Продолжение «Докаюрон», помещенного на конкурсе «Спасибо за секс».

Глава

Какое-то время над плетеным столиком гнездилась тишина с вкраплениями мерных деревянных постукиваний со стороны венчавшей вершину горы базилики Сакре Кёр. Наверное, монахи при грандиозном белокаменном сооружении с яйцеобразными куполами исполняли какой-нибудь из древних ритуалов, или по округлым булыжникам мостовой деревянными башмаками стучала поднимавшаяся вверх группа японских туристов. От ближних жилых кварталов с засветившимися окнами не доносилось ни единого звука. С заходом солнца не только Париж – вся Европа умирала, чтобы рано утром воскреснуть опять. Кончиками пальцев женщина потянулась к серебряной броши на груди, машинально поправив ее, с легким хрустом отломила кусочек от плитки шоколада. Прежде, чем отправить его в рот, скосила увеличившиеся потемневшие зрачки на сосуд с вином из крестьянских подвалов. Желание сделать освежающий глоток заставило отложить шоколад, вместо него поднести к чувственным губам обыкновенную кружку из обожженной глины. Она с удовольствием пропустила вовнутрь приятную на вкус, немного подволакивающую жидкость, и только после этого надкусила темно-коричневую пластинку. Мужчина одобрительно усмехнулся, повторил действия собеседницы. Снова взялся за мохнатый персик.
— Неплохое начало для сексуального повесы, — вытирая пальцы небольшим полотенцем, нарушила молчание собеседница. В бархатистом голосе прозвучало некоторое разочарование. – Думаю, теперь озабоченного Юрона никто не сможет остановить. До этого он вызывал некоторое сочувствие, и мне постоянно хотелось называть его Юрчик-огурчик, а с окончанием данной сцены он стал достоин лишь грубой клички Юрон.
— Мы уже согласились, дорогая, что его имя Докаюрон, — блеснул глазами оживившийся мужчина. – Я не верю, что это звание успело тебе разонравиться.
— Нет, конечно, пусть… себе на здоровье. Но эпизод был грубоват.
— Не спорю, тем более, дальше по тексту будут места еще откровеннее. Ко всему, на переправе коней не меняют, — мужчина с удовольствием погрузил зубы в сочную мякоть спелого фрукта. Промокнув салфеткой побежавший по подбородку сок, озорно подмигнул настроившейся призадуматься женщине. – Мне стоит продолжать историю, или на этом поставим точку и займемся делами более важными?
— А что может быть важнее этой истории в такой чудесный вечер? — сразу напряглась собеседница. Взгляд ее невольно задержался на глинянной кружке. – Нет уж, милый, под чудесное французское вино просто необходимо рассказывать или добрые старые сказки, или замешанные на эротике случаи из нормальной человеческой жизни. Тогда и солнечный виноградный напиток начинает действовать сообразно создаваемому рассказчиком уюту – с теплом в расслабленном теле. Или наоборот, если у сказителя не получается соткать нужный узор. Испытать обратное, прости, не хотелось бы.
— Абсолютно согласен с тобой, к тому же, до завтрашего утра небо еще успеет и потемнеть, и снова посветлеть. Сейчас оно лишь таинственно затухает. Ты не находишь?
Собеседница неторопливо подняла голову, долгим взором окинула густо посиневшее атласное полотно со всполохами цвета расплавленного червонного золота на том его конце, которого касалась антенна на Эйфелевой башне. Венчавшая конструкцию массивная шапка уже зарделась красноватыми огнями, хотя солнечные лучи не торопились прятаться за зубчатый горизонт из разной высоты зданий. Столица Европы представляла из себя город невысокий, лишь в последние десятилетия помеченный по всей площади редкими небоскребами, возведенными всемирно известными процветающими фирмами. Но свет уже не полыхал в надраенных стеклах, создавая впечатление разгоревшегося пламени, лучи как бы скользили поверх затухающего пожара, заставляя здания-уголья покрупнее обноситься черным налетом. Потоки света уменьшились, сократились, казалось, скоро они вообще повернут в обратную сторону. Но это только казалось, фитилек по кромке горизонта просто догорал. Качнув серебряными серьгами ввиде морских коньков, женщина с уважением посмотрела на мужчину, выдав этим отношение неординарное к людям с художественным вкусом:
— Ты прав, небо действительно затухает как крестьянская лампа, как ночник в монашеской келье. Медленно и… неотвратимо. Странно, в отличие от светильника остановить эту неотвратимость немыслимо…
— … как нельзя прервать цепочку событий в судьбе любого живого существа. Они будут чередоваться до тех пор, пока существо живо, пока их не остановит смерть, — продолжил навеянную тихим закатом мысль собеседницы мужчина. – Только смерть имеет на это полное право, только ее возможности, в отличие от жизни, безграничны.
— Знаешь, меня вдруг осенила одна догадка, странная и нелепая. Искусственная, — вытолкнув из лежащей перед нею пачки тонкую сигарету, женщина прикурила, пустила струю дыма вбок, перламутровым ногтем постучала по переплетенным золотистым прутикам не застеленного скатертью стола. – Закат солнца можно продлить.. с помощью зажженной лампы. Пусть это будет не солнечный свет, но тьма отступит все равно.
— Прекрасный пример, — импозантный собеседник чуть подался вперед.
— В связи с этим не кажется ли тебе, что есть способы и для изменения собственной судьбы? Например, придумать себе другой день рождения, взять новое имя и жить по иным правилам, которые станут диктовать более удачно подобранные буквы и цифры.
— Это не ново, многие из великих именно так и поступали. Тебе это должно быть известно в большей степени, чем мне, потому что ты с рождения вращалась в подобных кругах, — мужчина откинулся на спинку кресла, в знак согласия наклонил голову с ровным пробором в коротких с проседью темных волосах.
— Ты прав, я просто подстраховываюсь, — не выходя из задумчивости, хмыкнула женщина.
– Тогда широких объяснений не требуется. Певцы, музыканты, вообще, люди искусства, литературы, чтобы добиться успехов максимальных, в большинстве своем так и поступают. Да, этот способ искусственный, похожий на онанизм, которым до близости с женщинами занимался Дока. Но многих он удовлетворяет полностью. Единственным камнем преткновения является навязчивый вопрос, а можно ли этими способами пользоваться? Не противоречит ли это заповедям так горячо любимого всеми нами – не существующего на самом деле – Господа? То есть, не придется ли за позволяющую избежать нежелательных терний уловку отвечать перед Высшим Судом? Ведь, Божественным Судом каждому из нас предопределен путь свой, не допускающий перескакиваний на дорогу чужую. Вот в чем вопрос.
— Прости меня, но тогда и обыкновенная лампа является искусственным облегчением собственной участи. И электрический свет, и стиральная машина, в конце концов, — не согласилась женщина. – Эдак можно договориться черте до чего.
— Вот именно. Не являются ли научные открытия с разработками, все облегчающие земной путь излишества, тем самым грехом, за который мы несем кару Господню?.. Бред какой-то, — откровенно ухмыльнувшись, мужчина протянул руку к сосуду с вином, плеснул живительной влаги в свою кружку. Отхлебнув пару глотков, вновь посмотрел на собеседницу. – Знаешь, мы не на ту дорогу направили свои стопы. Давай закончим этот разговор и перейдем на более приземленные темы.
— Согласна, — тут-же откликнулась она. Загасив окурок, отпила из кружки, промокнула полотенцем губы. В светлых волосах струйками вниз побежали серебряные нити. – Итак, Докаюрон уверился в своей сексуальной силе окончательно. Как-же он ею распорядился?
— Ты действительно хочешь, чтобы я продолжил столь откровенное повествование?
— А ты начал в этом сомневаться? Не волнуйся, я всего лишь рассердилась на этого Доку Юрона за то, что он взялся хаметь с хорошенькими и молоденькими девушками, ко всему, не соблюдая примитивных правил гигиены. Подмылся бы, что-ли, прежде чем заняться любовью с собственной женой.
— В следующий раз я заставлю студента-наглеца поступать именно так, — настороился было согласиться мужчина. – Вот увидишь, в очередных любовных похождениях он у меня будет выглядеть вымуштрованным интеллигентом.
— Нет, уж, пусть все остается по прежнему, — неожиданно запротестовала собеседница. – Чем ближе к натуральным поступкам, тем интереснее вникать в подробности.
Хохотнув, мужчина пододвинул к себе зажигалку из зеленой яшмы, постучав серебряным основанием по плотной салфетке под глиняной кружкой, все-таки отложил увесистый квадратик в сторону. Пачка дорогих сигарет так и осталась не тронутой. Этим машинальным движением он как бы подтвердил, что сейчас ему хорошо и без дополнительного допинга, и что настроился он на продолжение истории по серьезному.
— Если тебе так нравится, я не возражаю, — наконец, взглянул он в сторону собеседницы. – Но учти, натуральных сцен я обещаю тебе в достатке.
— Куда уж натуральнее, — не замедлила откликнуться она.
— К тому же, истории теперь будут носить отрывочный характер, ввиде маленьких спектаклей на эротическую тему, по причине достижения главным действующим лицом сексуального познания. Согласись, Дока добился того, чего желал столько лет, успел ощутить чувство блаженства от занятий сексом, но всего этого ему стало мало. Теперь оставалось одно – разнообразить формы сексуального общения с женщинами. Я прав?
— Абсолютно. Я вся обратилась в слух.
— Итак…
После того, как Дока обрел уверенность в собственной половой силе, жена со своими крестьянскими заморочками перестала его удовлетворять. Но главную роль в вопросе постепенного отчуждения все-же сыграла подкинутая квартиранткой мысль о том, что она погуливает с близкими ей по духу парнями из деревень. Скоро она перевоплотилась в терзающую ежечасно ревность, напрочь отобравшую покой за семейный очаг. Казалось, жена только тем и занимается, что выбирает ребят с членами поменьше и крутит любовь на стороне. Чтобы окончательно не оказаться в дураках, Дока перестал пропускать мимо себя любую смазливую девушку или женщину, но, как ни странно, редко кто из них соглашался на сексуальную близость на короткий период времени. А тех, кто шел на это без оглядки назад, можно было смело записывать в отбросы общества. Остальные требовали серьезных отношений едва не с первых минут знакомства. Вспоминалось высказывание супруги о том, что, когда немцы заняли часть территории Советского Союза, около ста процентов девушек оказались девственницами. В деревнях понятное дело, там все на виду, ко всему, существую вековые устои. А город позволял нырнуть в любую подворотню и постольку тебя видали. Оказалось, что горожанки тоже недалеко ушли от деревенских, категорически отвергая сексуальные забавы без намека на семейный очаг. Получалось, в огромной стране нормального секса и правда не было. За ним, без дремучих поверий, ехать нужно было на целинные земли, на великие стройки, устраиваться во Всесоюзные общества слепых и иных калек. Там половая близость с собратьями по несчастью была почти узаконена, потому что являлась единственной в жизни радостью. Или опускаться на самое дно, в кодлы алкашей, бомжей, воров и проходимцев разных мастей. Грязи не хотелось, будучи человеком всесторонне развитым, Дока органически не переносил отклонения в любом виде.
И все-таки случай утвердить в себе мужчину представился. До окончания института оставалось не более полугода, жена в который раз собрала вещи и перекочевала к тетке. В дни идиотского одиночества квартирантка с хахалем наиболее прилежно разваливали скрипучий деревянный топчан, не давая возможности не только заниматься с конспектами, но и сосредоточиться в нужном направлении. Было воскресение перед наступлением праздника восьмое марта. Заскочив на квартиру перекусить, Дока по быстрому переоделся и метнулся к выходу на улицу. В одном из Домов культуры сегодня были танцы, а свежий весенний ветер до такой степени будоражил кровь, что ее не остепенил бы никакой самый зверский онанизм. Он уже взялся за ручку двери, когда квартирантка задержала вопросом:
— Надолго? Домой хоть вернешься?
— А что такое? – притормозил Дока.
— Да так.., — как бы лениво потягиваясь, сдула упавшую на лоб прядь волос будущая врач-терапевт. – Одной скучно проводить эту ночь.
— А где твой, этот… товарищ?
— В командировке, обещался заглянуть лишь через недельку. Да и поругались мы, на новое платье денег пожадничал. На восьмое марта опять нижнее белье подкинул.
— Ты бы ему об этом сказала.
— Кому, врожденному жмотяре? Он же до мозга костей калымажный шоферюга, бутылки водки не купил, моим спиртом услаждается, — квартирантка как бы ненароком приподняла подол платья, показав длинные ровные ножки. Сверкнула белоснежными зубами. – Одной пить тоже не с руки, даже разбавленный сладким сиропчиком. Компанию не составишь?
— Не пью я, — Дока переступил с ноги на ногу, подумал, что дома безобразничать не стоит. Добавил. -–Тем более, спирт.
— Разведенный, с сиропом, — наивно поддернула вверх тонкие брови на красивом удлиненном лице медсестра. – По грамульке всего.
— Все равно, в спирте сила большая.
— Ну как знаешь, — квартирантка усмехнулась, желчно спросила. – На свидание спешишь, пока со своей в разбегах?
— На танцы. Сама говорила, что моя погуливает, — не остался в долгу Дока.
— Мало-ли что я скажу, а ты сразу воспринял…
Но Дока уже закрывал дверь с другой стороны. Несмотря на то, что медсестру можно было выпускать на подиум и помещать на обложки авторитетных журналов страны, доверия к ней не было никакого. На улице уже начало темнеть, подмороженные гребни грязи похрустывали под подошвами начищенных ботинок.
В просторном зале Дома культуры народу набилось достаточно, громко играла магнитофонная музыка. Потоптавшись у порога, Дока заприметил лет двадцати девушку в кофточке с отложным воротничком, в гофрированной юбочке до колен. Направился было к ней, уже руку протянул для приглашения на танец, когда дорогу преградил один из местных авторитетов. Скривив губы в презрительной усмешке, он с оттяжкой произнес:
— Слышь, студент, валил бы ты отсюда, это моя подружка.
Дока перевел взгляд на девушку, заметил, как она качнулась навстречу ему, а не в сторону комковатого хулигана, с первого взгляда угадавшего его род занятий. У себя в районном городке у него еще никто не отбивал подружек, привычка быть первым безотказно сработала и здесь. Подцепив девушку за локоть и услышав ее вздох облегчения, он кинул сопернику через плечо:
— В нашей стране все общее, а я подошел первым.
— Ты не подумал, что могут вынести последним?- ощерил щербатые зубы парень.
— Товарищ, я пришел на танцы, а не думать, — приостановился было Дока. – Голову ломать в институте надоело, соображаешь?
Девушка потащила его в середину танцплощадки, на лице высветилась радость от того, что он успел пригласить ее первым. Когда они зашли за группу танцующих, в спину донеслось:
— Я тебя предупредил.
На несколько мелодий Дока и его партнерша словно прикипели друг к другу, не отходя ни на шаг, не произнося ни слова. Когда из динамиков полилась известная песня в спокойном ритме, он обнял осторожно прильнувшую к нему размягченную непринужденной атмосферой фигурку подружки, наклонился к маленькому уху:
— Мы так и не познакомились, — негромко сказал он.
— Разве это важно? – эхом отозвалась девушка, как показалось, теснее прижимаясь плечами и животом. – Мне с тобой без знакомства хорошо.
— Ты знаешь, мне тоже, — чуть оторопел он от неожиданной откровенности. – Ты учишься или уже работаешь?
— Пашем как лоси, берем больше, кидаем дальше.
— Грузчиком, что-ли? – совсем опешил Дока.
Девушка рассмеялась, вытащив из-за поясочка платок, промокнула на лбу бисеринки пота.
— Ну зачем так грубо, поленился обратить внимание на мои ладони? — подняла она большие веселые глаза. – Бухгалтер я, горы цифр каждый день разгребаю. Какие отгружаю и отправляю по назначению, а какие для отчета заношу в школьную тетрадь.
Дока невольно покосился на лежащие на его плечах руки девушки, она тут-же демонстративно распрямила пальцы для лучшего их обзора. Кожа оказалась тонкой и розовой, ладошки пухленькими с ямочками на тыльной стороне. Не грубовато-мозолистые лапки супруги, тяжеленькие, когда та выходила из себя, а легкие как пушинки порхающие ручки-крылышки с гибкими пальчиками. Они сразу приглянулись Доке, и еще высокая шея, стоячие груди с узкой талией и округлой попой. Девушка понравилась вся. Он вдруг почувствовал себя неловко, словно вернулась юношеская стеснительность, когда при встречах с девчатами с их улицы боялся собственных мыслей о них, будто те заранее знали тайные его желания. Чтобы скрыть замедлившие движения неприятные ощущения грубовато спросил:
— Ты была замужем?
— Нет.., — тоже напряглась партнерша. – Но я долго дружила с парнем, пока его не забрали в армию. Он отслужил и привез с собой жену, теперь мы друзья. Вернее, подружка его уехала к себе на юга, а он пытается навести старые мосты.
— А ты далеко живешь? – неожиданно для себя спросил он.
Она похлопала ресницами, как бы рассуждая, стоит ли раскрываться полностью, затем четко назвала адрес – улицу, номер дома и квартиру. Оказалось, они обитали в одном районе и она была не прочь, чтобы он ее проводил. Оставалось по окончании танцев без приключений покинуть актовый зал и выскользнуть за двери Дома культуры. Но именно эту несложную затею осуществить было довольно трудно. Не успели из динамиков упасть на паркетный пол последние звуки, как к Доке с его партнершей подвалили сразу несколько крепко сложенных парней. Прямо в толпе собравшейся расходиться молодежи завязалась легкая потасовка. Прикрывая новую знакомую спиной, Дока как умел старался отбить град ударов кулаками и каблуками. Вскоре предоставилась возможность продемонстрировать и свои бойцовские качества, несколько точных попаданий заставили нападавших начать осторожничать. Конфликт стал угасать, ситуацию помогли разрядить вовремя подскочившие дружинники. Когда они, наконец-то, выбежали за дверь, новая знакомая перехватила руку Доки, не мешкая, увлекла за собой на автобусную остановку. Уже в салоне крохотным надушенным платочком попыталась остановить бежавшую из рассеченной брови кровь. Он сопротивлялся вяло, только когда подошли к ее дому, спросил:
— А кто это был, и что им от нас было нужно?
— Тот, с которым в самом начале у тебя произошел конфликт, мой бывший ухажер, остальные его друзья, — приглядываясь к подсыхающей ране, отвлеченно пояснила подружка. – Давай зайдем ко мне, я наложу на бровь лейкопластырь, заодно напою тебя чаем.
— А что там, так серьезно? – пальцами Дока потрогал свой лоб.
— Нет, но кровь еще сочится. И надо же тебя отблагодарить за то, что защищал меня.
— Чаем?
— Хм, в тумбочке стоит бутылка водки.
— А кто у тебя сейчас дома?
— Никого, эту квартиру родители купили мне.
— Тогда все нормально.
Дока сделал шаг к распахнутому настеж темному подъезду, подцепив девушку за рукав кофточки, ногой нашарил бетонную ступеньку. Она не сопротивлялась, наоборот, как бы обрадовалась продолжению знакомства, с самого начала сама предложив зайти к ней в гости.
Попить чайку не удалось, потому что едва переступив порог небольшой однокомнатной квартиры, Дока притянул подружку к себе и жадными губами нашарил ее тоже за время недолгого общения припухшие от возбуждения уста. Наверное, у нее давно не было своего парня. Немного покачавшись у двери из стороны в сторону, он потащил девушку к отсвечивающей никелированными частями кровати в углу. Она так и не успела включить свет, отдалась напору полностью, скорее всего, еще по дороге домой уже готовая лечь с ним в постель. Видимо, бывший друг до такой степени опротивел девушке, так не терпелось ему отомстить, что заняться половым сношением с едва знакомым парнем она согласилась бы прямо у него на глазах. Почувствовав, что желание носит обоюдный характер, Дока сразу запустил руку под тонкую гофрированную юбку, пальцами прошмыгнул под тесьму по ласточке узеньких трусиков. И задрожал от радости, как трясся каждый раз, когда чувствительная кожа на подушечках соприкасалась с нежной кожицей на больших половых губах. Указательным перстом скользнул по углублению вниз, до входа в жадное влагалище, почувствовал вдруг, как обволокло оно фалангу, потянуло в кипящее страстями вмиг оросившееся пахучими выделениями отверстие. Сам собой расстегнулся поясок на юбке, вместе с трусиками по бедрам пополз вниз, и остановился на середине упругих ягодиц. Снимать одежду подружка явно опоздала, Дока нетерпеливо расстегнул ремень на брюках, не стаскивая их, выпустил на волю готовый поскакать самостоятельно член и, оттопырив край успевшей напитаться пахнущими рыбой каплями ласточки, направил головку в промежность. Та без принуждений нашла вход, с натугой втиснулась во влагалище и замерла в нем, не в силах сдержать преждевременных подергиваний. Дока едва не опростался закипевшим в яичках семенем, двинул задницей назад, пытаясь в корне задавить покорежившие тело судороги с конвульсиями. И не смог, потому что в этот самый момент девушка подалась навстречу, успев захватить головку члена тугим кольцом мышц. Не переставая обсасывать ее играющим волнами влагалищем, увлекла в горячую свою глубь, в которой сопротивление оказалось уже бесполезным. Невольно вскрикнув, Дока губами впился в губы партнерши и рванулся вперед, стараясь войти весь, вместе с вмиг сжавшимися в комочки яичками. Охваченный неистовым блаженством, он бы влез туда весь, если бы это было возможно. На секунду подружка замерла, затем суматошно заработала попой, пытаясь на взрывной волне поймать восходящий поток сладострастия и у себя. Это ей почти удалось, казалось, напрягшиеся под кофточкой твердые соски сейчас лопнут, затвердевшие вершины грудей ощущались даже через материю и ее кофточки, и его рубашки. Ходивший ходуном живот повлажнел от пота, с угла рта на горячую щеку потекла липкая слюна. Но партнер стремительно угасал, видимо, первоначальное хотение оказалось таким огромным, что вместило в себя все накопленные ранее силы, заставив мускулы моментально расслабиться без намека на скорое их возрождение. И девушка прекратила изворачиваться, она осознала, что не сможет довести до нужного предела вздыбившуюся волну желания для обрушивания ее, пенной, сквозь взопревшие телеса наружу так, чтобы ощутить абсолютную расслабленность и пустоту внутри. Превратиться в упавшее на землю и зацепившееся за корни трав легкое бездыханное перышко, которое поднять на воздух сумел бы лишь очередной ураган безумных страстей. Она просто не успевала выплеснуться тоже вся. И она запаниковала, боясь,что собравшиеся в тугой объемный клубок чувства внутри разорвут ее на части, разбросают кусками по кровати, превратив девственную белизну пододеяльника и простыней в испачканное тряпье из какой-нибудь палаты смертников.
— Я хочу тебя, хочу.., — заколотила она руками по спине Доки. –Почему ты так резко остановился? Давай, давай… ты же мужчина…
— Потому что я кончился.., — подшмыгнув сопли, невнятно пробормотал он. – Я очень возжелал тебя, а ты захотела меня. Но из обоюдного согласия может получиться только минус, потому что положительные полюса отталкиваются.
— Меня не интересуют дешевые оправдалки. Я хочу тебя, сейчас… Зачем ты не дал мне раздеться? Если бы ты не поторопился, у нас бы все получилось.
— У нас все еще впереди. Я отдохну и мы начнем сначала.
— Ты не мужчина, — наконец, поняла она его состояние. Столкнув с себя, одернула юбку и, крупно вздрагивая, закинула руки за голову. – Тряпка, как этот… долбанный студент.
