царствующего дома! – воскликнул сияющий отец, гордо ухватившись за упоминаемый выше отросток обеими руками. – Да прибудет с тобою и сила, и вышина, а главное – толщина, богатство, могущество!
С этими словами Радомир Шестой грозно взглянул на толпящуюся вокруг челядь и добавил своим знаменитым свистящим шепотом: — Увижу, узнаю, будто кто-нибудь балует, — отошлю в подарок моему другу, хишпанскому королю Пиодору Глубокому. Надеюсь, это ясно?
И все стало ясно. И запели юродивые свои блаженные песни. И умудрились прорастать озимые да созерцать родимые. И случилось народу повеселиться, когда власть печалилась, хотя и выходит всегда наоборот.
Настала пора объясниться и по-поводу порядкового числительного «третий», примененного к нашему величайшему из Посохов, в ущерб логике математической, однако же имеющего неизмеримо более высокую составляющую, — фонетическую, знаковую, брэндовую.
Занимался этим, конечно же, Придворный Отдел Геральдического Маркетинга, созданный вскоре после внезапной и трагической кончины Дерзновенного Радомира, умудрившегося подавиться своей знаменитой зубочисткой слоновой кости во время утренней трапезы. Поглощаемая венценосным монархом сдобная булочка преподнесла неприятный сюрприз в виде крохотного зернышка кардамона, намертво застрявшего в нижней левой шестерке.
В тщетной попытке удалить непрошенную гостью, король раздраженно и неудачно схватил любимую зубочистку жирными пальцами, та – выскользнула и, словно остро заточенное копьецо, скользнула прямо в глотку нашего обожаемого величества. Сидящий тут же, за столом, принц Посох всячески пытался помочь несчастному родителю, однако впавший в буйство Радомир всячески препятствовал этим благородным проявлениям сострадания, более того, нанес своему сыну несколько весьма чувствительных ударов в различные части тела с помощью произвольных предметов, оказавшихся, что называется, под рукой.
В результате этих безответственных действий, глубоко вонзившаяся в мягкие ткани горла зубочистка вызвала обильное кровотечение, остановку дыхания и сердца, произошедшую еще до прибытия на место происшествия придворного лекаря, коему оставалось лишь зафиксировать внезапную смерть королевского величества вследствие апоплексического удара, как и было заявлено на следующий день Придворным Отделом По Связям С Народными Массами. Дабы не провоцировать эти самые массы на ненужные домыслы и безответственные провокации.
Воцарившись, наш искрометный повелитель прозорливо предположил, что словосочетание Посох Первый несет на себе печать некой непозволительной двусмысленности а также вовсю отдает пагубностью, плебейством и дурновкусием.
– Игногрирование PR-технологий в наши непростые времена есть занятие абсолютно пагубное, недостойное истинного монарха , — заявили Их величества на очередном брифинге по-случаю «117-й годовщины полного восстановления в правах лиц, несправедливо казненных кровопийцей и узурпатором Радомиром Вторым». – Повелеваю, создать и профинансировать Отдел Геральдического Маркетинга, обязанный существовать уже с пятого числа следующего за текущим месяца, при моей Придворной Администрации, дабы изучать спрос, отслеживать предложения на прогрессивные мысли, идеи, веяния, а также иной бред идеологического содержания. К выполнению приступить немедля. Задачей номер один объявляю создание для царствующей династии звучных и востребованных брендов, кои обязаны в наикратчайшие сроки укрепить и дополнить ныне существующую государственную символику. Король Посох. Число. Подпись.
Ну и тут, конечно же, закрутилися дела, завертелася государева машина. Прежде всего, требовалось отыскать подходящего прохиндея на место Начальника. Тут-то и вспомнил господин Старший Министр, что вот уже как много лет во дворце совершенно безосновательно пустует должность Ученого Еврея. – Вот бы подобрать совместителя, — алчно подумал Старший Министр. – С этим молодым да ранним Посохом не соскучишься. А тут – вот он! Гарантированный козел отпущения! Плюс чудеснейшая экономия по фонду заработной платы….
С соискателями молодой король возжелал непременно беседовать лично. Многие и многие достойные кандидаты побывали на испытательной аудиенции. Были среди них умные и хитрые, простые и изворотливые, евреи и не очень, однако никто не выдержал королевской проверки, не смог ответить на каверзные и неожиданные вопросы. Конечно же, никто, кроме нашего обожаемого Рувимчика Бейлина, который блестяще ответил на царские расспросы и тут же возглавил новомодную PR-службу.