Перевалившись на спину, он подтащил штаны вверх, пошарил по карманам в поисках сигарет. Выловив измятую пачку, просунул в нее пальцы, но пачка оказалась пустой. Тогда он приподнялся, протиснул руку в задний карман брюк, наткнулся на полный сигарет плотный прямоугольник. Распечатав его, чиркнул спичкой, прикурил. Глаза немного привыкли к подсвеченной уличными фонарями темноте, недалеко от кровати удалось рассмотреть деревянную тумбочку. Прицелившись, он закинул на нее сигареты вместе со спичками и снова неглубоко затянулся. До сего дня Дока не научился ни пить, ни курить по настоящему, стараясь спиртное смаковать маленьким глотками и пропуская дым не дальше собственного языка, отчего во рту не проходило чувство горечи. Когда сигарета дотлела до фильтра, он встал, загасил окурок о спичечный коробок и, скинув брюки с рубашкой, навалился на девушку, поцелуями покрывая лицо, а рукой сдергивая вечно для него злополучные трусики. В этот раз ничто не помешало стащить их до конца и откинуть в сторону. Поначалу разочарованная подружка попыталась выскользнуть из-под него, потом не совсем угасшие чувства возгорелись в ней с новой силой. Вновь он вставил жадный на любовь член во влагалище и неистово заработал задницей. Дока не помнил, чтобы когда-нибудь ему было так хорошо и так сильно хотелось, кожа на члене лопалась, яички опять наполнились спермой, а нервы зудели от предвкушения сладострастной разрядки. Он ощущал, как влагалище мнет и обсасывает половой орган, готовое вытянуть из него все до последней капли, как набухли у партнерши большие и малые половые губы, прилипая, словно обцеловывая, заросший волосом его лобок, как не6ольшие груди снова превратились в каучуковые бугорки, затвердевшими сосками царапавшие его грудную клетку. Опять подружка издавала протяжные интимные стоны, призывающие взять ее всю, снова через сверкающие зубы вырывалось запальное дыхание, короткими толчками билось в подбородок и шею, а горячие руки обхватили задницу и неустанно подталкивали ее вперед. Только вперед. И он работал, он исправно пахал, всем разгоряченным телом чувствуя, как заводится она, снова седлая вскипевшую пеной волну безумной страсти, вздергивая взмокший аккуратный зад вверх, хапая воздух жадными порциями.
И пропустил тот момент, когда и у него зародился мощный вал ярких чувств, когда следовало впаяться в неистово подпрыгивающий лобок напарницы и переждать лавину сорвавшихся с привязи ощущений. Сметая все на своем пути покатилась волна от кончиков пальцев на ногах до самой моментально взорвавшейся испариной макушки, покрывая тяжелеющую фигуру обильными ручьями пота, скрючивая конечности, раздирая рот в невольном крике. А девушка никак не могла добраться до заветного гребня, на вершине которого мечтала покататься с самого начала неожиданной встречи с незнакомым парнем, которого почему-то сразу пригласила к себе домой. Она снова летала где-то на горбатом боку, не в силах вскарабкаться на скользкий пенный хребет. Наверное, какая-то мысль удерживала ее на одном месте, не давая возможности обрубить крученые канаты. Может быть, несмотря на противоречивость,этой мыслью оказались рассуждения о бывшем ухажоре, о его настойчивых, ныне серьезных, ухаживаниях. Но сейчас изменить ситуацию в лучшую сторону она оказалась не в силах. Ощутив, что партнер снова забился в эротических конвульсиях, девушка бросила напряженное тело на кровать и уцепилась зубами в подушку. Теперь ее сотрясли не волны страсти, а приступ настоящей злости на себя неумелую. И на него торопливого.
Между тем, исчерпав яркие конвульсии без остатка, Дока перевлился на бок, потянулся рукой к тумбочке. Нашарив пачку с сигаретами, выдернул одну за фильтр, прикурил и затянулся в своей манере. Потом положил ладонь на вздрагивающую спину подружки, расслабленно произнес:
— Успокойся, у нас с тобой еще вся ночь впереди.
— А толку что? – нервно шевельнула она лопатками. – Я хочу, ты понимаешь это? Я вся заведенная, как… пружина на волчке, а ты не в силах довести дело до конца. Не успел войти – уже кончил. Сто лет не трахался, что-ли?
— А ты когда занималась этим?
— Я?… А тебе какое дело? Я доверилась, а ты оказался неспособным.
Он долго лежал молча, втягивая в рот и выпуская через ноздри горький дым. Он был абсолютно не согласен с выводами сексуальной партнерши, потому что знал себя очень хорошо. Бывали случаи, когда часами не слезал с супруги, доводя ее до полного физического истощения, до истерического состояния, когда та грозилась выцарапать ему глаза. Но признаваться в том, что очень приятно с новой напарницей, не хотелось. Впервые попалась подружка с безумно сладким влагалищем, от ребят он слышал, что бывают такие, называются они корольками. У подобных женский половой орган как бы высасывает все соки, все равно оставляя партнера неудовлетворенным. Получалось, сколько с ними не трахайся, желание не проходило. Это они загоняли парней до полной отключки, они влюбляли в себя на всю оставшуюся жизнь. Но такие попадались очень редко. Приподнявшись, Дока за неимением пепельницы замял окурок снова на спичечном коробке, откинулся на подушку. Ощутил, как в области живота опять возникает желание слиться в единое целое с лежащй рядом девушкой, насладиться ощущением ее мягкого, словно без костей, тела, войти в него и забыть про все на свете. Зыбкая мысль о том. что так недолго отдать концы самому, всколыхнула было вялое чувство страха и растворилась в наползающих эротических осязаниях. Вновь член оторвал прилипшую к ляжке головку, а в яичках засвербило от новой порции заполняющей их спермы.
— Никакого дела до твоей личной жизни у меня нет, — разворачивая подружку на спину, жадно облизал он губы. – Я очень хочу тебя, а ты лови момент, чтобы успеть полетать в пушистых облаках. Знаешь, там так приятно и… прон-зи-тель-но…
Ясное утро пробралось в окно, комнату исполосовали косые линии лучей, в которых замельтешили миллиарды невесомых пылинок. Со стороны тумбочки несло гарью от кучи обуглившихся на ней окурков, изжеванные простыни пропитались половыми выделениями, подушка отдавала смешанными с потом цветочными духами. А от девушки все так-же исходил призывный запах сексуального влечения. Дока сдул с губ соленые капли, он только что довел, наконец-то, подружку до нужной кондиции. Она кончила, но не так, как хотелось ей вначале, а более болезненно, с зубовным скрежетом, с подворачиваниями рук и ног под себя. Она просто взорвалась горячей испариной, враз истаяла, обнажив проступившие вокруг живота полукружья ребер. Губы безобразно выперлись, нос припух, а без того большие круглые глаза сделались огромными и бездонными. Но под ресницами, по опавшим щекам, расплескалось розовое счастье, успокоенное и безоблачное. Сколько раз за короткую ночь они занимались любовью, он перестал соображать после третьего или четвертого желания. Вместе с обязательной очередной сигаретой они, эти желания, плотным туманом заволокли мозги. Голова у Доки кружилась, конечности плохо слушались, весь он превратился в тряпичного Петрушку с похолодевшим животом и носом. Вдобавок тело от макушки до пяток прошивали непонятные судороги, заставлявшие болеть икры, сухожилия под коленями и предплечья. Казалось, за это время он успел разгрузить целый состав из пульмановских вагонов с грузом мандаринов из братской Грузии. Яички словно прищемили прищепками, а через член просунули выдранный из плетня деревянный кол. Тот напрочь забыл, как надо расслабляться. Но, несмотря на раздражавшие неудобства, и Дока светился неподдельными радостью со счастьем — такого с ним никогда еще не бывало. В горле першило, весь рот давно обгадили кошки.
Приподняв голову, девушка разодрала ресницы и взглянула в сторону окна, задернутого ситцевыми занавесками — они как паруса увеличивались в объеме, все больше заполняясь солнечным светом. Машинально перекинула взгляд на батареечный будильник на трюмо напротив кровати, провела побелевшим языком по шершавым губам. Спросила:
— Ты на занятия не опоздаешь?
— Нет, — глухо отозвался партнер.
— Ты придешь ко мне еще? – после некоторой паузы поинтересовалась она.
— Если пригласишь – обязательно.
Девушка помолчала, шмыгнув носом, отвернулась в противоположную от него сторону и, справляясь со стеснительностью, негромко попросила:
— Приходи, только после работы. С утра до шести вечера я на своем предприятии.
— Договорились.
Сипло откашлявшись, Дока с трудом дотянулся до лежавшей на тумбочке коробки с сигаретами, попробовал пододвинуть ее поближе. Она слетела на пол, воздушная и вертлявая. Перегнувшись через продолжавшую умирать подружку, он свесился вниз. Затылок потяжелел, в глазах моментально заплясали красные круги. Подцепив пачку негнущимися пальцами, он заглянул вовнутрь ее. Пачка оказалась пустой.
Но вырваться к безумно сладкой новой знакомой долго не удавалось. Во первых, неожиданно вернулась законная супруга — женщины в вопросах измены весьма чувстительны, вот и она не была лишена этих качеств. Вдобавок, до сей поры недоучившаяся медсестра подкинула дров во вспыхнувший вдруг костер ревности. Обвинив Доку во всех земных грехах и закатив крепкий скандал, жена заставила его подсчитывать минуты от ухода на занятия до возвращения после них домой. Пришлось мириться, потому что на развод никто не подавал, а менять квартиру не хотелось. Во вторых, черной тучей надвинулись преддипломные контрольные с толпой проверяющих из разных кандидатов, доцентов, из профессорского состава. Так необходимое личное время потекло между пальцами сухим песком с крымских солнечных пляжей. И все-таки он сумел из стального обруча проблем вырваться к знакомой по танцам в Доме культуры девушке. Перед самой сдачей государственных экзаменов, когда каждый студент был занят лишь тем, что рыскал по друзьям в поисках нужных шпаргалок, Дока вдруг обнаружил, что жена снова по целым дням стала пропадать у подруг. Свой диплом он уже написал, оставалось подправить цифры в чертежах и упаковать все в красивую папку. Впрочем, особо напрягаться не стоило, весь курс во главе с деканатом намекал ему на окончание института с красными корочками и с медалью высшей пробы. Выкинув из головы эти мелочи, он нагладил брюки, начистил ботинки и вечером перед выходным днем побежал на подзабытую улицу с одинаковым для всех хрущевок подъездом. Наверное, судьба решила одарить его еще одним подарком, потому что когда девушка открыла дверь, она с порога попыталась объяснить, что долго ждала звонка в свою квартиру, что поезд ушел и она снова встречается с бывшим другом, который когда-то поступил с ней так жестоко. Но из-за спины подружки уже выглядывала юная особа лет пятнадцати – шестнадцати, немедленно возжелавшая общения с ученым студентом. Девушке пришлось пойти навстречу, отступив в глубь прихожей, она пропустила Доку в комнату, предложила стул за уставленным закусками столом с бутылкой водки посередине. Скорее всего, обе отмечали имеющий отношение только к ним праздник, потому что до государственных загулов было еще далековато. Междусобойчик продолжился. Дока не понимал, почему не ушел сразу, ведь она успела изменить и он здесь был откровенно лишним. К тому же, не исключалась возможность появления в квартире ее хахаля, имевшая все шансы закончиться продолжением выяснений кто кому чем обязан. Видимо, бросившаяся в глаза молоденькая знакомая хозяйки спровоцировала переступить порог, и если девушка оказалась занятой, то обаяние слепо перескочило на нее. Дока разговорился, постаравшись представить себя в лучшем виде, ко всему, он лишь пригубил и подружкам пришлось приканчивать бутылку водки одним. Скоро обе прилично захмелели, сторонившаяся его поначалу хозяйка попыталась опять наладить контакт. К сожалению, Доку она уже не интересовала — измены прощать он не умел — к тому моменту окончательно переключившись на потянувшуюся к нему, полностью оформившуюся ее подружку. Хозяйка залпом выпила полстакана водки, ее развезло, стало плохо. Гости уложили на кровать, но там ей было еще хуже. Она цеплялась за Доку, умоляла лечь рядом, словно чувствовала, что между соседкой и студентом проскочила сексуальная искра. Не прекращая щупать юную особу то за груди, то за попу, он терпеливо уговаривал бывшую партнершу постараться заснуть. В конце концов, бормоча под нос жалобы с прошениями, та как бы отключилась. И они бросились в жаркие объятия, будто всю жизнь ждали этого момента. Они упали на расстеленный на полу небольшой коврик, впились друг в друга губами, споро раздергивая на себе пуговицы с замками. Дока запустил руку под платье, трусиков на новой знакомой не оказалось, они уже пестрели сбоку ярким пятном. Не мешкая, он сорвал брюки вместе с трусами, отпихнув их ногами, вошел членом в половую щель. Показалось, что опять придется разрывать девственную плеву – с таким трудом удалось протиснуться всего на несколько сантиметров. Осторожно подергал задницей, боясь опростаться раньше времени. В этот момент хозяйка квартиры очнулась, повернувшись на бок, снова принялась звать Доку к себе. И вдруг в непогашенном электрическом свете увидела обоих, исходящих сладострастием на брошенном перед кроватью коврике. Она заплакала навзрыд, не вытирая хлынувших из глаз слез, вообще не поднимая рук к голове. Дока перестал двигаться, ощущая, как мышцы влагалища накрепко захватывают его член. Он невольно взглянул на партнершу, виновато и плутовато уводившую взор в сторону. Истерика хозяйки продолжалась недолго, подшмыгнув сопли, она отвернулась к стене и затихла. Выждав паузу, Дока попытался продолжить сексуальную игру, подружка тоже зашарила пальчиками у него под рубашкой. Но член словно врос во влагалище, кожа натянулась, под головкой образовался болезненный хомутик. Возникла мысль о том, что так недолго скреститься, как собакам. Правда, те разбегались сами, а людей, по рассказам, помещали в молочные ванны и отпаривали в течении нескольких дней. В груди швельнулось чувство страха, подумалось не только о позоре, еще и том, что с данными раскладами можно потерять красный диплом с золотой медалью. Невзирая на возникшую в паху боль, Дока руками уперся в пол, рванулся назад. Член стронулся с места, из его груди вырвался облегченный вздох. Юная подружка внизу корчилась от смеха, все-таки смешанного с пробегавшими по розовому лицу болезненными гримассами.
— Ты что, издеваешься? – стараясь пальцами привести в чувство занемевший орган, уставился он на нее. – А если бы мы склющились?
— Испугался, рогоносец, — проглатывая слюни, прильнула к нему партнерша. – Когда решил пожалеть мою подругу, я нарочно ужалась внутри, чтобы ты не обращал на нее внимания. Наслушалась вдоволь, как вы с ней прокувыркались всю ночь. Могла бы и откусить, силы бы хватило.
— Не сумела бы, она без зубов, — вновь настраиваясь на завершение полового акта, разом осмелел Дока.
— Зато с мускулами, твердыми, как десна у младенцев.
— У тебя есть дети?
— Пока нет.
— Тогда займемся любовью, иначе нам обеспечат еще один сюрприз.
— Давай, мне с тобой хорошо…
Парнерша тут-же заелозила упругой попой по жесткому половику.
Утром Дока проснулся от того, что на теле заныли рубцы от грубых швов толстого половика. Механически пошарил рукой вокруг себя, рядом никого не оказалось. Он разлепил веки, с кровати прямо на него смотрела опухшая от сна хозяйка квартиры. По щекам блуждала легкая тень презрения. Откашлявшись, он осмотрелся вокруг, юной, такой сексуальной, ночной партнерши нигде не было. Прислушался, но из кухни с туалетом не доносилось ни единого звука.
— Ушла она, от стыда убежала, — смаргивая ресницами с круглых глаз остатки вчерашней пьянки, опередила его вопрос девушка. Было видно, что Дока по прежнему ей нравится, и что особой ненависти она к нему не испытывает. И все-таки она нашла в себе силы четко произнести. – И тебе здесь делать нечего.
Больше, как ни тянуло на недалекую улицу с одинаковым для всех хрущевок подъездом, подружек он никогда не видел. Ни одной, ни другой. Лишь через много лет случайно встретился с круглоглазой с танцев. Она по прежнему оставалась не замужней.
— Ревнует, — как от давно наболевшего, вяло отмахнулась от распросов женщина.
— Кто? К кому? – с интересом подался вперед возмужавший Дока.
— Он же, к тебе. До сих пор не в силах забыть ни драки на танцах, ни нашего с тобой побега от него.
— Не может быть! И он, что-ли, не женат?
— По сю пору вьется вокруг нашего дома.
Уютную веранду на третьем этаже гостиницы «La Meison Roze» обложила густая ночная тьма. Сидевшие на ней за уставленным вином и фруктами плетеным столиком мужчина с женщиной, наверное, забыли включить свет. Сегодня французская луна взяла заслуженный за долгий небесный путь выходной. Вошедшую в свои права ночь разряжали только неяркие уличные фонари, далекие прожекторы, на вершине холма Монмартр освещавшие белоснежную базилику Сакре Кёр, да чистый светлый нимб над отошедшим в сон многомиллионным городом. Нарушаемая лишь уместными звуками тишина располагала к спокойной беседе.
— Очень странные мы, женщины, создания. За тем, кто сразу понравился, готовы пойти хоть на край света.Впрочем,о таких мелочах рассуждать не стоит, это доказали декабристки, дворянки по рождению, с которых простолюдинки во всем брали пример, — нарушила молчание сидящая напротив мужчины собеседница. – Но чтобы точно так-же поступали уважаемые наши ухажеры, в мире примеров наберутся единицы.
— Естественно, если не брать в рассчет дуэлей и бесчисленных подвигов, совершаемых во имя одного – любви к любимой женщине. Скорая смерть не дает возможности оценить благородный поступок по достоинству, потому что поступок этот связан со смертью. И он очень скорый, — промочив пересохшее горло хорошим глотком вина, мужчина закурил,откинулся на спинку стула. – А женский подвиг всегда растянут во времени, со смертью редко идет в ногу. Его можно и посмаковать, чего не сделаешь с поступком мужским, чаще завершающим недолгий жизненный путь.
Качнув серьгами ввиде морских коньков, собеседница пододвинула поближе аккуратную перламутровую пепельницу, стряхнула в нее пепел с длинной тонкой сигареты. В рассеянном в воздухе почти неосязаемом мерцании крупных звезд на небе и электрического нимба над мегаполисом ее чеканный образ словно сошел с древней греческой монеты. Или с кельтской, с изображением на реверсе галльского бойцового петуха, а на аверсе православной княгини Ольги, ставшей королевой католической Франции. Если бы такая монета у кельтов-галлов, что одно и то же, существовала. На темно-желтое, отливающее червонным золотом, платье упал случайный луч от фар проурчавшей мимо гостиницы машины, поиграл переменой тени со светом в лепестках серебряной розы на груди, коснулся немного усталого лица молодой женщины с высокими бровями. И пропал. Снова обрамленный светлыми волосами удлиненный полуовал ее лица окунулся в трепетное дыхание ночью приглушенного света.
— Ты прав, в отличие от мужчин мы рассчитаны на применение долгое, — немного подумав, с полуулыбкой согласилась она с доводами собеседника. – Но мы сами здесь ни причем, к этому нас обязывает матушка природа. Она изначально наделила женщину поистине великим терпением в первую очередь для вынашивания плода, его дальнейшего становления на ноги под ее неугасаемым вниманием. Во вторую очередь для создания благоприятной атмосферы в ячейке под названием моя семья.
— Не только одним этим качеством обладает женщина. В ней заключено само существование со всеми противоречивыми составляющими – любовь и ненависть, доброта и злость, преданность и неверность. В конце концов жизнь и смерть. Все обозначения женского рода, как вечность, планета, земля. К тому же, в отличие от мужских – рок, миг, даже непознанный космос — вселяют надежду на будущее. Женщина это жизнь и смерть в одном лице, только она имеет право решать, продолжаться веку дальше или поставить на нем точку.
— Да, конечно, у мужчины прав намного меньше. Ко всему перечисленному добавлю, что одного его может хватить на несколько сотен нас, чтобы возродить жизнь во всей ее красе. Одной женщины на несколько сотен мужчин, скажем мягко, недостаточно.
— Он сам готов эту жизнь вырубить с корнем, — насмешливо покривился мужчина.
Со стороны Елисейких полей с ярко освещенной Эйфелевой башней в центре долетел гулкий хлопок, словно там что-то лопнуло. То ли пролетающий на этим местом реактивный самолет обогнал скорость звука, то ли треснул по швам откуда-то запущенный метеорологический шар. Оба собеседника невольно повернули головы туда, но все вокруг по прежнему дышало чинным спокойствием. Лишь звезды над верандой вошли в световой экстаз, они покрупнели, засверкали расколотыми на части алмазами.
— И все-таки, вернемся к Докаюрону, получается, что семейная карета у него покатилась под откос, — женщина налила в кружку вина, поставила сосуд на место. Отпив несколько маленьких глотков, промокнула губы узорной салфеткой. – Я надеялась, что на определенное время он найдет любовницу, а потом, устояв на ногах, займется строительством родового гнезда. Так почему-то мне… хотелось, что-ли. После стольких лет издевательств над членом, он мог бы его и пожалеть. Мне, например, его писюн жалко.
— Пожалела змея зайца, оставила от него одни.., — поддержал веселое настроение спутницы ее собеседник. Загасив окурок, вззглянул на часы со светящимся циферблатом. – Дорогая, тебе не кажется, что завтра мы снова встанем во второй половине дня? А ведь нам уже закупили билеты до Амстердама.
— Так быстро пролетело время? – немного опешила она. Взгляд удлиненных зеленых глаз невольно метнулся в сторону купающегося внизу в электрическом нимбе города. – Разве ты успел закончить здесь все свои дела?
— Дела не кончатся никогда, тем более, в такой экономически развитой стране, как эта, но в Нидерландах у меня тоже имеются склады с товарами. Прости, я понимаю, что ты влюблена в Париж по уши, но терять драгоценное время лично мне как-то не с руки.
— Лично я с тобой согласна, — не преминув подковырнуть, опустила голову собеседница. Покрутила на столе кружку с вином. – Я успею съездить в так любимую Наполеоном королевскую резиденцию в Фонтенбло и на русское кладбище в Сен Женевьев де Буа?
— У тебя там похоронен кто-то из родственников?
— Очень далекие. И по генеалогическому древу, и… по столетиям.
— Думаю, что да, если мы не будем мять простыни до того часа, когда истинные французы займут столики в своих многочисленных брасри и не примутся потягивать разбавленное водой дешевое вино. Наш самолет вылетает поздним вечером, гостиница в Амстердаме уже заказана
— А ты не смог бы изменить способ передвижения?- вдруг спросила она.
— В каком смысле? – вздернул подбородок вверх мужчина.
— Например, пересечь границу Франции не на самолете, а в автомобиле. Думаю, разница во времени была бы небольшая из-за малого расстояния между и между.
— Должен заметить — две границы, дорогая, как раз посередине расположена Бельгия.
— Тем более, в законодательном Брюсселе мы бросили бы монетки в небольшой фонтанчик под Манекен Пис, присмотрелись бы к лицам истинных фламандцев, насколько они изменились по отношению к намалеванным на картинах великими фламандскими художниками, описанным хорошими их современными писателями. Заодно поинтересовались бы, почему бельгийцы живут лучше русских, разве причина только в размерах территорий?
— Могу ответить сразу, что ума, а главное, культуры, у них несравненно больше, — поняв скрытый юмор, усмехнулся в подбородок мужчина, нашарив любимую зажигалку, повертел ее в пальцах. – Над вопросом передвижения я обещаю подумать завтра, а сейчас не кажется ли тебе, что нам пора бы пойти на покой? К тому же, похолодало.
— Конечно, если бы звезды умели греть…
Спустившись по крутым ступенькам парадного подъезда королевского дворца в резиденции Фонтенбло, построенного в виде корпуса огромной виолончели, женщина направилась на выход. Под каблуками перекатывались мелкие камешки от желтоватого песчаника, которым были посыпаны аккуратные дорожки с яркими цветочными клумбами посередине и просторными зелеными лужайками по сторонам. На старинные пушки и картины мало известных мастеров в узких темных коридорах цитадели она внимание задерживала не очень. Лишь притрагивалась пальцами к древней холодной меди, пристально вглядывалась в лица людей из прошумевших над землей столетий. Больше всего молодую женщину притягивала внутренняя атмосфера дворца, она словно пыталась вообразить себя и, как ни странно, своего спутника на месте придворных фрейлин с царедворцами из тех времен, напитаться царившей тогда атмосферой. Скоро пришла к выводу, что если бы все вернулось, то таким бы и осталось. Человеческая внутренняя сущность с веками не менялась, она лишь подстраивалась под веяния моды. Выйдя за ажурную металлическую ограду, женщина прошла к дожидавшемуся ее «Рено-меган», открыв дверцу салона, удобно умостилась на заднем сидении.
— Вам понравилось убранство комнат? – развернулся назад водитель.
— Здесь я уже бывала, — рассеянно ответила она. – Французы хороши тем, что свято блюдут наказы предков, стараясь в окружавших тех древних интерьерах ничего не менять.
— Они наращивают богатства, прибавляя к старому новое. А мы разрушаем и отстраиваем, ломаем и воздвигаем.
— Все более никчемное, — добавила пассажирка. Махнула рукой. – Эти бесполезные разговоры уже надоели. Поехали, пожалуйста.
— В Сен Женевьев де Буа? – тут-же подобрался шофер.
— Именно, там хоть мертвые сраму не имут.
Ровные ряды могил с обыкновенными деревянными крестами, с маленькими скульптурными композициями, с золотистыми ангелочками и короткими, но емкими надписями, были разделены аккуратными дорожками, присыпанными все тем же желтовато-коричневым песчаником с гремевшими под ногами камешками. По главной аллее женщина дошла до покрытой золотым персидским ковром могилы Рудольфа Нуриева с застывшей в высоком прыжке тонкой фигуркой балерины, постояв немного, слегка наклонила голову и завернула на боковую неширокую дорожку Пройдя несколько шагов, внимательно осмотрелась. В этом же квартале, недалеко, находились могилы Андрея Тарковского с надписью: «Человек, который увидел ангела», Александра Галича с его женой. Громоздился громадный гранитный крест донским казакам от благодарных потомков. Вообще, казачьих усыпальниц чаще с православными деревянными крестами было достаточно. Напротив расположились могилы графов и князей, принцев и дворовой знати с царскими приспешниками. Все они были украшены небольшими мраморными или гранитными деталями ввиде раскрытых или закрытых книг, высоких ваз, других предметов быта. Вокруг царили тишина, чистота и порядок, нарушаемые лишь шелестом листьев на подстриженном кустарнике, на аккуратных деревьях, ронявших на землю редкие пожелтевшие листья. Народу было очень мало, отдельные люди темными линиями пятнали пестрое кладбище в разных его местах, отчего еще больше усиливалось ощущение незыблимого здесь покоя. Мария де Витт, урожденная Трепова, лежала под одним серым камнем с князем Петром Трубецким, рядом белела плита с синей православной луковкой семейства графов Толстых. Князь Дондуков-Изыдинов, граф Капнист наверное, с матерью Николь Ивовной, Миря и Андрей Матиасы, Баттичелли… Невысокие из тесанного камня арочки, на каменном кресте распятый Христос, на тонкой мраморной плите позолоченная из меди хризантема, барельефы, фигурки Божьей матери… Молодая женщина продвинулась немного вперед, надолго застыла над пятнистым темно-коричневым надгробьем, под которым уместилось несколько человек с княжескими титулами, ведущими род свой от русских столбовых дворян. С пышных розовых кустов слетело несколько нежных листочков,чуть в стороне негромко тронули струны какого-то музыкального инструмента, и сразу за звуками зачастил густой голос православного батюшки. Женщина подумала, что все приходит и уходит, умирает и возрождается. Вот и на этом кладбище в самом сердце Франции чаще стала звучать русская речь, хотя так называемые россияне и не думают отдавать дань захороненной здесь не по своей воле былой своей славе, предлагая поклоняться ей больше людям иноземным. Порядок по большей части поддерживался энтузиазмом французских граждан. Вздохнув, женщина положила на могильную плиту букет цветов, осенила себя широким крестным знамением и по хрустящей чистенькой дорожке молча пошла вдоль каменных обломков когда-то великой, единой и неделимой, скалы, крепче которой, казалось, не будет в веках. Перед выходом с кладбища заглянула в небольшой аккуратный домик, сунула в сморщенную руку смотрителя свернутые в трубочку деньги. Старик немедленно раскрыл лежащую на столике тетрадь, внес соответствующую запись и вопросительно посмотрел на меценатку. В ответ женщина лишь грустно улыбнулась. За воротами в роскошной машине ее ждал шофер из нового поколения русских, не соизволивший пройти даже за ограду. Всегда сдержанная, она осыпала зелеными искрами презрения сытого потомка скотника с дояркой, бросила сквозь плотно сжатые уста:
— В Париж. И побыстрее.
— Как смогем, гражданочка, — услужливо захихикав, откликнулся тот. Повернул ключ в замке зажигания. – Во Франции пробки тожеть случаются.

Глава

Столицу Нидерландов Амстердам построили на реке Амстель, которая впадала в залив Северного моря. Это был невысокий, как большинство их в Европе, ухоженный городок с многочисленными музеями, со знаменитой улицей Красных фонарей с огромным на ней подобострастием фаллосу ввиде изваяния, вдоль и поперек исчирканный широкими и узкими, глубокими и не очень каналами с абсолютно чистой водой, в которой так любили плавать в меру подкормленные дикие утки и лебеди. По берегам высились пяти и десяти этажные здания старинной постройки в стилях барокко шестнадцатого и восемнадцатого веков, а поздние в стиле ампир. Чувствовалось громадное влияние итальянской и французской архитектур. Въехав в город по широкому автобану, шофер прилежно проскочил до центра города, обогнув знаменитую на весь мир фабрику по обработке природных алмазов, притормозил шестисотый «Мерседес» возле современного здания пятизвездочной гостиницы недалеко от музея Ван Гога. Сидящий на переднем сидении мужчина неторопливо развернулся назад, посмотрел на нисколько не утомленную путешествием красивую свою спутницу. Опустив боковое стекло, она с любопытством осматривалась вокруг.
— Куда ни кинь взгляд, одни велосипеды, — не дожидаясь вопроса от мужчины, удивленно воскликнула она. – Россия вооружается вонючими и тяжелыми автомобилями, Европа переходит на безвредные велосипеды. Снова мы впереди планеты всей.
— Что еще ты успела заметить? – все-таки решился спросить он.
— Амстердам точная копия Санкт-Питера… Или наоборот.
— Скорее, второе, оно весомее и точнее.
— По берегам ухоженных водоемов бегает голландская старость в длинных трусах или прекрасных спортивных костюмах без пузырей на коленях.
— Вместе с молодежью во всем цивилизованном мире люди стараются убежать от инфарктов с инсультами. В России и в Азии над этим новшеством пока смеются.
— Столица Нидерландов насквозь пропахла селедочным запахом.
— Разве? Я что-то не учуял, впрочем, селедку в Амстере продают на каждом углу в любых рассолах с приправами. Хоть в меду.
— И самое главное, — женщина подняла вверх указательный палец. – Народ здесь высокий, он выше, чем на нашей родине и в оставленных нами позади государствах.
— Обо всем перечисленном ты подметила довольно точно, — подвел черту мужчина. – А теперь вылезаем и поднимаемся в свой номер люкс на пятнадцатом этаже. Когда я здесь был в последний раз, с него открывался чудесный вид на залив Северного моря с богатыми яхтами, старинным парусником и китайскими ресторанчиками на воде. Если нидерландцы не возвели закрывающий панораму тихой гавани еще один небоскреб, я покажу тебе некоторые достопримечательности их столицы не покидая лоджии.
— Дондер энд бликсем! – гром и молния — гаркнул бы голландский шкипер, — дергая за ручку двери, выпучила зеленые глаза прекрасная попутчица. — Но я выскажусь скромнее, как насчет хорошего обеда со стаканчиком сухого вина? В здешних местах с винами, говорят, небольшие проблемы.
— Этого добра везде сколько угодно, но сами голландцы употребляют спиртное в очень небольших количествах. Молодежь вообще предпочитает горячительным напиткам марихуану. Купить ее можно в любой кафешке, каннабис растет в горшочках прямо на подоконниках забегаловок и ресторанов.
— Ты знаешь, я тоже была бы не против пары-тройки затяжек порядочной марихуаной, — выйдя из машины, призналась женщина. – В России любой продукт требуется подвергать основательной проверке.
— Ты успела попробовать эту травку? – озабоченно скосил на нее глаза спутник.
— Не только эту… из-под полы. Но здесь она узаконенна, а если разрешают, то мрачные последствия исключены. Так почему бы не отведать?
— Исключены, но никто не гарантирует к ней привыкания. Тебя к каннабису не тянет?
— Абсолютно нет, это не тяжелые наркотики. Легкий кайф, который я испытала, можно сравнить разве что со стаканом доброго бургундского на голодный желудок.
— Как прикажете, сударыня, у меня единственное условие, — запахнул прекрасно скроенный английский пиджак собеседник. – У себя держать это зелье мы не станем, а приобщимся к нему лишь в специально отведенном для этого месте.
— Согласна, — чуть дрогнув длинными черными ресницами, качнула пышными соломенными волосами спутница. И первой сделала легкий шаг ко входу в гостинницу.
Погода благоприятствовала путешественникам, за весь путь не было ни одного намека на дождь. Вот и сейчас золотистые лучи заходящего солнца заскользили по островерхим крышам голландских домов с покрашенными темной краской высокими кирпичными трубами, по крыльям старинной ветряной мельницы на окраине некрупного, в общем-то, города, по серебристым снастям бросившего якорь у входа в спокойную бухту древнего парусника. На просторной лоджии на пятнадцатом этаже гостинницы из стекла и бетона, за уставленным тарелками с фруктами и небольшим количеством холодных закусок маленьким деревянным столиком с белоснежной скатертью, снова расположились мужчина и женщина в вечерних нарядах. В этот раз на мужчине была надета темно-синяя рубашка в мелкую, косую и светлую, полоску с бордовым галстуком с косыми же золотистыми линиями, на рукавах блестели английские алмазные запонки. Немного вьющиеся темные с проседью волосы, разделенные идеальным пробором, поблескивали от питательного крема, удлиненное лицо с большими губами, чуть крупноватым носом, коричневыми глазами выражало полное спокойствие.Черные приподнятые брови оттеняли высокий смугловатый лоб, на щеках с продольными черточками от ямочек в детстве лежал неяркий румянец.
Мужчина приподнял веки, с добродушной усмешкой посмотрел на партнершу на другом конце стола. Молодая женщина мягко улыбнулась в ответ, оторвав от ветки прозрачную салатовую виноградину, отправила ее в рот и снова взялась осматривать окрестности. Сегодня на ней было длинное цвета фрез платье, как всегда, с глубоким вырезом вокруг высокой белой шеи, украшенной бриллиантовым серебряным колье, в маленьких розовых ушках поблескивали точно такие же серьги с тоненькими серебряными как бы подвесками, удачно оттенявшими падающие на плечи светлые локоны. Запястье охватывал бриллиантовый серебряный браслет, на длинных ухоженных пальцах обеих рук с покрытыми серебряным лаком ногтями посверкивали по три серебряных перстня с одинаковыми с колье драгоценными камнями. В волосах с левой стороны головы издавала светлое свечение серебряная заколка ввиде узкого лепестка с бриллиантовыми капельками дождя на ней. В нежарких лучах солнца, на фоне голубого пока залива за спиной, вся она походила на дивный цветок лотоса в спокойных водах Нила, покрывшийся утренней росой.
— Прекрасная панорама, я просто не в силах оторвать взгляда, — задумчиво сказала женщина
— Да, за такой вид не жалко любых денег, — подтвердил ее спутник. – Так надоели офисы с конторами, с автомобильными и самолетными салонами, что я готов вобрать всю эту красоту в себя полностью, чтобы отдаться ей без остатка.
— Знаешь, когда мы ехали по территории Бельгии, меня поразил один пейзаж, — чуть развернулась к нему женщина. – Вдруг среди убранных пустынных полей вырос оазис с небольшим двухэтажным строением, с магазинчиком, бензоколонкой, телефоном, сверкающим чистотой туалетом, с дорожными разводками. А вокруг первозданная тишина и спокойствие, ни машин, ни людей. Чувство охватило такое, словно мы попали на другую планету, населенную более разумными существами с несравненно высоко развитой цивилизацией.
— А была это всего лишь автозаправочная станция, — в знак согласия опустил подбородок вниз мужчина. – Именно так по всей матушке Европе. Действительно, как ты выразилась, совершенно другая планета.
— Но самое главное, что разделяет нас – дикарей, и их – не землян с нашей точки зрения, всего лишь тонкая вспаханная линия под названием государственная граница. Поразительно, что все мы — люди — произошли от одних отца с матерью.
— Вылупились из одного яйца, — с озабоченностью, проявившейся в возникших на лбу морщинах, побарабанил пальцами по столу собседник. – Я заметил, чем дальше мы отдаляемся от исторической родины, тем впечатлительнее ты становишься. Предлагаю переменить тему разговора.
Некоторое время женщина продолжала слепо рассматривать развернувшуюся перед ее взором картину, затем облокотилась о стол, подняла руки и провела ими по лицу, словно смахнула налипшую отрицательную энергию. Тряхнув кистями, выбила из пачки длинную сигарету и прикурила, не преминув бросить кровожадный взгляд на открытую бутылку розового вермута с многочисленными медалями на этикетке. Ее спутник молча привстал со стула, наклонил бутылку с густым вином сначала над ее бокалом, затем до краев наполнил свой. После чего откинулся назад и снова воззрился на собеседницу:
— Ты не желаешь поговорить о другом, об алмазной фабрике, например? Кстати, при ней имеется магазинчик по продаже обработанных алмазов, то есть, бриллиантов от ноль сотых карата до нескольких десятков. Там же есть маленький музей с очень крупными образцами алмазов, когда-либо добытыми голландскими рудокопами, или изъятыми ими же в качестве контрибуции на территории других государств. Среди них выделяется просто чудовищных размеров, к тому же черный, самый большой в мире алмаз.
— При фабрике находится мастерская, в которой корейские ювелиры на глазах покупателей из длинной цепи из благородных металлов сделают вам цепь на шею, браслет на руку или цепочку для карманных часов, — насмешливо покосилась на спутника женщина. – Ты, наверное, забыл, дорогой, что этой дорогой я успела пройти не раз.
— Тогда с тобой просто не о чем поговорить, — притворно развел руками тот.
— Ну почему же, судьба Докаюрона меня волнует по прежнему.
— Странно, обычно ты настраивалась послушать эту историю после того, как обегала все местные музеи, осматривала известные магазины и обходила исторические места с не менее древними достопримечательностями.
— Весь этот багаж я собралась распаковывать только завтра, а в сегодняшний чудный вечер хочу насладиться звучанием твоего голоса, с глубокими интимными нотами в нем раскрывающим содержание сексуальных похождений паренька из провинциального города.
— Наконец-то первой похвалы дождался и я, — с явным оттенком удовольствия засмеялся собеседник. Приподняв бокал, отпил несколько глотков настоянного на травах вермута. И договорил. – Весьма признателен, сударыня, в твоих глазах недолго подняться до пьедестала пусть пока со ступенью третьей. Я не зря надеюсь?
— Мысль твоя работает в направлении правильном, — осыпала скатерть мягким серебром согласного смеха она. – С той лишь разницей, что ты уже давно перерос начальный порог.
— Прекрасно, тогда я продолжу восхождение, — отставив бокал в сторону, посерьезнел спутник. Выдернув из небольшой вазочки салфетку, промокнул увлажненные губы. – Итак, на чем мы остановились в прошлый раз?
— На том, как Дока прибавил в свою коллекцию еще одну юную и несмышленую подружку, с которой хорошо провел время на квартире у однажды пригласившей его к себе лупоглазой танцовщицы.
— Разве он неправильно поступил?
— Не знаю, скорее всего, будь на его месте, я бы тоже постаралась не упустить момент.
— Вот именно, многими из нас, простыми людьми, на подсознательном уровне руководит его величество Время, которое просыпается между пальцами как пыль с проселочного тракта. Она просыпается и развеивается ветром по той же дороге,изредка прилипая к ладоням крохотными крупицами истин. Кто не успел опознать их, тот безнадежно опоздал, потому что пыль уже не соберешь, надо черпать новую горсть. Если это возможно.
— Если позволят высшие силы, дважды в одну и ту же реку заходить не заставляющие. Но наша беседа переливается в философские рассуждения, а я после путешествия хотела бы расслабиться.
— Прости, дорогая, едва не оседлал любимого конька.
Смущенно хмыкнув, собеседник поправил галстук и уселся поудобнее. Черты лица неторопливо разгладила легкая задумчивость.
Наступила дикая пора сдачи государственных экзаменов и защиты диплома. Дока не помнил, как переходил из одной аудитории в другую. Целыми днями он не вытаскивал носа из учебников, полагаясь не на шпаргалки, которыми набивали карманы его однокурсники, а только на свою память. Наконец, за спиной неслышно закрылась последняя тяжелая дверь, осталось ждать результатов многолетней упорной мозговой деятельности. Его супруга телепалась за ним по пятам, выклянчивая подсказки по общим со специальными вопросам, покрывалась обильным потом, когда пыталась вникнуть в суть дела. Она плохо соображала в том, чему пять лет ее пытались научить. Но она была выходцем из деревни, и это являлось огромным козырем в ее руках. Дока стал замечать, что все больше ненавидит первую любовь, что взгляд чаще стал скользить по стройненьким ножкам студенток. Снова внутри зашевелилось чувство сексуальной неудовлетворенности. И как только он осознал, что годы напряженного штудирования конспектов остались позади, он выпустил эти чувства на волю. Рванул на окраину города в обшарпанную халупу со знакомым грузчиком-алкашом, его блудливой сестрой и дедом в ней. И получил капитальный облом, отрезвивший до отъезда по распределению в другую область. Дед умер, грузчик спился и отправился бомжевать, а сестра наконец-то вышла замуж. Когда замешательство прошло, вместе с ним из халупы порог переступил безобразно квадратный муж новой хозяйки с животом между колен. Подцепив Доку за шиворот, надавал подзатыльников и наказал забыть сюда дорогу.
Бывшие однокурсники разъезжались по разным городам огромной страны. Дока ко всему разбегался с женой — той вручили направление в родной колхоз. Он отказался последовать за ней, предпочтя направить стопы в другую сторону. Приехал на одну из многочисленных комсомольских строек, получил должность мастера на металлургическом предприятии. Месяца три ушло на утверждение своей личности на работе и в комнате общежития. Когда страсти улеглись, вновь дал знать о себе прикорнувший было половой инстинкт. К тому времени игравший на гитаре Дока приобщился к художественной самодеятельности. Перед наступлением очередного советского праздника, музыкальный коллектив крепко поддал, Дока увязался за солисткой из ансамбля, невзрачной эстонкой. В общежитие обоих не пустили, возжелавшая его поначалу подружка заартачилась, категорически не согласившись прилечь за кустами. Была середина осени и к вечеру заметно холодало. Как ни уговаривал он девушку, она отвечала твердым отказом. Тогда он применил испытанный прием, зажав ее в каменной нише здания общежития, просунул руку под резинку от трусов, нащупал вертлявый шарик клитора. Крепко стиснувшая ноги полупьяная эстонка потихоньку расслабила мышцы, осталось лишь сдернуть трусики и войти лопавшимся от напряжения членом во влагалище. Пусть стоя и спереди. Или успеть развернуть задом, забросить подол платья на спину и притянуть за упругую попу. Он уже спустил тугие трусики вниз, когда девушка вдруг отшвырнула его руки, быстренько привела себя в порядок и бросилась к тротуару. Дока погнался за ней, так хотелось вновь испытать яркие ощущения от контакта горящего страстями члена с женским половым органом, что был готов пожертвовать всем на свете.
— Не подходи ко мне, проходимец, — когда приблизился, оттолкнула его девушка. – Я тебя совсем не знаю.
— На заводе пашем, в одном коллективе поем и танцуем, — стараясь схватить за рукав осеннего пальто, настаивал Дока. – Ты сама согласилась переспать со мной.
— Тебя не пустили в общежитие, значит, ты чужой, — убыстряя шаг, не сдавалась трезвевшая на глазах эстонка.
— Нас не пропустили потому, что время для посещений уже позднее. Взгляни на часы, вокруг давно стемнело.
Но та не хотела слушать никаких доводов, не соблюдая правил, упорно продолжала идти вперед, пересекая улицы перед радиаторами снующих туда-сюда машин. Наконец, в глухом переулке возле какой-то лесопосадки, он снова привлек девушку к себе, сунув руку в трусы, нашарил заветные половые дольки. Двумя пальцами заерзал вдоль углубления, стараясь разбудить в партнерше сексуальный инстинкт. И вдруг ощутил, как кожу на руке словно ошпарили горячим чаем. На мгновение замер, не в силах сообразить, что бы это могло обозначать, и с недоумнием уставился на подружку. Отведя светло голубые глаза в сторону, эстонка мочилась прямо в трусы. От нее потянуло неприятным запахом:
— Совсем по фазе сдвинулась? – вытаскивая ладонь и вытирая о полы ее пальто, с укором сказал он. – Ну зачем ты так!
— Я сказала, что больше не желаю иметь с тобой дела. Тем более, на улице, — откачнулась она. Негромко взвыв, скорчила дурацкую рожицу. – Проходи-имец, меня всегда пускали в это общежитие, а с тобой нет, потому что ты в нем не живе-ешь.
— Не говори глупостей, я живу в комнате номер тридцать пять.
— Не ве-ерю, ты лабух из местных, а у нас в цеху играешь за де-еньги.
— Думай что хочешь… Ну прошу тебя, дай, я сделаю это быстро, — соображая, что она решила состроить из себя дурочку, не в силах был справиться с возбуждением Дока. Даже моча не оттолкнула от желания ощутить живую трепетную плоть внутри ее полового органа. — Я не буду кончать туда, качну пару раз и сразу вытащу.
— Отойди, я сказала, иначе позову на помощь.
Эстонка нашарила за спиной сухую ветку, замахнувшись, опять ударилась в бега. Узкая дорога вела к высоченной из бетона плотине, перегородившей неширокий в этом месте Днепр с бывшей казачьей вольницей — островом Хортица — в сотнях метров от нее. Уже доносился глухой гул от падавшей вниз воды. Вместе с бригадой Дока успел побывать в неприступном когда-то лагере непокорных запорожцев, осмотреть его вдоль и поперек. Полюбовались они сверху и бешенными потоками, рвавшимися из узких прорезей плотины. Между тем, проскочив до полосатого шлагбаума, эстонка остановилась, закружилась посередине серой ленты асфальта. Вид у нее был такой, словно она оказалась в незнакомом районе. Быстро темнело, дальше начиналась охранная зона с вооруженным постовым в будке. Дока подошел, взял за рукав тонкого пальто, привлек к себе. Она не сопротивлялась, наверное, просто испугалась, что заблудилась окончательно. Она снова доверяла ему, словно ничего не произошло, до тех пор, пока он не принялся мягко и настойчиво сталкивать ее с дороги в густые заросли кустов. Но именно этого она желала меньше всего. Выпростав руки из рукавов пальто, ладонями принялась шлепать его по плечам, по спине. Непонятная агрессивность разозлила. Швырнув девушку на землю, Дока властно потянул за резинку от трусов, сняв их, кулаком раздвинул ноги, просунул пальцы вперед, чтобы следом всадить готовый к действиям член. Ощутил вдруг влажную и липкую от не просохшей мочи промежность, задохнулся от вонючего запаха. Брезгливо откачнувшись назад, обтер ладонь о пожухлую траву. Желание исчезло само собой, словно его никогда не бывало. Эстонка негромко кряхтела, пытаясь напялить подол платья на голые колени. Он хапнул пару глотков свежего воздуха, встал и, не оглядываясь, пошел обратной дорогой.
Первый сексуальный опыт на новом месте проживания вышел неудачным. Встречаясь с эстонкой взглядами на репетициях в актовом зале, Дока старался не отвечать на откровенные улыбки пришедшей в себя бывшей знакомой. Он был уверен, что теперь она готова пойти с ним куда угодно,но липкая моча и приторно-вонючий запах надолго задержались в сознании, отбивая охоту к очередному сближению. Скоро и в комнате общежития наметился крупный сабантуй. Обыкновенным маленьким попойкам не видно было конца, они проходили ежедневно. Бывали случаи, когда пропившись до копейки, утром пораньше ребята вылезали из комнаты и, пока не объявлялись шустрые уборщицы, бродили по коридорам в поисках пустой посуды, чтобы сдав ее, на вырученные деньги купить буханку хлеба и заглушить чувство голода.Посуды оказывалось много, чаще монеток хватало на новую бутылку вина, и пьянка продолжалась. Кто-то приходил в гости, кто из дома получал перевод, а кому выписывали внеочередной аванс. В этот раз у Валика Козловского, живущего этажом выше солиста группы, в которой Дока играл на гитаре, случился день рождения. Или день ангела наступил у кого-то из ребят и они позвали знаменитого на весь город певца к себе в гости. Факт заключался в том, что парня на руках носили местные девчата. Невысокого роста, худощавый, он обладал удлиненным с тонкими чертами лицом, обрамленным ниже плеч черными волнами волос, яркими голубыми глазами с длинными ресницами и большим чувственным ртом. У Козловского в городе в своей квартире жила родная сестра, но никто не знал, почему он оказался в общежитии. Вместе в Валиком в комнату, где обитал Дока, пришла девочка, шестнадцатилетняя истая поклонница певца. Когда все расселись за сдвинутыми вместе столами, она оказалась рядом с Докой. Сидеть подле Козловского не разрешалось никому, чтобы не мешать тому перебирать гитарные струны.