— Кто изобрел дороги, отвечай! – Таков был первый вопрос, заданный боголиким Посохом. Оцените, други, необычайный полет королевской фантазии. Знал ли он верный ответ? Знаете ли его вы? Знаю ли его я? Нет. Нет! Конечно же, нет. А Рувимчик знал!
— Не важно, кто их изобрел, — отвечал Рувимчик, не думая ни секунды. – А придумали это мы, все вместе!
— Что ж, ладно, — охотно согласился экзаменатор. – Слушай же следующий вопрос. Скажи мне, как звали маму Гамлета!
— У него никогда не было и не могло быть мамы, король Пейсах, — произнес наш Рувимчик печально и наставительно. – Кто бы стал кормить борщом такого недоноска? Почему ему не дали верхнее образование? О какой такой маме вы говорите?
— Позвольте, — воскликнул донельзя удивленный монарх. – Как же так? До сегодняшнего дня я искренне думал, что мама есть у любого человека! Что же касается Гамлета, то его маму звали… звали… кажется, Гертруда! Гертруда? – Король вопросительно огляделся по сторонам в поисках поддержки.
— Гертруда? Гертруда Лившиц? – Тут же оживился испытуемый. – Знаю! Встречались! Потрясающая женщина! Никогда бы не подумал, будто она имеет отношение к этой истории….
— Стойте, стойте, какие еще Лившицы, что за глупости! – Раздраженный король категорично замахал руками. – Не думаю, что бы при датском дворе могли отираться личности с подобными фамилиями! Ты что же, любезный, намекаешь, что принц датский был окружен евреями?
— Евреями окружен любой король, — громко заявил Рувимчик Бейлин и большая часть придворных тут же потупила глаза. – Просто не у всех хватает смелости в этом признаваться!
— Хм. Ладно. – Помрачневший Посох на какое-то мгновение задумался, затем рассмеялся: – Хорошо же, смелый и явный еврей! Будем считать, что ты ответил и на этот вопрос. Все равно остается еще один, третий, главный. Скажи, какой из моих недостатков ты считаешь наиболее существенным?
Услышав столь страшный и коварный вопрос многие королевские министры, в ужасе, зажмурились, ибо их воспаленное воображение тут же нарисовало и дерзкий ответ наглого соискателя, и неминуемый королевский гнев, за подобным ответом последовавший.
— Не хотел бы я оказаться на его месте, — думал Старший министр, чувствуя, как подмышки его накрахмаленного парадного камзола наполняются едкой соленой влагой, а дряблые стариковские ляжки, затянутые в бархатные подштанники, сотрясает нешуточная нервная дрожь. – Что можно ответить на подобную провокацию? Сказать, что венценосное величество, в принципе, лишено всех и всяческих недостатков? Пожалуй, не остается ничего другого. Но устроит ли подобный ответ капризного Посоха?
— Слишком скромный, — бормотал себе по нос начальник Отдела По Связям С Народными Массами. – Слишком добрый? Слишком смелый? Щедрый? Черт, знать бы, что именно он желает услышать. Тут попасть в впросак – как два пальца…. Может, трудолюбивый? О! Это мысль, мол, не щадите себя, работаете на износ…. А что? Вроде бы даже на критику смахивает, а это уже – в духе времени….
— Ваш главный недостаток, ваше величество, — спокойно отвечал тем временем Рувимчик Бейлин, – состоит в том, что вы совершенно не умеете молчать!
— Чего? Молчать? В каком это смысле – молчать? – Заинтригованный король проворно соскользнул с неудобного трона и забегал по залу, оживленно набрасывая круги вокруг ни капли не смущенного самоубийцы. – Ты хочешь сказать, что я болтлив? Да? Что я не умею держать язык за зубами? Что все время говорю лишнего?
— Что вы, ваше величество, — Рувимчик, в отчаянии, сдернул с головы грязную засаленную кипу. – Кто я такой, чтобы делать вам подобные замечания! Подумайте, разве может бедный и убогий еврей поучать уму-разуму самого короля! И не какого-то там задрипанного короля, а настоящего! Великого! Великого и Жестокого!