И праздник начался, под привычный звон граненных стаканов с куском наспех обжаренной на общей кухне дешевой колбасы, под запрещенные тогда песни иностранных исполнителей. Особенно популярными считались прямой потомок выходцев из России, осевший во Франции американец Джо Дассен, французский певец Жан Татлян и не уступавший обоим ни в голосе, ни во владении вокалом Валерий Ободзинский. Лучше всего у Козловского получалось под Татляна, он шпарил парочку знакомых песен певца без остановки, исполняя их на своем тарабарском языке, как всегда, незаметно накачиваясь до состояния попавшей в пляжную зону морской звезды, когда в щедро разбавленных испражнениями водах на ту нападал столбняк. Первые часа полтора юная поклонница не сводила с певца глаз, потом спиртное взялось за перелицовку ее сознания. Не имея возможности приклеиться к кумиру, она все откровеннее прижималась к пока еще трезвому Доке. Наверное, он тоже начал нравиться ей. И Дока принял правила игры, сознательно взявшись накачивать девушку вином с водкой одновременно. Он своевременно решил, что мечтающих переспать с Валиком молоденьких наложниц у того достаточно, а у него и со случайным подарком судьбы ничего не получилось. Скоро голубые глаза у девушки взялись разбегаться, аккуратненький носик чуть припух, покрылся мелкой испариной, а губы распухли, стали липкими. Она уже не в состоянии была воспринимать недавнего кумира, целиком отдав себя в руки сидящему рядом парню. Оглядевшись вокруг и заметив, что товарищи давно стараются перекричать друг друга, Дока перегнулся через стол, попросил у Валика ключи от его комнаты. Вряд ли тот что-нибудь понял, машинально засовывая непослушную руку в карман. Подхватив девушку за талию, Дока оторвал ее от стула и направился к двери.
— А куда мы идем? – с пьяным любопытством поинтересовалась она возле выхода.
— В мою комнату, — осознавая, что и она рада близости, не стал обманывать он. Привлек девичью фигурку к себе. – Я люблю тебя, я очень хочу побыть с тобой вдвоем…
— Я тоже… ты понравился мне сразу, — мокрыми губами потянулась она к его подбородку. Попытавшись оглянуться, спросила. – А мы еще вернемся сюда?
— Конечно, немного позже.
В комнате у Козловского была идеальная чистота, рассчитанную на двух человек, певец занимал ее один. Закрыв за собой дверь, Дока нетерпеливо всосался в губы партнерши, чтобы не дать опомниться как в случае с эстонкой, сразу потащил на белевшую в темноте простыней постель. Задрав коротенькое платье, зацепился кончиками пальцев за резинку от маленьких трусиков. Девушка не мешала, она жарко обцеловывала шею, щеки, лоб, все, что встречалось на пути, смачными прикосновениями губ. Разогретая вином, она тоже завелась, вжималась в него упругими грудями, шустрыми бедрами и полненькими ляжками, непроизвольно мешая стащить трусики через не сброшенные на пол туфли. Когда справился с этой бедой, пришла другая ввиде скомкавшихся под пахом штанов. Он с трудом расстегнул закусившуюся на ремне пряжку, судорожными движениями ног затолкал брюки с трусами под спинку кровати. И навалился на партнершу, ощущая, как стоящий колом член без посторонней помощи отыскал то, что ему было нужно. Он головкой раздвинул жирненькие половинки больших половых губ, со звучным сляканьем втиснулся в тугое отверстие во влагалище. Это была победа, отмеченная невыразимо яркими ощущениями тягучей сладости, испускаемыми оплетающими член от основания до уздечки под готовой лопнуть от напряжения головкой взбудораженными нервными окончаниями, до самого томно занывшего пупка, и выше, до готовых подпрыгнуть сосков на грудных мышцах. Доку прошила длинная судорога, заставившая выпрямить колени, дугой изогнуть спину, сквозь стиснутые зубы прорвался длинный интимный стон.
В этот момент притихшая было партнерша неожиданно рванулась из-под него. Хватаясь пальцами за углы подушки, за никелированную спинку кровати, она засучила ногами, заелозила по сложенному поверх простыни одеялу, запрокидывая голову и громко икая. Поначалу он ничего не понял, вцепился в нее, попытавшись глубже просунуть член. Он не собирался вытаскивать его, пусть хоть расположенная на третьем этаже комната вместе с постелью рухнет на первый этаж, пускай девушка под ним даже отключится. Он так долго ждал этого счастливого мига, столько натерпелся от суррогатного удовлетворения себя шершавыми от работы ладонями, что готов был пойти на все. Увидел вдруг, как из раскрытого рта подружки наружу вырвалась рвотная масса, поползла по подбородку, запачкала белую материю. Девушка выгнулась еще раз, потом еще. Лишь убедившись в том, что партнерше стало плохо, Дока рукой дотянулся до приоткрытой створки окна, не вынимая члена, сам подтолкнул подружку к подоконнику. Свесив волосы наружу, она блевала, выворачивалась наизнанку перекручиваясь мокрым бельем. Он продолжал ее насиловать. Когда внутри дрожащей от напряжения плоти настал черед обрушиться мощному валу чувств, вжался в девушку, словно решил слиться с нею воедино, и разорвал углы собственного рта в немом вопле, одновременно заходясь в ярких конвульсиях, забился выброшенной на берег рыбой. Он был счастлив, он добился своего, наконец-то осуществилась не дававшая спокойно жить мечта. Долгожданная пустота заполняла каждую клеточку тела, старательно выметая из потаенных уголков сознания дразнившие его столько времени сексуальные мысли.
Но, видимо, так устроен человек, что с мечтою расстается неохотно. Скорее всего, похотливые желания присохли накрепко, если даже после яростной разрядки он все равно оставался неудовлетворенным. Хотелось еще и еще, не терпелось раздернуть на партнерше пуговицы с застежками, сорвать с нее одежду и пуститься в дикую пляску половых извращений. Дождавшись, пока девушка опрожнит желудок и рукавом кофточки вытрет губы, Дока развернул ее на спину, снова воткнул член в скользкое, как бы готовое вытолкнуть его обратно, влагалище. Наверное, она тоже возжелала насладиться сексом, потому что сразу принялась активно работать кругленькой попой. Некоторое время оба старательно пытались удовлетворить друг друга. Дока млел от распалившего его наслаждения, не обращая внимания на неприятный запах изо рта подружки, губами ловил ее вспухшие губы и с остервенением обсасывал их, перескакивая на раскрасневшиеся пухлые щеки, на мягкую шею, на мочки ушей. Он работал и работал задом, находя во влагалище все новые уголки с раздражающими уздечку под головкой члена маленькими складочками. Их было достаточно, этих неровностей. Вскоре внутри полового органа девушки словно включили непрерывно движущийся конвейер из сладостных рубчиков с заусенцами. Выдержать постоянное напряжение оказалось сложно, Дока приготовился к очередному извержению семени. И снова подружка рванулась из-под него, пытаясь удержать чудовищную рвоту. Опять уцепилась за края подоконника, свесила русые длинные волосы наружу и задергалась будто в припадке. Но и в этот раз Дока не пожелал расстаться с ней, клещем вонзившись в спину. Девушка блевала, а он не переставал вздымать задницу до тех пор, пока снова не скрутила в баранку очередная волна эротической разрядки. Как только она спала, руки отцепились сами и Дока мешком отвалился на постель. Но и в этот раз сил оставалось еще достаточно.
Они старательно расшатывали железную кровать до тех пор, пока подружка не очистила желудок окончательно, а исходивший потом Дока не похудел на глазах. В конце концов оба поняли, что требуется передышка, прильнув друг к другу, попытались отключиться. В этот момент в дверь кто-то громко и настойчиво постучал. Дока попытался приподняться, но измочаленная плоть не хотела слушаться, ноги были ватными, живот подрагивал на хребте кучей ребер.
— Кто это может быть? – смахнув с лица мокрую прядь волос, уцепилась за его плечи подружка. – Стучит и стучит… настырный.
— Наверное, пришел хозяин комнаты.
Он специально не назвал имени Валика Козловского, чтобы не ввести девушку в смущение. После того, что произошло между ними, имя это могло расстроить его дальнейшие планы. А он больше не желал расставаться с партнершей по сексу, загадав начать с ней дружбу. В дверь продолжали барабанить, теперь кулаками и ногами.
— Ты сказал, что комната твоя, — приподняла наивные бровки девушка.
— Она была нашей до прихода… певца.
— Нам нужно одеваться и уматывать? – она машинально оглянулась на темное окно, за которым властвовал глубокий вечер. – А куда мы пойдем? В такой поздний час я до дома не доберусь. — Добавила с надеждой. – Да и не пустят, вся растрепанная.
— Пойду договариваться, — опуская дрожащие ноги на пол, хрипло откликнулся Дока. – Если не получится, придется переселиться в нашу комнату.
— Вас там несколько человек! — подружка испуганно схватила его за запястье. – Пусть лучше певец переспит на твоей кровати, а мы останемся здесь.
— Если согласится…
Козловский не согласился, мало того, он полез в драку.К выясняющим отношения подбежали ребята, послышался голос дежурного, предупредивший, что милиция скоро приедет. Дело запахло керосином. Пока конфликт улаживали, девушка успела исчезнуть.
Много позже Доке удалось встретиться с ней еще один раз, даже проводить до дома. Она обещала навестить его в общежитии. Но ни разу не пришла, а он постеснялся набиваться.
Началась двойная жизнь. В общежитии Дока не просыхал от пьянок, ходил в королях, на заводе же выдвигался в передовики за хорошую работу. Такое существование удовлетворения не приносило, потому что было способно сломать и привести на скамью подсудимых. Ко всему, контакта с женщинами опять не получалось. Они хотели целомудренной дружбы и создания семейного очага, что в корне противоречило его внутренней сущности. Он еще не нагулялся.
Как-то товарищ из комнаты рядом рассказал, что трахает бабу за сорок лет. Она так надоела, что не знает как избавиться. Если Дока желает, пусть присоединяется, мол, после совместного секса хоть повод появится послать подальше. Добавил, что подруга не против сама. Он нехотя согласился, заниматься любовью с женщиной в возрасте было как-то неприлично. Но от сексуального перевозбуждения снова спасал лишь опротивевший до блевотины онанизм, а после любви с подружками наступало душевное равновесие. Вечером он побрился, надушился одеколоном и отправился в назначенное место встречи. Товарищ и его партнерша, огромная баба под пятьдесят лет с необъятным животом, пунцовыми щеками и толстыми руками, уже пританцовывали возле винного магазина. Купив три бутылки вина, компания отправилась на берег Днепра. На обломке скалы, одним концом уходящим под воду, а другим утонувшим в береговом песке, они разложили закуску, поставили емкости с хмельным напитком. Дикое неухоженное место слабо освещал единственный фонарь на столбе у дороги вдоль реки, в темноте гремела бурными потоками воды близкая плотина. Баба не переставая сыпала мелким смешком, зыркала на Доку слезящимися от ветра лупалками. Она как бы приценивалась, а он стеснялся нахальных взглядов, отворачивался в сторону.
Первую бутылку оприходовали мигом, будто не приносили с собой, вторую растянули минут на двадцать. После чего знакомый расстегнул пуговицы на пальто, уверенно взялся за ремень.
— Так, пора работать, — с напускной дерзостью громко сказал он.
Тостушка мигом задрада подол платья и сняла так знакомые Доке теплые рейтузы с начесом. Аккуратно сложив их на камне, разлеглась на нем сама, раскидала ноги в разные стороны. Дока видел, как приблизился к ней знакомый, как стоя задвигал задницей. Появившееся было чувство возбуждения вяло пошевелило член в штанах и, не набрав нужной силы, исчезло. Дока забеспокоился, что с таким настроением имеет все шансы опозориться. После ребятам в общежитии не докажешь, что не желал трахать годившуюся в матери бабу. Плеснув в стакан вина, выпил и отошел в сторону, пытаясь расшевелить угасшую волну. Она будто в песок просочилась. Меж тем, изредка оглядываясь на Доку, товарищ продолжал прилежно работать нижней частью туловища. Прошло минут пятнадцать, Дока принялся руками разминать онемевший свой писюн, но тот словно усох.
— Что-то у меня не получается, при посторонних кончить не смогу, — послышался голос знакомого. – Может, ты попробуешь?
Подруга грубо засмеялась, по матерински похлопала ладонью его по щеке:
— Паши, милый, я еще не разогретая. Кончать он собрался…
— Качай, качай, я попозже, — надрывно отозвался и Дока.
Он уже откровенно взялся за возбуждение не желавшего просыпаться члена. Зажав между ладонями, раскатывал его как дикари палочку для добывания огня. От грубых мозолей сморщенная кожа принялась нестерпимо гореть, в яичках появился болезненный зуд – никакого толку, писюн будто самостоятельно решил не позорить себя близостью с неряшливой теткой. Тогда Дока напряг бедра с ягодицами, усилием воли представил себе пятнадцатилетнюю подружку лупоглазой танцовщицы, с которой удалось переспать всего одну ночь, и просто погладил половые органы. Через минуту по прежнему не ощущавший прикосновений член шевельнулся, в области уздечки зазудело желание. Скоро он, обласканный вниманием, торчал как было надо, с одним недостатком – он был готов опростаться семенем немедленно.
— Не могу, не получается, — снова донесся голос знакомого. – Иди завершай дело, иначе она нас обоих отмудохает.
— Безо всяких сомнений. Привели, выблядки, а трахать за них дядю зови, — отчеканила похожая на разложенную на камне огромную черную тушу его партнерша. Наверное, она успела захмелеть, потому что когда обратилась к Доке, в грубом голосе прозвучала явная угроза. – Эй, на берегу, что ты там притих? Дуй сюда, иначе обоим яйца оторву.
У Доки катастрофически начала исчезать охота. Заметив, что товарищ отошел от камня, он приблизился к бабе,суматошно направил сникающий член в слякающее влагалище. Показалось, что оно похоже на одну из черных дыр в космосе — такое же холодное, бездонное, заполненное одними угрозами. Торопливо задвигав задницей, постарался слабую волну возбуждения не загасить совсем. Он успел почувствовать, как семя по каналу выползло наружу, словно писюн с усилием выдавил зеленые сопли, как моментально сморщилась кожа на нем и на яичках, будто ее продрал ядреный мороз. Сексуального удовлетворения не последовало, оно так и осталось греметь внутри никуда не годным пережженным кирпичом. Он уже хотел отклеиться, ощутив, что обильные выделения из резко пахнущего влагалища по лобку устремились в промежность, когда тетка облапила его за плечи широкими крестьянскими ладонями, привлекла к себе и, басовито покряхтывая, нацелилась таскать по низу огромного своего живота как по стиральной доске.
— Вот теперь дело будет, — радостно гоготнул в трех шагах приводивший себя в порядок закомый. – Я же говорил, что бабушке меня одного мало.
Скованный смешанным со стеснительностью чувством слабого извержения семени, некоторое время Дока с покорностью отдавался во власть сильным рукам, ерзая по залежам жира взад-вперед. Но скоро все существо его воспротивилось откровенному насилию, он попытался вывернуться. Баба напряглась, на мгновение замерла в странноватом положении, и вдруг осела враз подтаявшим сугробом, дохнула в лицо запахом протухших яиц, заголосила в полный голос:
— Вы-ый-й-й-й, не могу-у-у… Ах ты, родненьки-и-ий-й, дове-е-ел меня-а до ха-аты-и-и …
Выскользнув из объятий, Дока откачнулся, с отвращением посмотрел на дрыгавшую ногами тетку, на заросшую черным волосом безразмерную половую щель, дальше переходившую в два разделенных глубоким оврагом трясущихся студнем окорока. Затем перевел взгляд на распахнутое пальто, из-под которого виднелись сползшие на ботинки брюки. И застыл с открытым ртом. Полы пальто, рубашка и брюки оказались густо измазанными белыми выделениями. Наверное, товарищ тоже сумел опростаться, но признаваться в этом не пожелал, решив показать свою мужскую силу.
— Ну, ты молодец, — тот уже стоял рядом, похлопывая Доку ладонью по спине. – Сколько ее ни трахал, доводить до хаты так и не получалось.
— Она довела себя сама, — вытаскивая носовой платок, брезгливо взялся оттирать одежду партнер. – Родненькая, блин… Знал бы, десятой дорогой обошел.
Перед самым Новым годом Доке от бывшей жены неожиданно пришло письмо. Они не переписывались, лишь вначале обменялись адресами. Прочитав послание, он забросил его в тумбочку. Возвращаться на родину не хотелось, на новом месте перспектива выйти в люди была все-таки основательнее. Он чувствовал, что с каждодневными пьянками пока в силах справиться самостоятельно, главное, на рабочем месте его ценили, обещая в скором времени перевести начальником смены. Как в институте, так и на заводе, он с прилежностью вникал в тонкости производства, выводя в передовые коллектив бригады. К тому же, участие в художественной самодеятельности делало его заметным человеком, прибавляя баллов по графе общественная работа. В общежитии он стал полноправным авторитетом, ребята объявили его королем. Чего не хватало, так это охочей до секса постоянной партнерши. Как ни выкручивался Дока, по жизни двойные стандарты рушили все планы на этот счет. На работе надо было держать себя в руках, в общежитии не давали спокойно осмотреться друзья.
Наступил Новый год, который он, отказавшись от предоставленного администрацией небольшого отпуска, решил провести со ставшим родным коллективом. После концерта в цеху, руководитель музыкально-инструментального ансамбля объявил, что на встречу Нового года они приглашены в женское общежитие при заводе. У Доки было достаточно знакомых девушек, приехавших на предприятие из Западной Украины и проживавших там же. Они часто смеялись над ним, предлагая правильно произнести фразу: на полыци лыжить пивполяныци. Как он ни старался, западянки все равно покатывались со смеху над его москальским акцентом. Все они не отказывали в дружбе, ставя одно условие – рукам волю не давать.
Концерт начался не в актовом зале общежития, а прямо на лестничной площадке, в коридоре. Дока терзал гитару как заправский лабух, он обладал исключительным чувством ритма. Ребят из ансамбля облепили молоденькие девушки, звонкими голосами они подхватывали мелодию, которую задавали музыканты, и доводили ее до конца самостоятельно. Оставалось только подыгрывать. Одна из подружек, давно набивавшаяся в друзья, в этот день особенно плотно прижималась к Доке. Когда подоспело время садиться за накрытые столы, она опять оказалась рядом. В этот раз Дока разрешил себе отвязаться по полной программе. Вместе с подружкой он опрокидывал одну рюмку водки за другой. Затем все выходили в коридор, пели, плясали, смеялись, обнимались, и снова возвращались к уставленному спиртным с закусками столу. Дока видел, что является центром внимания, можно было приглашать любую девушку, ни одна не отказала бы в близости. Но поначалу прибившаяся подружка не спускала с него зорких глаз. Скоро он почувствовал,что перебрал лишнего, голова стала покруживаться, пальцы захватывать не те струны. Никто не обращал на фальшивую игру внимания, лишь бы любимые всеми лабухи присутствовали на празднике. В конце концов ему пришлось передать гитару более трезвому парню и включиться в общее веселье. В какой-то момент он с подружкой оказался зажатым в темном углу просторного коридора. Ощутил вдруг, как приникла к нему она разгоряченным телом, как подставляет пылающие щеки и сама жадно ловит его губы. Голова закружилась еще больше, ноги стали ватными. Вместо сексуального возбуждения изнутри поднялась мутная волна тошноты. Борясь с нею, Дока вяло отвечал на страстные поцелуи. Девушка вжималась, мяла и тискала его, а ему нечем было дышать. Наконец, он оторвался от стены, устремился по коридору в поисках туалета, или хотя бы мусорной урны. Подружка не отставала ни на шаг, наоборот, сама показала дверь в туалетную комнату. Когда отблевался и вышел, снова прильнула всей ладной деревенской фигуркой, не обращая внимания на потеки рвоты на его рубашке. Не в первые Дока подумал о том, что пьянка и секс несовместимы, сколько случаев было упущено из-за обычного неумения держать себя в руках, сосчитать не представлялось возможным. Вот и сейчас он осознавал, что девушка заведена, ее не следует уговаривать, а нужно брать голыми руками и тащить в какой укромный уголок. Он бы давно и с удовольствием это сделал, если бы не новые спазмы категорически отвергавшего спиртное не в меру желудка. Прислонившись к прохладной стене, позволил подружке все, что ей хотелось в данный момент. Но девушке этого оказалось мало, схватив за рукав рубашки, она увлекла его за собой вниз по лестнице, в длинном коридоре завернула за угол, устремилась к одной из дверей с намалеванными белой краской большими цифрами вверху. От быстрого бега у Доки вновь начались приступы рвоты. Рассуждать было некогда, к тому же, туалета поблизости не оказалось, и он срыгнул прямо на кучу мусора в углу. Она и в этот раз терпеливо засуетилась рядом, поддерживая ему голову, вытирая платком рот. А когда он распрямился, снова потащила к заветной двери. Наверное, в комнате она жила, потому что в кармане платья оказался ключ. Открыв замок, вошла в темное пространство, не выпуская из пальцев его рубашки, другой рукой резко включила свет. И сникла сразу, резко и безнадежно, словно наткнулась на непреодолимое препятствие. Немного протрезвевший Дока приподнял тяжелую голову, осмотрелся вокруг. С обоих сторон большого чистого помещения выстроились по три в ряд шесть аккуратно заправленных белоснежными простынями с белее снега наволочками на небольших подушках железных койки. На одной из них, свесив ноги в ботинках на пол, негромко похрапывал молодой парень. Как и Дока, он, скорее всего, был пьяным в умат, потому что безвольно разбросанные кисти рук тоже болтались в воздухе. Потоптавшись на месте, Дока решительно выключил свет, привлек подружку к себе. Ощутил, как из собственного рта пахнуло запахом рвоты, а в глазах заплясали разноцветные круги. Он устоял, поводив губами по пышной копне волос, настойчиво подтолкнул девушку к одной из кроватей. Вся какая-то опустошенная, она не сопротивлялась, вяло чиркая туфлями по полу. Лежа на кровати позволила обнажить груди, поцеловать соски, погладить ладонью между ног. Дальше продвигать руку не следовало, она оборвала попытки нащупать резинку от трусов решительно, словно за резинкой этой находилась ее душа.
Сколько они пролежали вместе, Дока не помнил, как пропустил тот момент, когда отключился напрочь. Очнулся от яркого в широких прозрачных занавесках света, когда день полностью вошел в свои права. Девушки рядом не было, не похрапывал и незнакомый парень на кровати рядом. Зато на тумбочке стоял стакан вина и тарелка с нарезанной колбасой с кусочком черного хлеба. Он не опохмелялся, но сейчас заставил себя приподняться, отхлебнуть несколько глотков. Почувствовал, как спазмы скомкали желудок, заставив его подкинуть к горлу остатки пищи. Усилием воли он задавил потуги к рвоте, а минут через десять сделал еще пару глотков. Теперь вино прошло в желудок без протеста, по взопревшему телу неторопливо разбежались первые волны тепла, в груди рассасывался тугой клубок неприятных ощущений. Скоро вся плоть отмякла, сделалась послушной. Дока помнил все до мельчайших подробностей, и от этого несоответствия, заставляющего прошедшее переживать заново, хотелось уткнуться в подушку и затрястись в глубоких рыданиях. Какой раз упускалась возможность переспать с красивой девушкой, в который случай он не сумел обрести любовницу. Он вспоминал друзей, у которых все получалось с первого раза – и наслаждаться сексом с молоденькими девчонками, и находить среди них полностью под себя жену. Его же вечно подводили непредвиденные обстоятельства. То из-за стыдливости, от внутреннего напряжения, член не вовремя откажет, то организм примется самоочищаться от спиртного, то пропускающие даже бродячих собак вахтеры в общежитии отвяжутся на него как на не родного.
Немного позже, когда Дока поднялся наверх и присоединился ко всем встречающим за столом Новый год, он увидел девушку. Она сидела рядом с каким-то парнем. Но вчерашняя подружка его уже не узнала.

Глава

Солнце медленно опустилось в залив Северного моря, ярче засверкали разноцетные огоньки вокруг выгнутых крыш китайских ресторанчиков на воде, побежали световые дорожки по снастям старинного парусника на самый верх высоченной мачты с корзиной на ней вперед смотрящего. Похолодало. Зябко передернув плечами, молодая женщина сняла со спинки стула теплую вязанную кофту, накинула на плечи. Ее собеседник протянул руку к выключателю на стене, под потолком просторной лоджии вспыхнула плоская люстра ввиде какого-то цветка. Затем приподнялся, налил женщине вермута в бокал, наполнил хорошим вином свой до краев, отхлебнув пару глотков, щелчком выбил из пачки дорогую сигарету. Из серебряной зажигалки из зеленой яшмы вырвалось ровное пламя.
— Спасибо, — охватывая бокал пальцами,с легкой улыбкой на бледноватом лице поблагодарила женщина. – Ты всегда был настоящим английским сэром.
Занятый своими мыслями, мужчина ответил молчаливым кивком головы. Немного помедлив, его собеседница пригубила вино, посмаковав под языком, снова прильнула к хрустальному краю играющей всеми цветами радуги тонкой посудины. Бриллиантовое колье солидарно отозвалось драгоценной россыпью искр, за ним эстафету подхватил серебряный браслет на запястье, сережки в ушах. Мелодию камней увенчала заколка в светлых волосах. Скоро вся женщина словно оделась в живую радугу цветов. Мужчина завороженно распахнул большие карие глаза, он будто впервые увидел спутницу в ином ракурсе. Но это чудо длилось всего лишь миг. Собеседница поставила бокал на белоснежную скатерть и метелица искр растворилась в свежем воздухе. Теперь лишь отдельные зеленовато-синевато-красные росчерки отскакивали от украшений, окружая их обладательницу завесой таинственности.
— Почему-то мне все больше становится жалко этого Доку, словно над ним висит злой рок, — после минутного молчания, негромко сказала женщина.–Или дело в его характере,необузданном, невыдержанном, который ощущается даже при таком изложении как бы на подсознательном уровне, то ли сам он от рождения ненасытный.
— Разве мало людей с подобными диагнозами? В том-то и штука, что свои чувства нужно держать в ежовых рукавицах, а не разбрасывать их в прочем числе на почву бесплодную, — мужчина глубоко затянулся дымом, густой струей выпустил его вверх. – В развитых странах к самообладанию приучают с пеленок путем вежливого обращения, затем религиозного наставления с беспрекословным подчинением закону. В странах отсталых ни один из приведенных примеров не работает, поэтому бардака достаточно, а продвижение вперед по пути прогресса мизерное.
— В первую очередь в странах с высоким интеллектуальным потенциалом индивидууму дают возможность испробовать многие запретные плоды на себе с тех самых подгузников, чтобы потом он сумел выбрать сам, по какой из дорог ему пойти, — пожала плечами женщина. – На первом месте у них семья,поэтому браки совершаются после тридцати лет,когда возможность обеспечить ее всем необходимым становится реальностью. До этого же срока каждый волен вести себя как заблагорассудится, разумеется, не преступая заповедей Божиих, подкрепленных земными законами. Ты чаще меня бывал на Западе, разве я не права?
— Я в свободном обществе не родился и не жил, я лишь изредка его навещал. Поэтому представление мое о нем почти такое же, как и твое, — не согласился с доводами собеседник. Повертел в руках отполированную зажигалку. – Но вряд ли английские или французские родители разрешат малышу то, чего ему не следует делать. Правда здесь заключается в том, что они дают ребенку свободы больше в тех сферах жизнедеятельности, которые не наносят вред в первую очередь им самим, во вторую обществу, в котором они живут. То есть, для себя, для своего здоровья с удовольствиями – пожалуйста, но для поступков, превышающих нормальный человеческий аппетит, для извращенных – категорический запрет. У нашего героя Доки запрет лежал на всем — и на добром, и на плохом, поэтому выросло уродливое подобие человека разумного.
— В какой-то степени ты прав, на девочек, на вино с сигаретами ограничения правильные. Но у Доки был запрет на самое главное – на счастливое детство. Ведь он вырос без отца, который смог бы растолковать ему разницу между полами, чтобы удовлетворить жгучее мальчишеское любопытство. Поэтому ему приходилось учиться на собственных ошибках, о чем мы с тобой пытались говорить в прошлые разы.
— Эта тема вечная.., — хмыкнул мужчина.
— …Потому что мы сами давно отцы и матери. У Гончарова она выросла в целый роман, — продолжила мысль собеседница. Оторвала от грозди крупную виноградину, отправила ее в рот.
— Но почему мы снова взялись ее разрабатывать? – недоуменно вздернул черные брови он. – Разве нам не о чем больше рассуждать?
— Есть. Таких тем, также, как и вопросов к зачинанию интересной беседы, бесчетное количество, — по лисьи облизала губы спутница. Со смехом закончила. – Дело в том, что Дока давно стал нашим сыном. Во всяком случае, для меня.
— Слава Богу, я думал, в главном герое повествования ты до сих пор подозревашь своего покорного слугу, — облегченно выдохнул собеседник. – Тогда рассказывать о его дальнейшей судьбе легче, если, конечно, она не успела надоесть.
— Не то, что надоесть, даже пресытиться ею не сподобилась по одной причине, — весело откликнулась она. – То, о чем ты повествуешь, включает в себя две главных на мой взгляд в жизни темы – о детях и их родителях, и о сексе. Рассуждения в данном русле не наскучат никогда. Но на сегодня хватит, потому что на завтра у меня составлена большая программа.
— Согласен, к тому же, мне тоже предстоит нелегкий день. Я уже предупредил своих представителей в здешних фирмах о большом производственном совещании, хотя в это стране дела у нас идут неплохо.
— Перед собранием я бы посоветовала тебе посетить музей мадам Тюссо. Он находится недалеко от нашей гостиницы.
— Появились новые фигуры мировых знаменитостей?
— Этого добра там достаточно, — сдерживая внутренний смех, махнула рукой женщина. — Зная твой горячий темперамент, я предлагаю посетить музей по другому поводу – чтобы успокоиться.
— Прости, а что там может благотворно подействовать на нервы?
— Выражение физиономий восковых кукол, точных копий их земных подлинников. Они скопированы практически точно.
— Разве?
— Ну да, только у одних выражения сложились из человеческой материи, а у других из смешанного с воском парафина.
— Хорошо подмечено… Я выгляжу ершистым? – вскинул подбородок собеседник.
— Ты недоволен тем, что у Доки ничего не получается, — уловив, что собеседник не чувствует подвоха, прыснула в салфетку спутница. – Во время повествования это явно отражалось на твоем лице.
— Опять ты хочешь соединить меня с ним, — притворно возмутился он. — В который раз повторяю, это герой вымышленный, так называемый собирательный образ. Понимаешь?
— Отчего не понять. Но так похоже…
По нескольким каменным ступенькам женщина поднялась на площадку перед входом в музей Ван Гога. У скромного окошка кассы собралась небольшая очередь, состоявшая не только из многочисленных туристов из разных стран, но и коренных жителей Амстердама, вообще независимых Нидерландов, приезжавших сюда на машинах целыми семьями. Как ни странно, в стране, в которой разрешалось буквально все, в том числе свободная продажа наркотиков и занятия проституцией, дети вели себя более чем скромно. Можно сказать, что они поступали разумно. Не прыгали, не толкались, не кричали визгливыми голосами, не крутились под ногами, а чистенькие, сытые, чинно продвигались в очереди рядом с родителями. Ухоженные умные дети, похожие на интеллигентных своих предков. Купив билет за четыре евро, женщина прошла за стеклянные двери первого этажа музея. Она бывала уже здесь, знала, что основная часть картин великого постимпрессиониста позапрошлого века была развешана по стенам в просторном зале на втором этаже. Там висели холсты с уродливыми лицами туземных женщин и мужчин, пейзажами с морем и пальмами по берегам, натюрмортами с подсолнухами. Последних было достаточно в разных числах– от одиноких подсолнухов с желтыми лепестками вокруг спелых черных зерен, до плантаций их. Определенную часть жизни художник прожил среди аборигенов маленьких колониальных островов, затерянных в бескрайних океанских просторах. А на первом этаже было больше полотен других художников, в том числе и раннего соплеменника Ван Гога, в какой-то степени даже более значительного, Рембрандта. Впрочем, они висели на всех трех этажах наполненого светом здания. Женщина заметила присевшую на корточки небольшую кучку мальчиков и девочек с кисточками и карандашами в руках, не оглядываясь больше по сторонам, поспешила в ту сторону. За выкрашенной светлой краской колонной открылась картина, которую она никак не могла забыть. Это был «Ночной дозор» великого Рембрандта. Дети пытались скопировать эпическое полотно в свои альбомы. Здесь их стремление не только поддерживалось, но и поощрялось бесплатным пропуском в музейные залы. Ни вангоговские «Ночное кафе», ни «Пейзаж в Освере после дождя», по написанию в чем-то схожие с «дозором», не оставили в сознании молодой женщины столько впечатлений, сколько за один раз подарила эта картина его гениального земляка.
Закованный в доспехи дозор из нескольких суровых воинов гремел ботинками по булыжникам ночного города. В руках мертвенным светом отсвечивали алебарды, мечи и длинные копья, на головах поблескивали шлемы с забралами, через узкие прорези в которых пристально вглядывались в темноту улиц дикие глаза ратников. Казалось, железными телами воины заполнили картину от края до края, делая ее первобытной, сумрачной и угрожающей. Но впереди отряда с растрепанными волосами вышагивала маленькая девочка в рваных одеждах, на которую падал свет от горящего факела. Ребенок выглядел таким хрупким, что невольно хотелось прижать его к груди, защитить от средневековых расправ. И в то же время именно девочка беззащитностью своей наполняла всю композицию жизненным теплом, несмотря на мрачные тона, делала ее светлой, жиненноутверждающей. Как бы подающей надежду на приход светлых и радостных дней. Воистину художник в полной мере владел мастерством отображения света и тьмы, на их контрастах создавая настоящие шедевры. От картины невозможно было оторваться, она завораживала, притягивала к себе, заставляя впитывать всю без остатка, чтобы потом надолго задуматься о смысле такой недолгой жизни.
Прислонившись к массивной колонне, женщина сняла с плеча дамскую сумочку, ремешком переплела обе руки и с вожделением посмотрела на вывешенное в музее не его имени великое произведение голландского гения. Прекрасные зеленые глаза ее подернулись туманом глубокой задумчивости.
Она не помнила, сколько простояла перед чудным творением, из задумчивости ее вывел громкий возглас ребенка. Похлопав ресницами, женщина огляделась вокруг. Сбоку картины стояла молодая чета европейцев с маленьким мальчиком на руках, пальчиком указывающим на девочку в центре картины. Неизвестно, что заставило ребенка издать восклицание – сам образ на полотне, или светлые мазки, которыми он был выписан, только на лице мальчика отразилась настоящая тревога, желание привлечь внимание родителей к его беззащитности. Грустно усмехнувшись, женщина молча пошла вглубь музея. Как ни странно, несмотря на внутреннюю солидарность с художником, Ваг Гог интересовал ее меньше. После просмотра его написанных на пике нервного напряжения картин всегда появлялось неприятное чувство одиночества, отрешенности от в большей степени беззаботного мира людей. В связи с этими неудобствами, оставалось только освежить в памяти усвоенное в прошлые приезды, да посмотреть, что нового успели наворотить современные постмодернисты, во владение которым отводилась просторная секция в одном из углов просторного зала на первом этаже. Но и они, эти чудики от настоящего ремесла, в этот раз не порадовали резиново-металлическими извращениями, а ограничились крестьянскими колосьями с подвешенными сверху серпами. Позорное копирование дамоклова меча над вечным бытием, только ограниченное узостью мышления к подсмотренной чужой теме. Там – угроза самой жизни, здесь — всего лишь продуктовое предостережение. Свернув в небольшой коридорчик, женщина прошла на остекленную сверху до низу веранду, служащую одновременно и смотровой площадкой, и местом для курения. Прикурив сигарету, подождала, пока дым наградит подусталую плоть легким кайфом,облокотилась об аккуратную линию как бы перилец. Перед взором раскинулась панорама невысокого, не столь уж большого, зеленого городка с редкими ажурными этажерками до двадцатого этажа, но ухоженного до такой степени, что о его чистоте можно было судить даже по крышам с длинными прямоугольниками выкрашенных черной краской труб. По размеченным проспектам неторопливо бежали немногочисленные сверкающие автомобили, оставляя позади себя никуда не спешащих велосипедистов, по тротуарам прохаживались по большей части одинокие обеспеченные жители. Размеренность чувствовалась во всем, она была присуща всей Европе, с заходом солнца закрывающейся в квартирах перед уютными экранами современной видео техники. И снова необъяснимое чувство тоски сдавило женщине грудь. Это происходило всегда, как только она пересекала государственную границу. Наверное, давала знать о себе загадочная русская душа, не могущая представить себя без родной помойной ямы. Передерув плечами, женщина с привычным раздражением подумала о том, что никакой загадки в корне быть не должно. Нет ее в душе, как не существует особого пути России. Это выдумки старающихся удержаться у власти идиотов-патриотов, точно такие-же, как явная ложь, присутствующая в рассуждениях, что еврейская нация самая умная на земле. Ум еврея развился от одного неудобного для этой нации обстоятельства – от вечной конспирации. Когда человека приговаривают пожизненно прятаться, он приобретает способность пролезать сквозь игольное ушко. Точно так-же и русская душа, наследница татаро-монгольских нукеров, под цыганские переборы гитарных струн вечно плачет по необъятным диким степям,на немерянных природных богатствах завоеванных территорий презирая ухоженное благополучие.
Загасив окурок, женщина перекинула ремешок сумочки через плечо, неспешной походкой направилась к выходу из музея. На сегодняшний день было запланированно еще много разных дел, обещающих поднять настроение. А вечером, когда ее спутник освободится, они обязательно посетят улицу Красных фонарей. На ней установлен трехметровый памятник торжеству жизни – мужскому фаллосу, там, за зеркальными витринами, в эротических позах извиваются современные наложницы из разных стран, за немалые деньги предлагающие мимолетную любовь. Белые, желтые, черные, красные, коричневые, узкоглазые, с глазами в поллица, широкоскулые и с лицами наподобие острой сабли. Толстые и тонкие, длинные и короткие, все они тяготятся одним – нехваткой денег. Своего спутника женщина сводит туда обязательно, как и в кафе с порциями каннабиса прямо на столиках, чтобы доказать преимущества свободного общества, выбирающего путь свой не как в России – особый – а по собственному разумению, по решению раскованного разума. Хочешь — иди на панель и кури травку, желаешь добиться значительного — займись любимым делом.
Красноватое солнце выпуклым краем коснулось штилевых вод залива, рассеянными лучами прощупало шикарную лоджию на пятнадцатом этаже элитной гостинницы и перед сном решило принять морскую ванну. Недавно вернувшиеся из экскурсии по городу мужчина и его спутница уже успели смыть амстердамскую не густую пыль и переодеться в вечерние наряды. Для них это стало своеобразным ритуалом, призывающим к неукоснительному поддержанию не только формы, но и светского образа жизни. Вежливый официант из местных афроголландцев расставил на столике вазы с фруктами, дорогую бутылку марочного вина, ловко скинул на белоснежную скатерть две хрустальных селедочницы с розовыми кусочками селедки в лимонном соку. Чуть отодвинув стулья от стола, неслышно удалился. Мужчина первым показался на лоджии,завернув рукав отличного пиджака от Пако Рабанна,взглянул на часы,затем посмотрел на солнце. Скинув пиджак, опустился на стул и сразу подхватил серебряную вилку, воткнул ее в самый жирный кусочек сельди, поддерживая тот ломтем белого хлеба, потащил в рот. Закрыв глаза, принялся смаковать непривычное кушанье. От этого занятия его отвлекло появление женщины в новом вечернем платье до щиколоток, с разрезом по правому боку до середины бедер и с аккуратной шляпкой из серебристой соломки на убранных под нее соломенных волосах. Она была верна своим привычкам, надев украшения из светлого серебра. Лишь драгоценные камни оказались другими, в этот раз в ожерелье с браслетом, в клипсах с заколкой в волосах, синими брызгами отсвечивал звездчатый сапфир. На мгновение прижавшись к поднявшемуся навстречу мужчине, она присела на услужливо придвинутый им стул и расслабленно откинулась на высокую спинку.
— Слава Богу, кажется, мы добрались до дома, — облегченно выдохнула она. Заметив на подбородке у спутника потеки масла, вздернула тонкие брови. – Ты успел отпробовать местный деликатес? И как он тебе на вкус?
— Не удержался, у этой сельди такой аппетитный вид, — подтолкнув свой стул поближе к столу, признался спутник. – Надо сказать, голландцы мастера приготавливать из сельди отличные блюда. Лично я едва пальцы не проглотил. Советую отведать.
— Тогда налей, пожалуйста, в бокал немного вина. Сначала нужно промочить горло.
Вино на вкус оказалось настолько приятным, что женщина с опаской покосилась на селедочницу. Ей не хотелось сразу перебивать как бы прохладно-тягучие ощущения, освежившие полость рта.
— Не нахожу слов, напиток просто прелесть,- почмокала она полноватыми губами. Вскинула продолговатые глаза на мужчину. – Что за марку ты заказал на сегодняшний чудный вечер?
— Нам принесли «Шато Икем» с тминными и травяными добавками. Тебе понравилось?
— Очень, даже не хочется браться за нежнейшую на первый взгляд селедку.
— Тогда советую сначала покурить, а потом браться за закуску.
— Меня и курить не тянет. Настоящая прохладная нега, под которую подошла бы хорошая история о настоящей любви с натуральным сексом.
— Хм.., не ожидал подобного воздействия от глотка обычного вина, — как бы про себя пробурчал мужчина. Плеснув напитка и себе, осторожно отпил, посмаковал под языком. Пожав плечами, покосился на играющий цветами радуги в закатных лучах хрустальный графин, перевел взгляд на собеседницу. – Ну что же, если я сумел угодить тебе в первый раз, то постараюсь побаловать и во второй. Тем более, что нашему герою ничего не оставалось, как влюбиться в какую-нибудь прелестницу и наконец-то обрести с ней душевный покой. Если это, конечно, получится. Кажется, своей неопределенностью во всем он стал доставлять беспокойство и тебе. Я правильно понял твои вчерашние высказывания по поводу его судьбы?
— Нет, конечно, — засмеялась женщина. – Судьба у него своя, он ее уже сделал – прожил — до сегодняшнего дня. Спрашивается, зачем переживать о прошедшем. О прошлом нужно не печалиться, а жестко констатировать факты, чтобы не повторить просчетов чужих уже в собственной линии жизни.
— Велик народ, умеющий смеяться над своими ошибками. Если бы еще он умел делать из этого выводы – цены бы ему не было, — с пафосом продекламировал мужчина. – Дорогая, я давно понял, что ты плоть от плоти, кровь от крови дочь своей великой нации.
— Разве это плохо? – вскинула голову собеседница.
— Я хотел сказать, что как раз за это я люблю тебя еще больше. И мечтаю о том, чтобы в нашей стране все оказались такими. К сожалению, это невозможно.
— Ты только что утверждал, что я плоть и кровь от своего народа,- иронически усмехнулась женщина. – А теперь говоришь, что это невозможно. Объясни, где здесь спрятана логика?
— Она наверху, — мужчина пригладил волосы. – Русский народ живет чувственными прекрасными мечтами, не воплощая их в жизнь на практике. Он мечтатель, как и ты. У тебя была — и остается -возможность сделать карьеру и присоединиться к европейскому бомонду, но явственно осязаемому благополучию ты предпочла темную лошадку. То есть, меня. Почему?
— Потому что, я тебя тоже… уважаю, — немного подумав, скромно опустила длинные ресницы женщина. – К тому же, там все ясно, а здесь, как ты выразился, темная лошадка. А я, как и мой народ, по жизни игрок.
— Вопрос исчерпан,- с довольной улыбкой откинулся на спинку стула собеседник. Решительно взмахнул руками, боясь продолжать случайную тему, чтобы ненароком не затронуть откуда-нибудь выпрыгнувших болевых точек. А их во взаимоотношениях с прелестной спутницей оставалась еще масса. Он был удовлетворен за время не столь долгого пути достигнутыми результатами. Повторил. – Этот вопрос считаю полностью исчерпанным, и перехожу к продолжению повествования о нашем общем друге. Или о сыне, как тебе будет угодно.
— Согласна, не стоит развивать диалог дальше. Осмыслить полностью наш странноватый на первый взгляд союз мы пока не готовы,- поднося бокал к губам, пригасила дерзкие лукавинки в зрачках собеседница. Отпив несколько глотков, потянулась к коробке с сигаретами. – Итак, сына мы оставили в положении незавидном. Что же произошло с ним дальше?
— Ты сама подтвердила, что он успел прожить свою судьбу до нынешних дней, — усаживаясь поудобнее, улыбнулся мужчина. – Мне остается лишь проследить за ее предначертаниями и отметить, что из загаданного им сбылось, а что ушло в зыбучий песок иллюзий.
— С удовольствием присоединяюсь к этому.
Как только Дока осознал, что при неправильном образе жизни найти достойную пару ему не удастся, и сексуальное удовлетворение по прежнему будет искать в опостылевшем онанизме, он не откладывая откликнулся на письмо законной жены. Месяца через два та вдруг приехала к нему, такая же по крестьянски ладная, но раздобревшая по линии начальственного гонора. Оказывается, ей успели предложить невысокую руководящую должность не в родном колхозе, а в районном центре, и она постаралась нашуметь некоторыми инициативными начинаниями. Единственное, что могло помешать дальнейшему продвижению по службе, это неустойчивое семейное положение. По паспорту вроде и замужем, а супруга рядом нет. Занимающему пост члену партии такое было не к лицу. Истинную причину приезда она, конечно, скрыла, сослалась на то, что соскучилась по с первого взгляда любимому человеку, готова пойти на мировую в ущерб собственному достоинству. Он поверил в любовь с бессонными ночами, в то, что жена мечтает о ребенке. Пришел к директору завода и написал заявление на увольнение. На уговоры с немедленным предоставлением квартиры в малосемейке, подыскиванием общими усилиями невесты, главное, досрочным переводом его в начальники отдела, ответил категорическим отказом. В тот момент он больше доверял супруге не только по линии любви, но и обещанию скорого его продвижения по службе на родине. С ее по крестьянски мощной пробивной силой, граничащей с откровенным хамством, это представлялось более похожим на правду.
Как только они вернулись, им и правда сразу предоставили квартиру. Два специалиста, да еще с высшим образованием, для небольшого городка оказались подарком. Но розовые мечты развеялись чуть не с первого месяца. Несмотря на хорошую должность и неплохую зарплату, Доку никто не стремился излечивать от ревности. Вдруг всплыла безобразная история о похождениях супруги с каким-то слесарем с авторемонтного завода, затем еще что-то подобное. Докатило наконец-то и то обстоятельство, что нужен ей лишь для восхождения по служебной лестнице на вершину власти. Он с недоумением воззрился на маленького рядом наполеончика из глухой провинции, осенило вдруг, что все они, коротышки, одинаковые: карлы двенадцатые, наполеоны, ленины, жуковы, в том числе, всякие сталины. И он взбесился. Вспомнив отказы девушек при сексуальном к ним домогательстве, всю невыплеснутую злость выместил на жене, избив ту до полусмерти. О своих изменах задумываться не пожелал, в бешенство приводил тот факт, что вернулся к женщине, у которой был первым, но на которой кто-то успел побывать. Всегда рассчитывал, что подруга по жизни будет как жена Цезаря — в неприкосновенности и вне подозрений. Оказалось, что за время отсутствия она опустила его ниже обывателей, над которыми снисходительно посмеивался, перед которыми старался возвыситься. Семейная телега загремела под откос, увлекая за собой седоков, отбирая у них то, чем успели их наградить власть имущие. Собрав манатки, супруга укатила в большой областной город, оставив Доку тонуть в бутылках с вином.
После отъезда жены прошло месяца три. Как-то изрядно опустившийся, спешащий в магазин за очередной бутылкой, Дока лицом к лицу встретился с подружкой, с которой до женитьбы мечтал познакомиться.Тогда ему стукнуло семнадцать лет и он готовил документы в институт, а ей не было и пятнадцати. Теперь это была красивая, с огромными застенчивыми глазами, стройная девушка лет девятнадцати. Стояли теплые летние дни, знакомая была в легком ситцевом платье, босоножках на босу ногу, удлиненное лицо с точеным носиком обрамляли волны светлых волос. Она шла навстречу по пыльной обочине дороги, и вдруг как споткнулась.