— Но ты…. Но ты только что это сказал! Ты сказал! Ты осмелился заявить о том, что никогда не подлежало и не подлежит обсуждению!
— Уверяю вас, ваше величество, вы меня неправильно поняли, — наш Рувимчик осознал, что его судьба решается именно сейчас, в эту самую минуту, в этой самой комнате. – Я говорил о так называемом феномене государственного молчания!
— Вот как? И что же это такое? Отвечай, отвечай немедленно! – Король остановился подле усмиренного философа и нетерпеливо топнул ногой. – Я жду объяснений!
— Феномен государственного молчания заключается в том, — медленно заговорил Рувимчик Бейлин, подбирая слова с особой тщательностью, — чтобы невозмутимо хранить его в то самое время, когда все вокруг абсолютно уверены в вашем немедленном и обширном выступлении. И смело нарушать его в то самое время, когда все вокруг абсолютно уверены, что вы промолчите.
— Впервые слышу подобное! – Вскричал король Посох. – Это интересно, чрезвычайно интересно! А не мог бы ты привести простые и понятные примеры? И, если можно, сделать это побыстрей?
— О, да, ваше величество, — смиренно отвечал воспрянувший хитрец, не уставая мысленно провозглашать молитвы своему иудейскому богу, — охотно! Вся ваша государственная жизнь настолько состоит из подобных примеров, что мне не потребуется ничего выдумывать! Возьмем хотя бы стихийные бедствия, безыдейно происходящие в любой как цивилизованной, так и в не слишком развитой стране с регулярностью сезонных вспышек импотенции в условиях крайнего севера. Тайфуны и наводнения, извержения и размножения, я уже не говорю о техногенных катастрофах и прочих разгильдяйствах военного ведомства! Кому, как ни мне знать, что подобное случается постоянно! Не успел генерал отлучиться по естественной надобности, так сразу же – хлоп! Бэнс! И ракета уже падает не туда! Что делать? Генералу-то хоть бы что. Знает, что в худшем случае просто возьмут и отправят на повышение. А вот вам, ваше величество, приходится не сладко. Все ждут! Сейчас, сейчас, ну, максимум, через час наш дорогой король сделает очередную эпохальную пресс-конференцию, где все разъясниться. Немедленно и сразу. И невдомек им, сладкопопым, что объяснить случившееся невозможно. К тому же, сколь не объясняй – все одно. Получается, будто вы, ваше величество, как бы оправдываетесь за своих подданных! А король не должен оправдываться. Король, ваше величество, не должен оправдываться никогда. Вот и наступает первый классический случай, когда необходимо трагическое государственное молчание. Заметьте, ваше величество! Вы не произносите ни слова! Но все, как один, ваши подданные думают над вашим молчанием. Почему же Он молчит, думают они ежедневно и еженощно. Мы не услышали от Него никаких объяснений! Что же это? Слабость? Растерянность? Энурез? Боже мой, догадываются они пару дней спустя, Он расстроен! Он переживает! Как! Как же мы не догадались об этом раньше! И вот, выдержав хорошую качественную паузу, ваше величество появляется перед истерзанным народом. Скромная мантия темных тонов, хорошо прорисованные складки около рта, в окружении немногочисленной охраны и при полном отсутствии рядом чиновничьей свиты, вы неожиданно появляетесь в самом центре разоренной деревни (случившегося наводнения, отгремевшего землетрясения, или, на крайний случай, — просто, в центре воронки). На вашем лице – всенародная скорбь и жестокое желание наказать виновных. И, не доходя еще и до середины речи, вы чувствуете: получилось. Сопровождаемый криками народного ликования, медленно и величественно, вы отбываете в свою королевскую резиденцию. Ибо режим для вас – прежде всего, а ровно в пять у вас намечена очередная партия в гольф. Я рассказывал достаточно убедительно?
Рувимчик Бейлин замолчал и посмотрел на короля кротко и преданно. Так, как, наверное, могла бы посмотреть боярыня Морозова на художника Сурикова. Король молча взирал на притихшую челядь. Молчание затягивалось.
— А ведь действительно, — удивленно промолвил Посох. – Ты погляди-ка! Действует! Чего притихли, ироды? Это я на вас с феноменом государева молчания экспериментирую! Ай да еврей! Уел! Всех уел, и меня в том числе. Ну, а еще? Еще примеры привести сможешь?