— Неужели это ты, Юрон?! – вспорхнув длинными ресницами, раскрыла она большие губы. – Откуда, какими судьбами! Мне говорили, что ты куда-то уехал.
— Приехал, вот, обратно, — смущенно переступил он с ноги на ногу, стараясь угнуть помятое после недавних пьянок лицо. – А как дела у тебя?
— Ничего… Значит, в чужих краях не понравилось?
— Почему? Была перспектива и там, — он ощутил неудобство в груди, понял, что застеснялся своего прошлого. Она стояла перед ним свежая, красивая как и прежде, а у него на ботинке отклеилась подошва. – Обстоятельства… Галя.
— Ты даже помнишь, как меня зовут.
— Не забывал.
Подумал, что действительно в мечтах часто представлял ее воздушный образ, пытался осознать, почему перекинулся на будущую супругу. Неужели из-за того, что до Галиной деревни нужно было топать километра полтора, а когда умотал учиться, вообще наезжал лишь на летние каникулы. Нежданная невеста же посещала одни с ним лекции, только с другой группой.
— Но ты женился. И… не забывал!
— Так получилось. Я понимаю, что после совершенных ошибок доказывать ничего не следует, потому что и без слов все ясно, — вынув руки из карманов, заторопился он. – Нет у меня никаких оправданий, но я действительно вспоминал о тебе.
— Между нами ничего не было.
— Не успело. А как ты, замуж вышла?
— Не успела.
— Почему? Ты такая привлекательная.
— Разве дело в этом? – покривила она красивые губы. Ему всегда нравились чуть выше среднего роста стройные, знающие себе цену, спокойные девушки с такими вот полноватыми губами, лишь жена оказалась ниже желаемого, кроме этих самых губ, во всем. – Может, я тоже не могла забыть одного парня, которого любила по настоящему.
— Интересно, кого? Городок у нас маленький.
— Теперь это неважно, к тому же он обрел семью.
— Галя.., — Дока осекся, подыскивая слова, носком ботинка поводил по пыльной обочине. – Галина, я хотел бы с тобой встретиться.
— Но ты женат, — отшатнулась она назад.
— Был. Зря приехал обратно, там бы я хоть при деле остался. Теперь моя бывшая супруга вместо меня отправилась испытывать судьбу в других краях.
— Но ты женился.., — почти шепотом повторила девушка. Резко развернувшись, скорым шагом перешла на другую сторону дороги.
Некоторое время Дока с сожалением смотрел ей вслед. Затем встрепенулся, проглотил клубок слюны и качнулся за ней:
— Галя…
Она прибавила скорости, легкая, красивая, сразу ставшая необыкновенно желанной, такой необходимой в опустевшем вокруг мире, что захотелось припустить за ней галопом. Но мысль о том, что сейчас она не захочет с ним разговаривать, заставила остановиться. Потоптавшись на месте, Дока решил уже продолжить путь, когда новая догадка пригвоздила к земле. Несколько раз девушка повторила, что он женат, не обозначает ли это, что она до сих пор сожалеет о его поспешном решении? А если так, не он ли был тем самым парнем, которого она любила по настоящему? В области желудка возникли тягучие позывы, организм потребовал взбодрить его очередной порцией спиртного. Дока с ненавистью посмотрел в сторону недалекого магазина и повернул назад, в опустевшую двухкомнатную квартиру, в которой даже летом ощущался настоящий холод.
Несколько дней он безуспешно пытался отыскать следы когда-то обманутой им подружки. Съездил в близкую к городу деревню, но ее родные дали понять, что она давно переехала жить в областной центр, откуда изредка наезжает и снова возвращается на свой турбинный завод. По всему выходило, что встреча носила случайный характер. Дока надумал уже приуныть, когда утром работяги из руководимой им строительной бригады сообщили, что вчера вечером его искала красотка в черных очках. Он вспомнил, что как раз в это время после работы пошел пешком в деревню. Никаких координат таинственная посетительница не оставила, но Дока нутром чувствовал, что это была Галина. Значит, снова разминулись. Когда наступил вечер, направился в центр города, где возле Дома культуры обычно собиралась молодежь. И сразу увидел ее, в темной коротенькой юбчонке, в белой шелковой кофточке, стоящей в окружении местных девчат. Не говоря ни слова, взял за руку и, под недоуменно-завистливыми взглядами подруг, повел в расположенный напротив парк. Она тоже молчала, словно понимала, что слова сейчас оказались бы лишними, только нервная внутренняя дрожь заставляла вздрагивать чуткие тонкие пальцы.
Присели на лавочку напротив видневшегося за густыми зарослями кустов кинотеатра. Небо еще было светлым, сквозь ветви деревьев прорывались золотистые солнечные лучи, рассыпались игривыми зайчиками по деревянным планкам скамейки, по его брюкам, по подолу ее юбчонки. Укутавшись копной светлых волос, девушка молча сопела рядом, носком туфельки водя по асфальтовой дорожке. И он решился, рывком развернув к себе, страстными поцелуями осыпал ее губы навыкате, шелковые щеки, носик, мохнатые ресницы над большими карими глазами. Упираясь локтями в грудь, она слабо попыталась оттолкнуть его, но он настырно впился в оголенную шею, зашарил рукой под отворотом кофточки. Не в силах сдержать его страстный порыв, она непроизвольно прильнула к нему и сама, не успев осознать, что долго сдерживаемые чувства вулканической лавой хлынули наружу, облили словно кипятком с головы до ног, заставив запылать огнем не только бледно розовые щеки, но и груди с низом живота. Резкая мысль о том. что в парке могут находиться люди, среди которых немало знакомых, на мгновение налила мускулы силой, девушка оторвала от себя Доку, запрокинув голову навзничь, сверкнула зрачками по сторонам. И тут-же снова потеряла власть над собой, без оглядки назад отдавшись охватившим ее желаниям.
Так они терзали друг друга до тех пор, пока окончательно не взмокли от пота, пока кто-то завистливый со всей дури не саданул палкой по соседней лавочке, издав при этом ржание голодного жеребца. Тогда они виновато ослабили тиски объятий, сунулись друг в дружку, чтобы одновременно перевести дыхание. Придя в себя, Дока оглянулся на громкие настойчивые стуки. В нескольких шагах кучка великовозрастных парней с остервенением продолжала терзать скамейку, выколачивая из нее деревянные вопли.
— Пойдем ко мне, — хриплым голосом предложил он девушке.
— Пойдем… Нет, у меня билеты на утренний поезд.
— Больше я тебя никуда не отпущу.
Она вскинула подбородок вверх, пальцами пробежалась по беленьким пуговицам на кофточке. Затем округлила опушенные черными ресницами большие глаза, сдерживая нахлынувшие вдруг рыдания, с отчаянием призналась:
— Ты опозда-ал, у меня есть парень, там, в областном центре, — с усилием сглотнула слюну. — Он ждет моего возвраще-ения, у нас скоро свадьба…
— Ты любишь его? – все равно не желая освобождать девушку из объятий, впился он в ее зрачки. Повторил. – Скажи, ты в него влюбилась?
— Нет.., не знаю, я только начинаю к нему привыкать. Он хороший, окончил институт, работает начальником смены на нашем турбинном заводе.
— Все равно, он живет в общежитии для молодых специалистов, а у меня уже двухкомнатная квартира, — продолжал он убеждать наобум. — Перспектив тоже больше, даже могу вернуться в тот город, откуда приехал, малосемейку там предлагали сразу.
— Зачем уезжать, у тебя и здесь получится, если… не будешь пить.
— С тобой брошу все. Но тот город огромнее областного центра, в котором ты живешь сейчас, к тому же, расстраивается. Оставайся со мной.
— Мы уже отнесли заявления в ЗАГС, нам дали испытательный срок, — в поисках выхода она заметалась взглядом по Докиной рубашке с фабричными трубами, не замечая, что ногти больно терзают его спину. Как доказательство, привела веский аргумент. – А у него есть собственная квартира в центре, в сталинском доме, которую ему сделали родители.
— Я тебя никуда не отпущу, — замычал от бессилия Дока. Он вдруг ясно почувствовал, как медленно, но верно, ускользает из рук подружка его юности, не оставляя надежд ни на что, как в груди возникшая было жизненная опора снова вытесняется недавно поселившейся там безысходностью. Вспомнил, что после отъезда жены не просыхал ни одного дня, с приходом нового утра опускаясь все ниже. И запаниковал, яростно встряхнул сидящую напротив девушку.
— Просто никому не отдам, ты это понимаешь?
За спиной еще сильнее ударили палкой по скамейке, затопотали ногами по деревянным планкам. Дружный взрыв идиотского хохота всколыхнул застоявшийся предвечерний воздух, стегнул кнутом по натянутым нервам. Девушка невольно приникла к Докиной груди, сжав колени, спрятала лицо в волосах. Он оторвал ее от себя, не оборачиваясь назад, с жаром выдохнул:
— Пусть будет так, как ты этого захочешь. Но до утра еще много времени и мы успеем обсудить нашу проблему. Пойдем ко мне.
Молча кивнув головой, она первой поднялась с крашенной лавки.Уже на выходе из маленького парка их догнал разбойничий посвист. Дока не оглянулся, в родном городке его авторитет пока держался на должной высоте.
Они лежали на скрипучей с панцирной сеткой железной кровати с брошенным на нее ватным матрацем. В ногах скомкалось зеленое солдатское одеяло. В спальне было темно, через открытую в зал дверь просачивался бледный свет от одинокой сорока ваттной лампочки в раскуроченной люстре. Изредка за незанавешанным окном вспархивали отсветы от уличного фонаря, и тогда по комнате начинали бегать причудливые тени, ускользающие от больших светлых пятен. В их частых высверках было видно, что распаренная борьбой девушка лежала на спине с задранной на живот коротенькой юбкой, плотно сжатые ноги подрагивали от напряжения. Неприятный страх уже не так искажал тонкие черты лица, хотя не изгладился совсем. Под одеялом виднелись белые трусики. Скинувший штаны на пол, в одной рубашке, Дока прижимался к партнерше правым боком, левой рукой обняв за плечи. Он терпеливо продолжал уговаривать:
— Почему ты не желаешь со мной близости? Думаешь, что после этого я тебя брошу?
— Один раз ты меня уже бросал, — с шумным вздохом ответила девушка. После первого бурного натиска она успела немного успокоиться, но настороженность таилась в каждом движении. – Этот этап мы прошли.
— Боишься забеременеть?Я сказал, оставайся у меня навсегда, будем вести хозяйство вместе.
— Хозяйство.., — усмехнулась она.
— Наживем, не проблема.
— Никто не спорит.
— Прости, тогда какие еще причины мешают тебе переспать со мной? – Дока посмотрел девушке в красное лицо, рукавом рубашки смахнул с бровей капли пота. Она так и не дала разомкнуть коленей и всунуть стоящий колом член во влагалище. – Может быть, тебя не устраивает мое предложение и ты не хотела бы изменять своему парню?
— Какая глупость, друг другу мы пока никто и до свадьбы я сама себе хозяйка, — покривила она красивые губы, взглянула на Доку как на большого ребенка. – Ничего-то ты не понимаешь, женатый человек. Кажется, кличка у тебя была основательная – Дока.
— При чем здесь моя кличка?
— Если дока, то и понимать должен больше остальных.
— Что понимать, ты в состоянии объяснить? – начал подзаводиться он. Снова вспомнил, что с подружками у него редко получалось по обоюдному согласию, вечно с какими-то вывертами. Подумал о наставлениях мужиков в возрасте, что женщин надо брать, не спрашивая их согласия. – Раздвигай колени, иначе у нас до утра будет детский сад.
— Ну подожди, пожалуйста, — опять захныкала она. – Дай же мне собраться с силами.
— Зачем тебе силы, все равно работать буду я, – грубо хмыкнул он. И вдруг застыл в неудобном положении, немного откачнулся назад. – Галя, ты хочешь сказать, что ты еще девушка?
Она не ответила, закутавшись в светлые волны волос, отвернулась к противоположной стене и надолго притихла. Дока не знал, какие действия предпринимать дальше — стоит ли благодарить судьбу за то, что не впервые подкладывает под него девственниц, или наоборот, пора задуматься над странным явлением. Когда-нибудь это недоразумение имело все шансы привести к нежелательным последствиям. Оно чаще заканчивалось расстройством нервной системы, когда, натерпевшись страху от мысли о расплате, он принимался паниковать, приходя к выводу, что с удовольствием поменял бы брыкающуюся и царапающуюся незнайку на уже имеющую сексуальный опыт подружку. Долгая возня тоже не предвещала особого праздника. Сломанная на собственной супруге нога до сих пор давала о себе знать неприятным нытьем. Подцепив с пола брюки, Дока извлек из кармана сигареты со спичками и закурил. В окно всплесками накатывал тусклый свет с улицы, выхватывая из темноты прижавшую ладони к лицу партнершу. Ее обнаженные до паха ноги с темным пятном волос на лобке будоражили сексуальные желания, не давая чувствам успокаиваться. Член торчал, словно его только что выстругали из крепкого деревянного корешка, казалось, вместе с яичками в таком состоянии он способен занеметь навечно. Низ живота изредка прошивали непроизвольные судороги.
Загасив окурок, Дока повернулся к девушке и решительно сунул руку между ее ногами. Он подумал о том, что если сейчас не сделает ее женщиной, она уйдет навсегда. Красивая, веселая, с тонкой талией, во всем превосходящая бывшую супругу. Но она тут-же с силой стиснула колени, испуганно приподняв голову, попросила:
— Не надо… я еще не готова.
— В таких случаях готовность не наступит никогда, — продолжая упорно растаскивать ее ноги, глубокомысленно изрек он.
— Почему ты так думаешь?
– Потому что они возникают неожиданно, как время умирать и время рожать, падать и подниматься. Всему свой срок, сейчас он пришел к нам.
— Умирать?.. – затаив дыхание переспросила она.
— Когда расстреливают — да. Но тебе это не грозит, раздвинь, пожалуйста, ноги.
— Постой… скажи, а это больно? — она уцепилась в его рубашку, округлила большие карие глаза. – Твоя жена была честной?
— Обязательно. Она говорила, что посаднило и перестало, потом даже удовольствие успела поймать.
— Как это?
— Ты совсем, что-ли, неграмотная? Замуж она собралась.., — Дока слизнул пот с верхней губы, добавил в голос нежности. – Не ты первая, не ты последняя. Все будет хорошо.
В коленях девушки чуть ослабло напряжение и он моментально просунул между ними свою ногу, заработал туловищем, отвоевывая пространство для активных действий. Скоро член прикоснулся к большим половым долькам, даже вошел в ласково обжавшую его щель. В области уздечки забился горячий родничок, живыми струями касаясь оголенных нервов, заставил пропустить сквозь зубы мучительный стон. Весь низ живота вплоть до разом подскочивших сосков на груди вспыхнул огнем желания, словно создатель прикрепил несколько нитей к завязи под головкой, дальше прикрыв член и остальное тело сплошной чувствительной рубашкой. И теперь она, сотканная из живых волокон, плотно облепила Доку, будоража беспрерывными волнами страсти. Хотелось войти в партнершу, вжаться в нее всему и надолго замереть в сладостной истоме. Дока так бы и поступил, если бы не упорство девушки,которая умудрилась сомкнуть не только ноги, но и обе половинки попы, не давая возможности пальцами расшевелить чувствительные места в промежности. Снова борьба принимала затяжной характер, ко всему, давно не бывший с женщинами, Дока ощутил, как созревшее семя взялось толкаться в канал.
— Пусти, что ты, в самом деле.., — задыхаясь от чувств, попытался он урезонить подружку. – Я знаю, как надо поступать, чтобы не было больно.
— Я боюсь.., — замотала она длинными прядями волос по скомканной подушке. – Ты хочешь войти вовнутрь меня, ты это понимаешь?
— Но так делают все люди, поэтому и продолжается на земле жизнь. А жизнь – это счастье и радость.
— Не для всех. Мне сейчас, например, не до счастья, остаться бы в живых.
— Вот ты глупая, ну совсем…
Приступ смеха не вовремя едва не стал помехой для достижения цели. Дока содрогнулся, чувствуя, как по мышцам пробежала волна нежелательной расслабухи. Но и напарница тоже осознала, что ляпнула что-то не к месту, она отозвалась беззвучным похмыкиванием, на доли секунды потеряв контроль над собой. Не воспользоваться слабостью было бы непростительной ошибкой. Собрав волю в кулак, Дока заставил себя встряхнуться, мигом просунул ладони под ее плечи и с силой воткнул член между большими половыми губами. Тугие стенки влагалища сразу взялись выталкивать его наружу, но имевший небольшой опыт, Дока танком попер напролом, до тех пор, пока не уперся в препятствие едва не в начале канала. Опомнившаяся девушка рванулась накрытой сетью птицей, упершись руками в подбородок, попыталась отбросить его голову, одновременно поддергивая попу по ходу движения. Жадными пальцами он сграбастал ее за ключицы, привлек к груди, не забывая головкой отыскивать слабое место в возникшем на пути податливом препятствии. Вспомнив, как поступил с променявшей его на сытого козла малолеткой, бывшей знакомой сестры пьяного грузчика, сначала приподнял член вверх. Но там каучуковое уплотнение оказалось еще тверже. Тогда он опустил головку вниз, под основание упругой стены. И здесь его ждало разочарование, казалось, препятствие имело солидный запас прочности. Между тем подружка набирала обороты, она принялась яростно сбрасывать его с себя, больно цепляясь за волосы, царапая ногтями шею со спиной, стукаясь лбом о его переносицу. В голосе вместо прерывавших его рыданий появились не обещающие ничего хорошего деревянные ноты. Видно было, что она ужасно боится не настырно тезрающего ее партнера, а самого процесса лишения девственности.
— Уберись, иначе я выдеру все твои волосы. Мне больно, ты понимаешь? Больно, больно.., — она колотила Доку кулаками, с размаху шлепала его по щекам, стукала твердым лбом, словно окончательно опомнилась и теперь во что бы то ни стало решила остаться девушкой. – Уйди, подлец, алкаш несчастный. Ты бросил меня, бросил.., а теперь желаешь заполучить…
— Я всю жизнь любил только тебя, — не переставая нащупывать слабое место в стене поперек тесного тоннеля, придушенно прорычал он сквозь стиснутые зубы. – Я хочу, чтобы ты осталась у меня.
— У тебя!?. Отцепись, мне больно, внутри уже все горит..
— Потерпи немного, сейчас перестанет…
Дока поелозил членом по сторонам, но и с боков препятствия слабых мест не оказалось. Он понимал, что пора делать передышку, потому что напор ослабевал, а колом торчащий половой орган уже не в состоянии был выдерживать адского напряжения. Или лопнул бы, или вспыхнул и оплавился бы стеариновой свечкой. В яичках, в паху, тоже возникли набирающие силу ноющие импульсы, грозящие перейти в болезненные взрывы. Но если прекратить действия, партнерша выскользнет из-под него и, как в случае с супругой, когда после второй ночи та убежала к тетке, во первых, не подпустит больше и на пушечный выстрел, во вторых, умотает в областной центр к жениху, напрочь выкинув Доку из головы. Покусав нижнюю губу, он решился направить головку на середину по прежнему податливой резиновой заглушки внутри тугого влагалища, упершись пальцами ног в затерщавший по швам ватный матрац, вложил в член всю тяжесть собственной задницы и неожиданным рывком скакнул вперед. Сначала показалось, что разбухшая от натираний головка разлетелась на несколько частей, за нею глубокими трещинами пошел весь член до самого корешка. Странноватый взрыв не пощадил и яйца, оторвав их от туловища. Дока закостенел в ожидании дальнейших событий, во рту стало сухо, глаза непроизвольно полезли из орбит. Ощущение было таким, будто в одно мгновение лишился половых органов. Девушка охнула, раскинула руки и, больше не ерзая ни назад, ни вперед, забилась под ним в долгом истерическом припадке. Из глубины груди через раззявленный рот вырвался испуганный придушенный вскрик, опалил лицо партнера горячим плотным выдохом и растаял под потолком затопленной темнотой комнаты. Собрав силы, она стащила его с себя, вцепившись в подушку, зарылась в нее, затряслась в крупных рыданиях. Неловко примостившись с краю постели, Дока с напряженным вниманием продолжал прислушиваться к собственному телу. Затем осторожно пошевелил пальцами, просунул руку между своими ногами. Маленький член, весь в каких-то липких выделениях, оказался на месте, сморщившиеся яички тоже. Под бедра подбиралась теплая лужа, то ли это была кровь, то ли кто либо из партнеров с испугу помочился под себя. Сложив ладонь, он обмакнул ее в мокрое и поднял вверх. Свет от болтающегося под ветром фонаря за окном ополоснул комнату широким водопадом, задержался на облупленном потолке и, будто электрические качели, вылетел на улицу. Но за этот промежуток времени Дока успел рассмотреть, что пальцы были измазаны кровью. Значит, подружка из доинститутского прошлого действительно оказалась девственницей. От макушки до пяток его прошиб колючий озноб, в мозгу завертелась метелица мыслей. Он подумал о том, что девушка сопротивлялась и это попахивает насилием с его стороны. Всплыли, казалось, навсегда исчезнувшие мальчишеские страхи о расплате — о длительных сроках заключения, о расстрелах. В который раз пришлось признать, что от женщин ему выпадают одни неприятности. Но услужливый разум не собирался сдавать позиций, подкинув мыслишку, что не все так страшно, как представляется на первый взгляд. Вполне возможно, что у подружки сейчас самый пик менструального цикла, а препятствие внутри влагалища она создавала сама сжатием внутренних мышц. При очередном световом всполохе он снова впился зрачками в красные от крови пальцы на руке, поднес их к носу. Ничего не поняв, торопливо вытер ладонь краем давно не стиранной простыни.
Между тем, девушка продолжала вздрагивать, всхлипывать, жалобно постанывать. Светлые волосы широкой прядью сбились на одну сторону, белая шелковая кофточка измялась, задранная юбка оголила две половинки округлой попы. Пересилив страх, Дока посмотрел на подогнутые под себя ее ноги, успел заметить, что на постель сбегает тоненький темный ручеек. Снова дрожь заставила высыпать на лоб мелкую холодную испарину. Протолкнув вовнутрь плотный комок слюны, он облизал пересохшие губы, попробовал что-то сказать. Но голос осел, он даже не вырвался из сдавленного горла. Дока закинул руки на спинку кровати, вытянулся в рост и уставился в потолок. Все решения уместились в одном, переданном предками через гены, бестолковом изречении: будь что будет, авось пронесет.
Так они промолчали до того момента, когда вместо тусклого света от уличного фонаря в комнату просочились живительные солнечные лучи. Заплясали в них невидимые в темноте мириады пылинок, отозвался никелированным блеском старенький будильник. Партнерша наконец-то перестала вздрагивать, лежала рядом тенью, притихшая, опустошенная. Дока боялся ее побеспокоить, закостенев в одном положении. После случившегося он не знал, какие действия нужно предпринимать, ждал, когда развязка наступит сама. От бессонной ночи голова гудела просторным чаном, заброшенные за голову руки занемели, а ноги замерзли.
Наконец, подружка глубоко вздохнула, перевернулась на спину. Дока настороженно покосился. Под глазами у нее четко обозначились темные круги, увеличив и без того огромные карие зрачки. Сморгнув ресницами, она провела языком по бледным потрескавшимся губам, негромко откашлялась. И сразу болезненно сморщилась, испуганно бросила руку на низ живота:
— До сих пор болит? – хрипло спросил он.
Она помолчала, пальцами поводила по животу. С легким стоном вскинув подбородок вверх, сказала в потолок:
— Там будто глубокая рана. И кожа на ногах шуршит.
Он бросил испуганный взгляд на ее по прежнему оголенные бедра, заметил уходящие под попу черные потеки крови, которые расползлись на половину простыни. Снова под горло подкатила волна неудержимого страха, заставившая еще крепче уцепиться за спинку железной кровати. В глаза бросился неспешо отсчитывающий время будильник. С трудом вытолкнув воздух наружу, Дока обреченно признался:
— Это засохшая кровь. Много.
— Много!?. – эхом откликнулась девушка. Черты лица неторопливо исказились, она переспросила. – Как… много?
— Вся простынь в крови, — он добавил с надеждой в голосе. – Может, это менструация?
— Она прошла у меня дней десять назад…
Снова в комнате зависла тревожная тишина, нарушаемая лишь навязчивым тиканием часов. За окном загудел автомобиль, внутри дома послышалось топание ног по лестнице, заставившее Доку подобраться.
— У тебя есть вода? – когда шаги затихли, глухо спросила девушка.
— Может быть, воду у нас часто отключают.
Вопрос немного ослабил внутренне напряжение, потому что взывал к действию. Пересилив онемение рук и ног, Дока опустил пятки на пол, протопал на кухню. Из крана упала холодная струя, обрызгала мелкими каплями низ туловища. Сняв с гвоздя полотенце, он намочил его в раковине и понес в спальню.
— Я сама.
Подружка уже приподнялась с постели, отводя взгляд от окровавленной простыни, осторожно слезла с кровати и, забрав у Доки полотенце, потащилась к умывальнику.
Опершись о лудку она стояла у двери, осунувшаяся, с растекшимися под глазами темными кругами. Но по прежнему стройная, гибкая, красивая. Долго в упор рассматривала успевшего одеться бывшего ухажора напротив. Затем разлепила большие губы, заговорила, словно то, о чем хотела сказать, вынашивала всю жизнь:
— Я не жалею о том, что произошло между нами. Сама решила избавиться от запрета на любовь, поэтому пошла с тобой, — она грустно усмехнулась, заправила за ухо светлую прядь волос. – Ты даже не можешь представить, что все время после твоего отъезда на учебу и женитьбы на другой женщине я продолжала любить только тебя. Несмотря на подлую измену только тебя, ты это понимаешь?
— Нет… я не знаю, что говорить, — Дока нервно дернул правой щекой.
— Тебе нечего сказать, потому что ты не обладаешь и сотой долей верности, которая заложена во мне. Я всегда была уверена, что ты рожден обыкновенным кобелем, и все равно продолжала тебя любить. Безумно.
— Оставайся, и мы начнем новую жизнь, — встрепенулся было он.
— Оставайся.., — с сожалением хмыкнула она. – Ты и тогда был создан не для меня, хотя не пил и не курил. А сейчас еще и опускаешься, на кухне море пустых бутылок, на полу гора окурков.
— Я брошу, даю тебе слово. Лишь бы у нас все наладилось, — заторопился он. Переступил с ноги на ногу, попытался встретиться с девушкой взглядами. – Ты мне не виришь?
— Нет, конечно, потому что знаю наверняка — горбатого исправляет лишь могила. А у тебя горбов целых три.
— Не преувеличивай, — попытался защититься он.
— Во первых, бабник, во вторых, и пьешь, и куришь, в третьих, неудачник из-за жуткой неуверенности в себе, — отчеканила она. – Могу продолжить.
— Я же даю слово, что брошу опускаться и возьмусь за себя.
— Со словом ты опоздал, его дают все, у кого за спиной эти горбы.
— Но они еще не выросли, пить-курить-гулять я по прежнему не желаю.
— Это тебе так кажется, горбы уже проросли.
Дока недоверчиво вскинул глаза, резко замотал головой:
— Я не поддамся, мы еще поборемся.
— Борись.
Девушка болезненно поморщилась, затем взялась за ручку, толкнула дверь плечом. Перед тем, как выйти в вечно темный и грязный коридор построенного еще в прошлом веке кирпичного здания, снова повернула к Доке измученное бессонной ночью лицо:
— То, о чем я мечтала все эти годы, свершилось. Ни один парень так и не сумел справиться со мной, а у тебя это получилось легко и свободно. Наверное, я желала только тебя. Но сейчас любовь моя развеялась словно дым, на душе спокойно и радостно. Спасибо, теперь я не забуду тебя по другой причине.
— О каких причинах ты говоришь?
— О праве первого мужчины. Только он достоин занять место в сердце девушки на всю оставшуюся жизнь.
— Разве это так важно?
— После стольких лет похождений.., — она с натянутым смехом замотала длинными волосами, одновременно удивляясь и радуясь обретенной свободе. – Надо же, как распорядилась судьба. Гордись, ты действительно оказался у меня первым.
— Велика награда, — все еще во власти ночных страхов, пробормотал Дока. Попытался вновь удержать желанную подружку. — Оставайся, я действительно хочу начать все заново.
— Не поверишь, еще несколько часов назад я готова была опять полететь за тобой хоть на край света, — на серое лицо девушки все быстрее возвращался здоровый розовый румянец. Скоро щеки запламенели, губы наполнились живыми соками, а темные круги под глазами начали сокращаться. Уже можно было предположить, что она всего лишь не выспалась. – А теперь я по настоящему хочу встречи с парнем, который ждет меня там, в областном центре. Я поняла, что он подходит мне, а я достойна его.
— А меня ты перестала замечать? – оскорбленно покривился Дока.
— Почему же, ты по прежнему стоишь передо мной, — вдруг весело улыбнулась недавняя подружка. – Знаешь, я сейчас испытываю невероятное какое-то превращение из золушки в принцессу. Словно повзрослела на десяток лет и поумнела в несколько раз одновременно.
— Хм… ты и раньше казалась мне девушкой разумной. Но все равно, поздравляю.
— Это я должна благодарить тебя за хорошую, главное, настойчивую мужскую работу, — она приблизилась, поцеловала Доку в щеку. – Прощай, моя такая мучительная первая любовь. Навсегда.
Скрипучая обшарпанная дверь пропустила девушку в коридор и с тоскливыми звуками закрылась обратно. По деревянной лестнице простучали осторожные каблуки. Дока бросился к незашторенному окну, лбом прилип к прохладному стеклу. Она уходила от подъезда легкой походкой, лишь больше обычного отставляя круглую попу назад. Необычная за долгую скуку ночная партнерша на глазах исчезала навсегда. Дока грохнул кулаком по подоконнику, он понимал, что изменить уже ничего нельзя, потому что в многолетних мечтах о нем девушка поставила окончательную твердую точку. Она сумела призрачные иллюзии воплотить в реальность, оставив его на том же распутье с тремя дорогами в никуда.

Глава

На просторную лоджию на пятнадцатом этаже элитной гостиницы в центре столицы Нидерландов опускалась прохладная ночь. Солнце уже закатилось, черная гладь залива вдали отблескивала разноцветными электрическими бликами от вспыхнувших радужными пожарами общественных заведений по берегам и на воде. Зябко подрожав плечами, женщина поднесла ко рту тонкую черную сигарету, сделав губы подобием свежего пунцового бутона, вдохнула дым, пустила его кольцами, к электрическому кренделю над головой. Мужчина бросил руки на стол, поддернув рукав пиджака, долго рассматривал светящийся зеленоватым светом золотистый циферблат. Затем поднял хрустальный фужер с рубиновым вином, неторопливо опорожнил его до дна. И тоже потянулся за сигаретами.
— Странные мы создания, никогда не знаем, чего хотим, — нарушила молчание женщина. На груди в серебряном колье холодно сверкнули крупные бриллианты, россыпью бенгальских огней отозвались в небольших подвесках под маленькими сережками в ушах. – Но я довольна, что рассказ закончился на этой ноте. Именно так поступила бы и я… скорее всего. На уровне интуитивном девушка поняла, что в отношении старого дружка она глубоко заблуждалась. В многолетнем единоборстве с собой необходимо было поставить основательную точку. И она ее припечатала. К месту и вовремя.
— Иначе ее разорвало бы от внутреннего перенапряжения. Не помогло бы и удачное замужество, потому что чувство неудовлетворенности бесследно не проходит. Я так понимаю женскую вашу психологию?
— Почти, она и правда здорово отличается от мужской. Эта девушка наверняка не сразу доверилась бы тому начальнику смены на ее заводе, к которому поспешила. В душе у нее оставался бы морозный ком чувств к Доке, который вряд ли растопило бы даже то, что не первая любовь, а тот, из областного центра, лишил бы ее девственности. Отсюда следует, что терпения на нормальную семейную жизнь у обоих могло бы не хватить. Теперь же она летела к нему как на крыльях, не имея за спиной сомнительного груза неудачной любви.
— Я с тобой полностью согласен, — немного помолчав, опустил голову с идеальным пробором в чуть тронутых сединой темных волосах собеседник.–Странно, как сама жизнь распоряжается нашими судьбами. Она заставляет нас задумываться над каждым шагом, не делать ничего, не прокрутив поступок в мозгу по тысяче раз. И все равно бесполезно, лишь единицы из нас отказываются идти по первобытной тропе, то есть, на поводу у чувств.
— Не потому ли в своем развитии человечество до сих пор находится на прежнем уровне, за тысячелетия не изменившись ни на йоту? – с расстановками произнесла длинную фразу женщина. – Оно достигает невиданных успехов лишь в смысле техническом, забывая о расчистке потоков сознания в разуме собственном…
— Об избавлении себя любимых от вредых привычек, необдуманных поступков, просто обычных штампов, мешающих достичь ощутимых высот, — оседлал философскую волну собеседницы и мужчина. Вытащив из коробки хорошую сигарету, размял ее в пальцах, поднес зажигалку. Выдохнув дым, постучал плотным квадратиком из зеленой яшмы по краю стола, с улыбкой продолжил. – Я, конечно, не властелин мира, даже не царь, но до сих пор не в силах представить, что получится, если все мы начнем строго соблюдать заповеди Божьи. Ведь миллиардов иисусов в принципе быть не может, вернее, не должно, иначе мир превратится в хрупкий однобокий сосуд, который любая недоразвитая особь расколет прикосновением мизинца. Бытие состоит из противоречий, на них оно держится, ими существует. Скажем так, тем и крепко мироздание, что противопоставляет все всему, извлекая из противостояния простейшее трение, от которого возгорается сама жизнь.
— Ты знаешь, даже на эту неоспоримую аксиому имеется своя, абсолютно противоречивая, истина в последней инстанции, — рассмеялась женщина. Отпив из бокала несколько глотков вина, весело посмотрела на собеседника. – Если взять, например, идеальную супружескую пару, то все преимущества ее святого образа жизни будут на лицо. Во первых, они живут дольше других людей, счастливо, без раздоров и метаний с поисках только своего – лучшего – пути. Во вторых, обычно уходят из жизни без болезней и прочих невзгод.
— В третьих, такие старики сразу попадают в заслуженный ими еще на земле рай, — солидарно похмыкал и мужчина. Посерьезнел. – Это видимая часть айсберга под названием земное бытие. Такие люди просто научились упреждать конфликты, внешне оставаясь невозмутимыми. Но внутри у них борьба не ослабевает ни на минуту. Согласись, чтобы сохранить благоприятную атмосферу в доме, нужно приложить немало усилий.
— Кто бы сомневался, и все-таки, этот пример достоин подражания.
— Не спорю, на уровне чувственном так оно и есть на самом деле. Но я сравнил наше существование с айсбергом. А подводная часть холодной глыбы полностью состоит из противоречий физических. Снова на первый взгляд не стоящий внимания пример. Когда мы кушаем, пища проходит через пищеварительный тракт, создавая определенное трение. Когда идем, совершаем движения, за их счет осуществляя трения. Мысль наша, прежде чем воплотиться в нужное действие, немало потерзается среди других мыслей. И так далее, то есть, если мы говорим о бытии, оно имеет право на жизнь лишь через противоречия.
— Прости, милый, здесь я хочу высказаться против тебя, потому что не имела ввиду физико-химические реакции. Эти законы – основа бытия, они ясны и к ним вопросов нет. Я же акцентировала внимание на веке человеческом, на тех самых миллиардах иисусов, способных путь наш по грешной земле сделать счастливым.
— Прости меня и ты, дорогая, но и тут присутствует одно разочарование, — умостившись поудобнее, положил руки на стол собеседник. – Дело в том, что счастливые пары как бы самоотстраняются от окружающего их быта, замыкаясь только на собственном гнезде. Отсюда следует страшный вывод – они равнодушны ко всем, и ко всему, кроме себя. Если представить, что люди разбились на ячейки и напрочь забыли о других подобных, то проявится не очень-то приятная картина. Равнодушие самое страшное качество, которым Господь наградил тварь человеческую. Если желаешь, оно является духовной смертью.
— Ты хочешь сказать, что Иисус Христос был неправ?
— Почему же, соблюдать провозглашенные им заповеди необходимо, иначе мы вообще утонем в клоаке. Но – соблюдать, и по мере возможности, а не следовать им беспрекословно.
— Выходит, Библия не столь уж великая книга, каковой ее превозносят?
Задав волновавший ее вопрос, женщина напряглась, подалась немного вперед. В зеленых зрачках вспыхнул неуемный огонек. Собеседник загасил окурок в хрустальной пепельнице, погладив подбородок, побарабанил пальцами по скатерти, внимательно посмотрел на женщину.
— Знаешь, в чем заключается весь смысл Библии? – он немного помедлил, затем четко произнес. – В том, что людям не следует говорить правду.
— Распнут… Как-то ты уже открывал этот секрет, — откачнулась назад она.
— Тогда в чем дело? – ухмыльнулся мужчина. – В той же Библии есть ответ на все вопросы, он звучит очень просто – плодитесь и размножайтесь. И не задавайтесь целью достичь высот божиих. Больше ничего от нас не требуется.
За столом надолго зависла тишина. Аккуратный город вокруг почти весь погрузился в глубокий сон, лишь неслышно резвились красочные огни реклам, да со стороны одной из недалеких площадей доносились приглушенные расстоянием звуки нескольких электрогитар. Набежавшие на Амстердам индейцы развлекали местную молодежь национальными мелодиями. Некоторое время женщина бездумно сплетала и расплетала тонкие пальцы, на лбу все четче прорезались две едва заметные морщины. В конце концов они продолжились двумя черточками над переносицей, под глазами обозначились тени глубокого раздумья. И вдруг нахмуренные брови взлетели вверх, тонкие черты лица преобразились от озарившей их озорной улыбки. Женщина наклонилась над краем стола:
— Не хочешь ли ты этим сказать, что сексуальные похождения Доки абсолютно оправданы? То есть, каждый человек должен вести себя в соответствии со своими желаниями и возможностями, не оглядываясь на пророков, призывающих его к нравственности.
— Именно так, дорогая. Но ни в коем случае не брезгуя дельными советами этих пророков, от которых жизнь предстанет только краше. Если же кто-то выберет священную тропу просветления, то в обществе ему делать будет уже нечего. Самое неприятное, что о небесном своем пути мы не ведаем ничего. Ни одна великая книга не дает ответа, есть ли Бог на самом деле, и имеется ли в реальности у человека душа. Никто воочию не видел Господа, никто наяву не проследил полет души. Поэтому каждый из нас вольно или невольно задается вопросом, а не получится ли так, что и от земных благ отказался добровольно, и на небе никому не нужен.
— Все-таки монахи тверды духом, в большинстве своем довольны судьбой.
— Потому тверды и довольны, что, единожды встав на путь безгреховный, научились опасаться гнева Божия, боясь вернуться назад, в общество бездуховное. К тому же, каждодневные молитвы как бы успокаивают изнутри, заодно делая нас чище.
— Ты выбиваешь из-под ног точку опоры, не давая взамен ничего,- снова натянуто засмеялась собеседница. – К тому же я, слабое существо, просто не в состоянии пойти по земле путем, предложенным, допустим, психологом Ницше.
— Тебе и не следует идти тем путем, который является абсолютной противоположностью монашескому. Надо просто жить, как деревья, цветы, другие женщины и мужчины. Как тот же наш Дока.
— К чему и пришли – плодитесь и размножайтесь…
Мужчина похмыкал в подбородок, но предпочел промолчать. Со стороны залива прилетел сильный порыв прохладного воздуха, раздул огонь на конце сигареты в его пальцах, забросил светлый локон на аристократическое лицо собеседницы. В раскрытых дверях в комнату волной вздыбились набивные портьеры, концами прошуршали по лакированному буковому комоду у входа. И ветер улегся, успев сошвырнуть на пол одну из тисненных салфеток. Женщина бросила невольный взгляд на пиджак мужчины. Тот не мешкая снял его, обойдя вокруг стола, острожно накинул на плечи подруги.
— Спасибо, дорогой, — благодарно улыбнулась она. – Ты всегда был внимательным.
— Таковым я и останусь, — поцеловал ее в щеку он. Заняв свое место, поставил локти на стол. – Если наши философские рассуждения исчерпаны, предлагаю выпить и перенести заседание на следующий день.
— Ты устал?
— Ничуть, но завтра нам предстоит менять это место пребывания на новое.
— Значит, здесь дела уже закончены.
— Конечно, конфликты улажены, итоги подведены. Скажу откровенно, я ожидал худшего, а получилось, в общем, неплохо.
— Это из-за приставленных к твоим складам с товарами голландских посредников?
— В первую очередь из-за них. Наши соплеменники на радостях, что очутились в свободной стране с повышенным комфортом, наворотили бы здесь такого, что за столетия не удалось бы разгрести. Голландцы же фиксировали в амбарных книгах и прослеживали дальнейший путь каждого контейнера до нельзя скрупулезно.
— Я за тебя беспокоилась.
— Спасибо. Кстати, немалая заслуга в четкости проведенных операций принадлежит твоему дальнему родственнику из Копенгагена на той стороне вон того Эйсселмерского залива, который поблескивает за твоей спиной.
— В его порядочности я сомневалась меньше всего, личность ответственная несмотря на русские корни. Наши соотечественники только в России давно потеряли собственное лицо, променяв его на маску низменной холопской лжи. Здесь же, на Западе, они по прежнему твердо держат свое слово, — женщина поднесла к губам бокал, затем отщипнула от грозди крупную виноградину, отправила ее в рот. – Исправить этот недостаток будет сложно. Но, интересно, куда наша дорога проляжет теперь?
— В Лондон, дорогая, в столицу Великобритании. К сожалению, в этом чопорном городе мы задержимся всего на полтора дня, затем отправимся по европам дальше.
— Значит, воспользоваться автомобилем нам больше не придется. Жаль, в нем так удобно размышлять над судьбами отдельных людей. И разных наций тоже.
— Почему же, до побережья Франции машина в полном твоем распоряжении, а потом из французского Дюнкерка на пароме мы переправимся через пролив Па-де-Кале в английский Дувр. И уже оттуда снова на машине доберемся до Лондона. Надеюсь, такая расстановка вещей тебя устраивает?
— Вполне, разве что пожелала бы, чтобы море оказалось к нам благосклонно и не очень штормило. Я плохо переношу качку.
— Однажды в самолете я посоветовал тебе тренировать вестибулярный аппарат.
— Ежедневно во время утренней гимнастики я только и делаю, что кружусь на одном месте с высоко задранным подбородком. Но хватит ли моих тренировок до английского Дувра с жителями, проповедующими протестантский образ жизни. Они такие бездушные.
— Запасемся таблетками от морской качки, завтра я обязательно дам поручение. Кстати, в Лондоне обещаю тебе небольшой сюрприз, от которого, я в этом уверен, ты будешь в восторге.
— Какой сюрприз? Ты не мог бы рассказать о нем пусть в общих чертах,чтобы постараться заранее к нему подготовиться?
— Для этого нет никакой необходимости, хотя бы потому, что к подобному ты привычна с детства.
— К сюрпризам, или к тому, что обещаешь преподнести?
— И к первому, и ко второму, — добродушно похмыкал собеседник. — А сейчас пора спать, моя дорогая,несмотря на странный финал в нашей истории, я весь горю от желания любить только тебя.
— Ты прав, подходя к удобной кровати не стоит оборачиваться на печальную повесть о несостоявшейся любви…
Во французском Дюнкерке моросил мелкий осенний дождь, аккуратные цветные домики с крутыми готическими крышами терпеливо пережидали его, не выказывая никакого уныния. Как ни странно, луж нигде видно не было, под колесами шестисотого «Мерседеса» лишь мягко шуршала мокрая брусчатка. Машина вкатилась на территорию порта и остановилась у одного из причалов, возле которого замер высоченный морской паром с тремя палубами над белоснежным корпусом. По широкому трапу реденькой цепочкой поднимались укрывшиеся под зонтиками, и все равно казавшиеся промокшими, молчаливые пассажиры. Окинув взглядом бетонный мол, сидевшая сзади представительного мужчины пассажирка посмотрела на видневшееся между судами море. Нескончаемой чередой серые волны накатывали на причал, отбегая обратно уже с пенными верхушками. Она зябко просунула руки в висящую на груди на тонком шнурочке маленькую пушистую муфту.
— Волнение, — как бы про себя сказала женщина. – Если здесь неспокойно, то в открытом море шторм будет покруче.
— Это не шторм, это, как ты правильно заметила в первый раз, небольшое волнение, — обернувшись с переднего сидения, мягко отозвался мужчина. – А во вторых, кто говорил, что мы пойдем в открытое море? Нужно всего лишь пересечь пролив, каких-то двести пятьдесят километров. Вот такой «мерс» это расстояние покрывает за час, с учетом, что по дороге мы примем душ.
— Шестисотому, если по суше, к тому же, по разлинованной бетонке, под силу и триста километров в час, — воспротивилась женщина. – А ихний неуклюжий паром какую скорость разовьет, да еще по горбатым волнам?
— По времени немногим больше… часа на два, на три. Успокойся, лучше посмотри, сколько народу решили отправиться в путешествие именно в такой день.
— Разве мало вокруг нас самоубийц, — похмыкала себе под нос спутница. Попросила. – Приготовь, пожалуйста, зонтики, ужасно не хочется попадать под этот колючий ливень.
— Они давно на взводе. Вылезаем, до отплытия осталось всего полчаса.
— И здесь бедной крестьянке деваться некуда…
С притворным кряхтением за дорогу успевшая пригреться пассажирка выбросила длинную красивую ногу в темном чулке в приоткрытую дверцу машины, высоким каблуком осторожно нащупала брусчатку. Распрямившись во весь рост, взяла себя в руки, с чувством собственного достоинства огляделась вокруг, отклонив вначале предложенную мужчиной помощь:
— Я еще не переступила порог перезрелого возраста.
— А я всего-навсего блюду этикет.
— Хм, ты не следишь за нововведениями в высших кругах Европы и Америки. В них старые монархические замашки давно считаются признаком слабости.
— Куда нам… перед вашим высочеством.
На середине пути, в открытом море, волны достигали пятиметровой высоты. Сидя на кровати в каюте «люкс» на верхней палубе, прекрасная женщина с продолговатым побледневшим лицом безуспешно пыталась бороться с подкатившей тошнотой. Мелкие капли пота осыпали мраморный лоб, усеяли переносицу с верхней губой серебристым бисером, чередой скатывались по высокой выгнутой шее за воротник распахнутой кофточки. В каюте было тихо и тепло, но за широким плотным окном бесновался гулявший по натертой до блеска палубе как по степи морской бродяга ветер. Таблетки от качки оказались бесполезными, сидящий рядом, на всякий случай приготовивший бумажные кульки, мужчина с беспокойством посматривал на спутницу, боясь обмолвиться неловким словом. Наконец, когда в очередной раз женщина с покашливаниями склонилась вниз, он негромко посоветовал:
— Попробуй задержать дыхание, это верный способ.
— Про него разве что бездомные собаки не знают, — сплюнув, откликнулась спутница. — Можно подумать, что я его не пробовала.
— Тогда вырви и положи под язык лимонную дольку.
— Все-то ты знаешь, — рассеянно развела руки в стороны она. Хапнув воздух белыми губами, надолго уставилась в покрытый пластиком потолок. Затем выдохнула и болезненно сморщилась. – Ничего не помогает, лучше я выйду на свежий воздух.
— Я бы не советовал, такой ветер, — с опаской выглянул в окно мужчина. Нахмурившись, ладонью провел по волосам. – Действительно, погода разыгралась не на шутку.
— Кто-то говорил, что в море будет еще спокойнее.
— Ну.., всего не предугадаешь
Накинув курточку и прихватив с собой дождевик, женщина направилась к выходу из каюты. Ее спутник суетливо принялся совать руки в рукава просторного черного плаща. Когда оделся и снова посмотрел сквозь стекло, женщина крепко держалась за поручни на противоположной стороне обширной палубы. Огромные волны с размаху разбивались о белоснежный корпус морского парома, рассчитанного на первозку нескольких сотен людей вместе с их личными машинами. Лохматые клочья густой пены взлетали в пропитанном влагой воздухе, достигая самой верхней палубы, оседая на ней шипящими мыльными пузырями. Казалось, в этот день могучая природа решила позабавиться, как пластмассовую игрушку швыряя с волны на волну неподъемное судно. По небу метались косматые серо-черные тучи, сквозь которые не было видно не только краешка солнца, отсутствовал даже намек на светлый его диск. Величественная картина завораживала, заставляла из глубины организма подниматься дополнительным силам, позволявшим с восторгом отдаваться острым ощущениям. Женщина подставила лицо упругим порывам ветра, с наслаждением и внутренним страхом окунулась в резиновые потоки. От позывов тошноты не осталось и следа. Она не заметила, как спутник просунул руку под ее локоть, замерла с приварившимися к поручням пальцами, унизанными дорогими серебряными перстнями, не ощущая морозных покалываний тоненькими иголочками вмиг посиневшей кожи.