— Могу, ваше величество, — послушно закивал головой новоиспеченный королевский любимчик. – Как же тут без примера! Вот, положим, узнаете вы, что в каком-нибудь казначействе, скажем в Казначействе по Благоустройству Национального Достояния, страх как воруют. Ни стыда, мол, ни совести. Должны были полностью отреставрировать зимний дворец вашего батюшки, Радомира, вплоть до золочения колонн, а выясняется, что позолотили один лишь унитаз в кабинете управляющего. Что делать?
— Как это что!!! – Загромыхал возмущенный самодержец. – Да за такие коллизии надобно шкуру содрать! Не взираючи на чины и личности! Подрядчиков – на дыбу. Управляющего – казнить!
— Казнить-то недолго, — печально промолвил Рувимчик Бейлин, — но где уверенность, что новый будет лучше? Нет, ваше величество. Казнить казнокрадов неактуально! И тут мы, как раз таки, приходим к феномену многозначительного молчания. Представьте, они воруют, а вы молчите. Они воруют, воруют дальше, не стесняясь и не оглядываясь на возможные последствия. А вы – молчите! Не вмешиваясь и не чиня ни малейших препятствий! И вдруг, в один из таких, все еще прекрасных дней их осеняет: Он все знает! Какой кошмар! Знает и молчит. Но почему, почему, ПОЧЕМУ??? А! Кажется, я понимаю! Он держит нас на крючке! Всех, всех, всех! На крючке, на поводке, на инсулиновой инъекции. О, ужас! Он же ж может любого из нас посадить в любой момент! Лю-бо-го. Итак, они проникаются. Далее – все просто, как выступление Ленина перед рабочими Путиловского завода. Выдержав необходимую паузу, вы произносите речь о коррупции, а после просто вызываете каждого из них в кабинет. На индивидуальную беседу. Я прекрасно знаю, говорите вы, что раньше ты воровал. Но я прощаю тебя. Ибо знаю, что наворовал ты достаточно. Надеюсь, больше это не повториться. Белые начинают и выигрывают. Победа!
Сдвинув корону на затылок, молча вглядывался Посох Третий в лица служивых царедворцев, все более убеждаясь в истинности сказанного. Наконец, обнял он за плечи Рувимчика Бейлина и сказал громко, уверенно, не стесняясь: — Назначаю тебя на должность Ученого Еврея и Стратегического Консультанта! В свободное от основной работы время повелеваю тебе руководить на общественных началах Отделом Геральдического Маркетинга и курировать Отдел По Связям С Народными Массами. Кажется мне отчего-то, что не все у нас там благополучно, ох не все. Обо всех замеченных упущениях докладывать мне лично и незамедлительно. Ну, а главное – это…..
Король многозначительно поднял кверху палец.
…Это занятия по Новой Теории Государственного Молчания, которая, собственно, и становится с сегодняшнего дня нашей неофициальной государственной идеологией. Когда готов приступить к исполнению своих новых обязанностей?
— Немедленно! – браво отрапортовал Ученый Еврей. – Сейчас же! Сей секунд! То есть, завтра.
— Ага! – обрадовался боголикий. – Филонишь! Не успел вступить в должность, а уже манкируешь своими обязанностями! Отчего же не сегодня, господин Стратегический Консультант? Что это вам мешает? Планы на вечер?
— Никак нет, ваше величество, — спокойно отвечал венценосному Рувимчик Бейлин. – Никогда не делай сегодня то, что решил сегодня. Я всегда следую этому простому принципу и никогда не имею лишний геморрой. Однако если вы сильно настаиваете….
— Что ты, что ты, — успокоил его Посох. – Ты говоришь очень правильные вещи. К тому же, нам всем есть о чем подумать до завтра, не так ли? – И он выразительно посмотрел на в одночасье побледневших министров. – Но, быть может, у кого-нибудь в королевстве имеются какие-либо вопросы?
И не было вопросов. И было на душе у одних смутно, а на душе у других – вдвойне. И замизирились карты и закошлатились овцы. Замусульманились террористы и залубрикантились онанисты. А высоко-высоко, там, в небесах, взошла яркая звезда Рувимчика Бейлина. А низехонько-низехонько, тут, у нас, на грешной земле, стало несколькими антисемитами больше.
Гламурный век! Гламурные сердца!

Добавить комментарий