Так, прижавшись друг к другу, они простояли на палубе до тех пор, пока вдали не показались едва заметные поначалу, изрезанные берега туманного Альбиона. А когда корабль приблизился настолько, что стало возможным различить многочисленные строения вдоль береговой линии, женщина вдруг ощутила успевший охватить ее холод. Повернув голову в сторону мужчины, задрожала округлым подбородком:
— Кажется, я промерзла насквозь, — с трудом шевеля большими губами, пожаловалась она. – У нас есть что-нибудь из горячительного покрепче?Вместо чашечки кофе я бы с удовольствием пропустила сейчас пару рюмочек хорошего французского коньяка.
— Нет проблем, — приготовился исполнить желание спутницы мужчина. – Пойдем, я сам накрою небольшой столик.
— Не очень-то приветливо встречает меня вечно дождливая Англия, что-то ждет на ее берегах, — с трудом отрывая руки от железных поручней, с обидой в осевшем голосе пробормотала женщина. Деревянно переставила ноги по скользкой палубе. – А ведь по крови я не совсем здесь чужая.
— Все будет хорошо, — поддерживая за локоть и вышагивая рядом, успокоил ее спутник. – Разве я посмею отдать тебя на растерзание кому бы то ни было.
— Спасибо, милый, как раз в этом я сомневаюсь меньше всего.
В портовом английском Дувре, с первых шагов по нему напомнившем о чопорности всей бывшей великой морской империи, путешественники задерживаться не стали. Оседлав послушный черный «мерседес», по вылизанному автобану, мимо зеленых еще сочных английских лугов с сытыми пятнистыми коровами на них помчались в столицу соединенного королевства. В машине женщина почувствовала небольшую температуру, но вовремя принятые меры предосторожности исправно действовали на организм, запрещая тому поддаваться. Как всегда в эту осеннюю пору, Лондон встретил путников густым туманом над островерхими крышами с острыми шпилями над многочисленными старинными зданиями и протестантскими соборами. Обогнув Букингемский Дворец с застывшими у резных ворот стражниками в средневековых, лохматых и высоких, черных папахах и со старинными мушкетами на плечах, автомобиль завернул на одну из тихих улиц, остановился возле частной гостиницы из красного кирпича. Это было строение начала девятнадцатого века в стиле ампир с монументальной лепниной, лапидарными нишами и плоскими колоннами вдоль длинного фасада. У входа дежурил портье в ливрее с королевскими позументами по ней. С достоинством поклонившись, он проводил посетителей к отшлифованной за столетия до блеска стойке и вернулся на свое место. Получив ключи от номера и проигнорировав лифт, по широкой мраморной лестнице путешественники поднялись на шестой этаж, прошли в конец залитого приглушенным светом коридора со старинными люстрами и канделябрами по стенам. За массивной дубовой дверью с львиными головами вместо ручек их встретили состоящие из нескольких помещений светлые просторные хоромы. Женщина сняла замшевые перчатки, заглянула сначала в ванную, затем в туалетную комнаты, и только после этого прошла в большую спальню с двумя широкими под шелковыми балдахинами деревянными кроватями. Бросила перчатки на прошитое квадратиками тонкое синтепоновое одеяло, скинула длинный плащ, повесила его на спинку стула и заторопилась к зашторенному набивными портьерами высокому окну. На улице по прежнему шел мелкий лондонский дождь, словно кто-то значительный просеивал немерянные массы холодной воды через серебряное ситечко с маленькими дырочками. Сквозь туманную пелену виднелись зубцы со шпилями стен и дворцов королевской резиденции, в которой правила королева-мать всей Англии, рыжая Елизавета Вторая. Впрочем, рыжий с белым цвета были национальными для известной еще со времен античной Греции и мирового господства римлян Альбионии,названной так именно за окраску волос основного населения. Несмотря на пасмурную погоду внутри замкнутого пространства шла своя жизнь. К подъезду одного из дворцов то и дело подкатывали дорогие сверкающие автомобили, из них выходили солидные люди в черных смокингах, над которыми служащие раскрывали огромные купола зонтиков. По дорожкам вышагивали клерки в белых воротничках, в накинутых на плечи старинных плащах, за ними спешили особы в современных джинсах и кожаных куртках. Но это так казалось, что жизнь за крепостными стенами бьет ключом беспрерывно. Женщина знала, на самом деле прием по поводу очередного какого-то праздника закончится, и вся публика уберется за ворота,растворится в бесчисленных коридорах за бесчисленными дверями в мрачноватые комнаты. Двор опустеет, по нему изредка будет прогуливаться лишь охрана из Скотленд Ярда, или наряд из гвардейцев. Покусав верхнюю губу, она прошлась взглядом по периметру резиденции, не заметив ничего нового, отвернулась от окна. Мужчина копошился возле поставленных лакеем на паркетный пол вещей, дверцы шкафа из мореного дуба были открыты.
— Тебе понравился наш номер, дорогая? – обернулся он к подошедшей к нему женщине.
— Как всегда, я в восторге, — ласково отозвалась она. Помогла переложить из чемодана на бесчисленные полочки полиэтиленовые пакеты с нижним бельем. – Но знаешь, за окном вид все-таки чудеснее.
— О, да, в апартаментах королевы-матери ты чувствовала бы себя как в своей тарелке. Кстати, именно сегодня она дает большой прием и я совершенно случайно еще в Париже сделал заявку на наше присутствие на нем. Ты не возражаешь?
— Через знакомых олигархов, или по монаршей линии? – вмиг оживилась женщина. Весело сверкнула зелеными зрачками. – Помнится, и там, и там ты успел обзавестись множеством друзей с авторитетными фамилиями.
— Через монстров от бизнеса, конечно. До монархических связей с безумно сложными этикетами нам пока далеко.
— Не желаешь ли ты оповестить, что нынешний прием в резиденции королевы имеет значение и для нас в том числе? – растерянно захлопала ресницами спутница. – Только сейчас я увидела, как к подъезду дворца ее Величества Елизаветы Второй подъезжали эскорты из дорогих машин.
— Пока со своим ближайшим окружением общается принц Чарльз, а позднее, ближе к вечеру, бразды правления паствой возьмет в руки его мать. Так что, я посоветовал бы тебе не очень расслабляться.
— Воистину, с корабля на бал! — она суетливо пробежалась пальцами по нераспакованным вещам, неловко надорвала один из пакетов. – Но когда же мы сможем привести себя в порядок, уже сейчас время перевалило за полдень.
— Вот в эти несколько часов мы и постараемся уложиться, — в голосе собеседника проскользнули твердые ноты. — Прости, моя дорогая, это и есть тот маленький сюрприз, который я обещал тебе еще в Амстердаме.
Обширный зал приемов с красочной лепниной по стенам сверкал великосветской пышностью. На самых видных местах висело с десяток картин известных мастеров живописи, стояло несколько древнегреческих с древнеримскими скульптур, на небольшом возвышении в углу отблескивал черным лаком старинный рояль. Вековые хрустальные люстры и медные канделябры пятисотлетней давности с когда-то чадящими в них фитильками, сейчас своевременно замененными на электрические лампочки, заливали ярким светом объемное помещение, делая его воздушным, наполненным радужной атмосферой. Роскошная основательность полезла в глаза еще до входа в эту драгоценную шкатулку огромных размеров. На мраморных лестничных маршах, в сходящихся к залу коридорах, были развешаны портреты родоначальников династического древа нынешней королевы, начиная с терявшихся во тьме веков грубых солдат и кончая сытыми лицами сэров с леди из дня сегодняшнего. Закованные в железные доспехи суровые воины с копьями и мечами смотрели на проходящих острыми, одновременно разумными, взглядами, как бы передавая гостей следующему такому же неподкупному портрету, который намеревался приподнять тяжелый шлем, чтобы получше рассмотреть нежданного посетителя из времени нынешнего. Графы и бароны, кронпринцы и принцессы, короли и королевы с белыми шелковыми кружевами вокруг шей, с пышными жабо на усыпанных орденами грудях, с воланами по рукавам, нескончаемой чередой тянулись по обеим сторонам бесконечного пути с раскатанной на ступеньках, на полу, ковровой дорожкой до самого входа в главный зал. И везде источали неяркий свет, поддерживая монархический полумрак, медные старинные светильники с причудливо изогнутыми рожками.
Легким наклоном головы ответив на очередное приветствие прогуливающихся парами приглашенных, женщина быстрым взглядом окинула стройную фигуру шедшего рядом с ней мужчины в длинном черном фраке, в белой рубашке с высоким воротником, с галстуком бабочкой под самым подбородком. В белоснежных манжетах поблескивали золотые запонки с африканскими бриллиантами. По пробежавшей по утонченному лицу едва заметной улыбке можно было сделать заключение, что сегодня спутник ей нравился больше, чем обычно. Только что наведенный лоск буквально на все, в том числе на искусно сделанную прическу под а ля принц Чарльз, вызывал чувство удовлетворения и партнером, и атмосферой вокруг. Сам партнер в это время со вниманием рассматривал роскошный интерьер зала, изредка переключаясь на кивавших ему издали известных бизнесменов,даже здесь чувствовавших себя полными хозяевами всего и вся. Трудно было не согласиться с тем, что разносторонне развитым тонким миром все-таки правит грубый расчетливый капитал.Незаметно поддернув длинные темные перчатки до локтей, женщина поправила тонкий ремешок висящей через руку темной же миниатюрной дамской сумочки, медленно поворачивая голову обвела присутствующих блестящими глазами, и в который уже раз мысленно осмотрела всю себя.
Сегодня на ней было надето длинное до щиколоток темно бордовое платье от Версаче с короткими рукавами, со свободными полукругом складками по груди. На уложенных в высокую прическу светлых волосах лежала серебряная диадема с настоящими рубинами в гнездах, в маленьких розовых ушках источали кровавый свет большие серебряные клипсы, шею обнимало широкое рубиновое колье из того же белого металла. Коллекцию украшений дополнял серебряный браслет на запястье с рубинами величиной с крупную фасоль. На стройных ногах женщины были надеты темно бордовые туфли на высоких каблуках. Перед отъездом в Букингемский дворец она специально не стала влезать в свое любимое, цвета вечернего неба в крупных звездах, роскошное платье, а предпочла нейтральную окраску, чтобы подчеркнуть свою независимость. Конечно, она была в курсе, что монаршим особам льстило, когда их гости из других стран напяливали на себя какую-нибудь деталь с национальными символами руководимого ими государства. Но врожденная независимость не позволяла ей опускаться до мелкого подхалимажа. В отношении прически своего партнера она не сделала никаких замечаний по простой причине, во первых, подстригали его в гостиничной парикмахерской высшего разряда, в которой подобный стиль прочно вошел в обиход из-за соседства с монархической резиденцией, во вторых, она ему шла, и в третьих, мужчине еще предстояло пробиваться в то общество, в котором она от рождения занимала достойную нишу. Как бы то ни было, она радовалась, что парикмахер будто случайно угадал нужную спутнику по случаю приема в высшем обществе прическу под а ля принц Чарльз и всячески старалась это показать. Заметив знакомую еще по Парижу японскую чету, чуть больше положенного наклонила голову, толкнула спутника локтем:
— Кажется, половина приглашенных нам уже знакома, — негромко сказала она. – Помнится, на загородном рандеву в местечке Версаль, на вилле у господина де Корнуэля, ты о чем-то договаривался с покладистыми японцами.
— Вот уж никогда бы не назвал их этим словом, — хмыкнул спутник. – Если хочешь знать, они из горла выдерут то, что им нужно.
— А на вид такие ласковые, — лукаво повела глазами женщина. Пытливо прищурилась на собеседника. – Но я не об этом, ты закончил с ними обсуждение своих дел?
— А что такое?
— Есть смысл завершить их здесь.
— Совместный договор на поставку разного рода российского сырья взамен на японскую теле радио и другую, в первую очередь компьютерно-вычислительную технику с автомобилями, мы давно подписали. Через моих представителей полным ходом идет его исполнение.
— Значит, особых беспокойств здесь не предвидится?
— Я не снимаю руки с пульса договора, пока все идет по плану. Еще бы с сеульскими корейцами парочку солидных контрактов заключить и можно было бы говорить о том, что крепкая стена на развитый азиатский рынок нами успешно пробита, — мужчина ласково прикоснулся к руке спутницы, добавил с убеждением. — Пусть наш президент с новоявленными громоотводами из разношерстного правительства продолжает толкать пустые речи Бушу со Шредером и Миттераном, последнее слово все равно остается за такими, как я.
— Не много ли вы на себя берете? – улыбнулась женщина. — Не забывайте, что вы живете в стране, в которой главную роль всегда играло мнение народа.
— Это в европах с америками народ главный, там действительно, прежде, чем что-то сделать, сто раз отмеряешь, иначе пристрелят как Джимми Картера. А у нас население с азиатскими наклонностями, что подадут – и тому рады, — мужчина легонько махнул рукой. – Эти самые выходцы из народа у власти столько напихали палок в колеса машины с собственной экономикой в кузове, что даже мы не знаем, за что хвататься и к какому из берегов прибиваться. Прости уж, иногда кажется, что к вражескому будет подальновиднее.
— Вот как ты заговорил, когда набил мешки народным добром, — откровенно засмеялась женщина. Кивнула головой очередным гостям. – Знаешь что, давай-ка больше не касаться душещипательных вопросов, тем более, на подобном мероприятии. Иначе весь наш круиз пойдет насмарку. Одно скажу, что я, как патриот своей родины, со многими твоими рассуждениями не согласна.
— Правильно делаешь, — напуская на лицо доброжелательность, согласился спутник. – Я и сам с ними в вечной ссоре. Это все нервы.
— Тогда, пока есть немного времени, давай займемся променадом по примыкающим к залу апартаментам. Места здесь превосходные, в смысле исторических реликвий.
— Конечно, ты бывала во дворце не раз, экскурсовод из тебя отменный. И все-таки, мне не мешало бы перекинуться несколькими дельными предложениями с некоторыми из гостей.
— Ни в коем случае сейчас, — испуганно округлила глаза женщина. – Какой смысл говорить о серьезных вещах на голодный желудок. Делами мы займемся тогда, когда нас пригласят за скудный английский стол.
— Кажется ты, как всегда, права…
Они вернулись в зал тогда, когда до выхода королевы Елизаветы Второй оставалось минут пятнадцать. Быстренько заняли выгодные позиции сбоку ковровой дорожки, по которой она должна была пройти и приготовились лицезреть женщину, имеющую огромное влияние на одну из самых высокоразвитых стран мира, в свою очередь которая, если не брать в расчет Соединенных Штатов Америки, основательно влияла на жизнь всей планеты. Недалеко от них вела оживленную беседу с незнакомым осанистым мужчиной во фраке недавно получившая титул баронессы железная леди Маргарет Тэтчер. После ухода с самого высокого в английском правительстве поста она немного постарела, живые светлоголубые глаза со старательно замазанными морщинами под ними выцвели еще больше, крупный нос над небольшими невыразительными губами был заметно припудрен, а на чуть припухших щеках лежал тонкий слой румян. Баронесса пополнела, даже складки прекрасно подогнанного, как всегда, имеющего уклон в деловую сторону, платья не скрывали раздавшейся талии и мешковатых грудей. Но стальной блеск, изредка вспыхивавший в серых зрачках, говорил о том. что воли этому бывшему премьер министру в юбке не занимать. Маргарет Тэтчер на минуту отвлеклась от разгвора с солидным собеседником, вежливо кивнула высокому и худому господину в черном смокинге с тонкой короткой тростью в руках.
— Граф Нельсон, потомок не знавшего поражений знаменитого адмирала, виконта Горацио Нельсона, — быстро шепнула на ухо спутнику женщина. – В свое время заведовал морскими делами Соединенного королевства.
— Если бы он находился при деле сейчас, — иронично поддернул уголки волевых губ мужчина.
— Такие люди без дел не остаются, — быстро отпарировала собеседница. – А вот посмотри, один из министров теневого кабинета уважаемого тобой Франсуа Миттерана.
— Это уже что-то. С этим министром ты в каких отношениях?
— Только на расстоянии. Но если нужно, я попробую познакомить тебя с ним через друзей.
— Спасибо, как только возникнет необходимость, непременно постараюсь воспользоваться твоими связями. Пока по Франции мне вполне хватает дружбы с господином де Корнуэлем. Кажется, его благородное лицо с седыми бакенбардами мелькает в первых рядах гостей.
— Это именно он. Странно, как я не заметила его раньше.
— Не переживай, у нас еще будет время побеседовать с ним, несмотря на то, что встречались всего несколько дней назад.
В это время высокие створки резных дверей распахнулись настеж, пропуская в зал свиту из разноцветных пажей, капельдинеров и прочей прислуги, за которыми вышагивала чепорная толпа высокородной придворной знати. Все они чинно рассредоточились вдоль ковровой дорожки до противоположной стороны огромного помещения. И наконец, в сверкающем от света хрустальных люстр проеме возник предмет обожания не только англичан, но и остального просвещенного населения маленькой планеты под названием Земля. Сделав несколько шагов, Елизавета Вторая остановилась, со вниманием вгляделась в лица зааплодировавших ей приглашенных на прием. Едва заметно наклонила голову. Закрепленная на прекрасно уложенных голубовато седых воздушных локонах, небольшая серебристая корона со множеством отозвавшихся ярким блеском бриллиантов, тут-же образовала над ней светлый ореол. Темно-бордовое платье с синей вставкой по груди и плечам удачно оттеняло еще сохранившуюся фигуру перешагнувшей порог восьмидесятилетия монархини. Приятный овал лица, высокие брови над голубыми глазами, аккуратный носик и правильные губы, небольшой, но волевой подбородок – все без исключения черты миловидного, одновременно властного, лица безупречно играли на положительный имидж королевы. С полным основанием можно было сказать, что эта женщина прекрасна. Совершив небольшой обязательный ритуал, под несмолкаемые аплодисменты она медленно двинулась вдоль рядов присутствующих. Облаченные в черные фраки мужчины склонялись в признательных поклонах, женщины рядом с ними приседали в глубоких книксенах. Лишь баронесса Маргарет Тэтчер, единственная из всех гостей женского пола, ограничилась легким непродолжительным кивком ярко-рыжей прической. Данную вольность, как и высокие титулы, она заработала безупречной службой на благо английского народа. Сама королева ответила бывшему премьер министру правительства Консерваторов более чем вежливым поклоном.
— Как она прекрасна! – завороженно следя за каждым шагом земного идола, негромко прошептала стоящая рядом с мужчиной женщина. – Это и есть то самое древо, соединяющее нас нынешних с ушедшими в глубины веков предками.
— Это древо необходимо беречь всем, — машинально поправляя галстук-бабочку, тихо согласился спутник. — Они единственные, которые в корне отличаются от нас, иванов не помнящих родства, и которые даже внешним видом вызывают абсолютное доверие.
— Посмотри, у нее платье такого же цвета, как и мое, — восторженно переступила с ноги на ногу спутница. – Не зря столько времени я провозилась с нарядами.
— Да, твой выбор оказался правильным.
Елизавета Вторая в это время в середине зала перекидывалась короткими фразами с представительницей испанской королевской семьи, облаченной в черные цвета. Впрочем, черный цвет для андалусийцев с каталонцами был национальным, как и для русских кавказцев. Недаром не одно столетие муссировался слух, что эта нация, особенно непокорные баски, являлась прямыми потомками грузин. Но сейчас спутницу импозантного мужчины волновал вопрос другой, покусывая губы, она гадала, узнает ли ее в густой толпе приглашенных королева-мать, или молча кивнет и пройдет дальше. Пару лет назад на одном из приемов коронованная особа уделила ей несколько приятных минут, превратив обычное знакомство на почти личную аудиенцию с разницей в месте ее проведения. Женщине внимание было необходимо для развития дальнейших отношений, ведь и она играла, пусть небольшую, но роль в разбросанном по всем континентам собственном династическом древе.
Время приняло тягучий оборот, оно потекло густой темно-золотистой патокой. Елизавета Вторая все чаще задерживалась с приветственными словами и небольшими на ходу беседами с добивавшимися ее расположения гостями. Не подавая виду, что волнуется, женщина по прежнему с достоинством улыбалась окружающим, теперь она жаждала, чтобы королева признала их мимолетное знакомство. Она не понимала, для чего это так необходимо, когда можно было бы обойтись связями из королевского окружения. Но то ли на подсознательном уровне наступил какой-то отвественный момент, то ли не терпелось утвердить себя в глазах мужчины, до сей поры не слишком беспокоившим ее продолжением отношений, но она действительно чувствовала себя не в своей тарелке.
Наконец, королева походя кивнула рядом стоящей пожилой чете и, с удовольствием пройдясь взглядом по спортивной фигуре мужчины встретилась глазами с женщиной. Мелькнувшее на лице поначалу раздумье быстро сменилось откровенным любопытством.
— Ваше Величество, я желаю Вам долгих лет жизни на благо великой Англии, я молюсь за Ваше здоровье, — приседая в глубоком книксене, на английском языке ровным голосом сказала женщина. – Пусть Господь подарит Вам многие лета.
— Кажется, мы с вами уже знакомы, — чуть приподняла высокие брови королева. Улыбнулась доброй улыбкой. – Ну да, вас мне представляла русская Великая княгиня Мария Леонидовна, чей сын является прямым наследником на Российсий престол. Кажется, вы тоже принадлежите к монархической династии потомков русских царей.
— Именно так, Ваше Величество, княгиня Мария Заславская из династии русских столбовых дворян Долгоруких.
— О, это род древний и особо почитаемый. Я хорошо помню русскую историю, князь Юрий Долгорукий был основателем нынешней столицы России белокаменной Москвы, — Елизавета Вторая с интересом окинула взглядом стройную фигурку женщины, чуть удивленно вочскликнула, — Да у нас и платья одинаковые по цвету. Скажите, среди моих придворных нет шпионов, передающих вам информацию, в каком платье я появлюсь перед гостями на этот раз?
— Исключено, Ваше Величество, это всего лишь случайное совпадение, — открыто улыбнулась женщина. – К тому же, в Вашем платье имеется вставка с национальным мотивом, а в моем она отсутствует.
— Я шучу, хотя приятно среди приглашенных встретить человека с одинаковым вкусом, — королева мягко улыбнулась и перевела взгляд на стоящего рядом с женщиной мужчину. – В тот раз вас представляла Великая русская княгиня Мария Леонидовна, а кто сопровождает теперь? Кто этот галантный кавалер с мужественными чертами лица? Представьте мне его, пожалуйста, я хотела бы с ним познакомиться поближе.
— Это входящий в первую десятку российских олигархов, владелец нефте-газовых месторождений и перерабатывающих заводов с несколькими приисками с драгоценными металлами бизнесмен Владимир Милютин, — женщина отошла немного в сторону. Добавила. – Он мой хороший друг.
— Очень приятно, — Елизавета Вторая протянула затянутую в кружевную перчатку руку. – Скажите, вы не родственник графам Милютиным? Один из них имеет большую усадьбу в графстве Йоркшир. Я с ним знакома, весьма солидный и уважаемый господин.
— Нет, Ваше Величество, к сожалению, я родился в лагере для политзаключенных и о своей родословной ничего не знаю, — делая шаг вперед и пожимая руку королеве, как можно вежливее объяснил мужчина. – Простите, Ваше Королевское Величество, многие из нас, нынешних, родом из бывшего Советского Союза, в те времена населенного иванами не помнящими родства.
— Очень жаль, что Уинстон Черчилль называл Сталина величайшим из правителей на земле. Это был подобный Гитлеру диктатор, не более. Я сочувствую вам. Кстати, вы немного походите на нашего графа Милютина, — королева вновь сложила руки на низу живота, улыбнулась. – Советую заняться своей родословной, вдруг вы тоже из русских дворян.
— Непременно, Ваше Величество, — с благодарностью наклонил голову мужчина.
Елизавета Вторая еще раз окинула заинтересованным взглядом мужчину и женщину, чуть откинувшись назад, с достоинством произнесла:
— После официальной части я приглашаю вас на ужин для избранных гостей, — дождавшись согласия обоих, сказала. – Мне доставит удовольствие увидеть вас вместе еще раз.