Но ангел невозможной белизны,
латая в небе чёрную дыру,
мне прошептал, что если я умру,
то просто перестану видеть сны.
(Светлана Осеева)
Облака наползают с запада, медленно затягивают все небо. Ветер, заботливый пастырь гонит их, своих овец, на свежие луга. Сквозь пелену проглядывает тусклый диск солнца. Потеряв силу лучей, оно становится беспомощным и холодным.
Овцы затмевают собой свет, а пастырь их, не ведая о том, продолжает завывать протяжную тоскливую песню. Как и любой пастырь, он печется только об овцах своих.
Небо, насупившись, прогибается ниже к земле. Но дождя не будет. Я знаю.
По зеркальной глади пруда небесные овцы крадучись приближаются ко мне. Я касаюсь их шерсти – она мокрая и холодная, как и мои руки. С кончиков пальцев холод проникает в самое сердце. Оно сжимается от тоски и замирает…
Время…
Со стороны аббатства к прудам бежит мальчик. Трава шелестит под его быстрыми, легкими ногами. Он кажется точкой на склоне, но я отчетливо слышу этот шелест и… его прерывистое дыхание…
— Сколько поймали, месье Пьер?
Я вздрагиваю от неожиданности и выпрямляюсь ему навстречу, пытаясь прочесть в глазах мальчика что-то, похожее на знамение. Но в их незамутненной глубине отражаются только овцы…
— Не много, Бене, — заставляю я себя улыбнуться в ответ, чтобы не напугать его. – Три. Зато какие красавцы!
Я поднимаю из воды плетеный садок. В нем зеленоватой чешуей поблескивают королевские зеркальные карпы.
— Ух ты! – восхищенно выдыхает Бене.
— Стой! Не приближайся! – вырывается из моего горла истошный вопль, и мальчик оторопело замирает на месте, удивленно хлопая ресницами.
Я виновато развожу руками, досадуя, что все-таки напугал его.
— Здесь скользкий спуск, Бене…
Оправдываюсь. За что? За предчувствие, граничащее со знанием, за собственную беспомощность перед неизбежностью, за этот холод в пальцах, за страх… за него… за себя…
Неизбежное…
Тяжелый садок выпадает из моей руки. Ударяется о кромку берега. Рыбы выскальзывают из открывшейся горловины на свободу, отталкиваются от земли хвостами, подлетают в воздух, жадно хватают его ртами.
На лице мальчика отражается немое рыбье отчаянье. Он что-то кричит, но я уже не слышу его. Взмахивает руками, будто пытается обнять освободившихся рыб, кидается вперед на скользкую глину пологого спуска… еще один шаг навстречу неизбежному…
Сколько раз я проживал это во сне, и всегда был уверен, что это не сон, потому что все пережитое в нем было больнее и ужаснее любого сна. Сколько раз я пытался предотвратить неизбежное, воспрепятствовать тому, что должно было произойти…
Но ничего изменить невозможно. Мальчик поскальзывается и падает в воду. Зеркало пруда всасывает его в себя и расходящимися кругами выдыхает пустоту. Бене!!! Вот он был, мгновение — и его уже нет. Каждый раз я не могу поверить в то, что смерть — это так просто. Я в бессилии озираюсь вокруг – никого, кто мог бы помочь. Что делать? Я не смогу нырнуть за ним. Господи, где же Ты в этот момент? Как мог оставить овец своих без присмотра?!?
Я прыгаю в пруд. Открываю глаза, пытаясь разглядеть в мутной воде мальчика. Но нет, поздно. Воздуха не хватает. Как тот зеркальный карп на берегу я делаю жадный вдох, и легкие наполняются водой. Тело становится тяжелым и тянет ко дну. Погружаясь в толщи воды, я засыпаю… чтобы снова проснуться на берегу пруда…
Заезженная картинка прокручивается много-много раз. И что-то незримое меняется в самой ее основе…
Нет, подожди… Именно сейчас я почему-то ощущаю Его присутствие так четко, как никогда раньше. Именно сейчас, стоя на берегу пруда, у самого края бездны, которая поглотила Бене, и собирается поглотить меня, я чувствую Его в себе! И в воле Его спасение мое…
…я снова вижу перед собой мальчика…
— Я не смог спасти тебя, Бене. Я неудачник, я слаб и ничтожен, я обычный человек, Бене. Я не умею плавать… И не хочу больше видеть сны…
Он не слушает меня, его восхищенный взгляд устремлен куда-то в небо.
— Посмотрите, месье Пьер, вы когда-нибудь видели такое, чтобы рыбы летали?
— О чем ты говоришь? – я поднимаю голову и невольно прикрываю рукой глаза, от бликов играющей в солнечных лучах рыбьей чешуи.
— Месье Пьер, они как будто зовут нас за собой!
— Но… мы не можем…
— Как же…, — захлебывается он от волнения, — как же тогда они могут?
— Их не удерживают наши сны, Бене.
— Мы уже не спим, месье Пьер, — мальчик отталкивается от поверхности воды и легко взмывает в небо к блестящим рыбам-птицам.
Я любуюсь плавными движениями Бене, тем, как изящно он лавирует в воздушных потоках. Ловлю его руку, и мы летим вместе. В те места, о которых ведомо одним лишь рыбам-птицам.
……………………………………………………
Как я рада, Дим, что измученных отпускают на свободу, Фриде перестают подавать платок, а рыбы летят ввысь…
Как я благодарна тебе за то, что ты знаешь — любой алгоритм зла истает, он не вечен… Ты говоришь об этом, и мы слышим тебя. Ты говоришь об этом красиво, и нам легче услышать тебя…
Дим, а правда кто повар аббата? и что он готовил в тот вечер, когда карпов так и не принесли на кухню?
А повар в это время готовил мужа своей любовницы. Но это уже другая история, не мной рассказанная.
Тогда я понимаю рыб, не желающих попасть к таком повару любой ценой…
Скушай прозак, Дим, от деперссухи помает, а то уж до человеко-кулинарии докатился:)
Это ж не я, это Хичкок…
Жиль, я знаю его имя!!! И отчество!
Снова вернулась к рассказу — манит:)
эта способность избыть неизбывное — это философский предел. дальше чистая трансценденция — рыбы улетают. творчество — то же самое — эманируя тоску, вдруг сделать шаг в пустоту, и из ничего творить…
Мне очень понравился ваш рассказ. У вас замечательный стиль. Я поздравляю вас с творческим успехом.
Да, ну, вас Ларой в самом деле….. Только развесилился, опять в грусть как в озеро бухнули…. Ну умеете, умете не спорю…. МАСТЕРА! Но забываете, что я летать не умею не во сне не наяву!
Спасибо, очень хорошо и образно написано. М-да….
Прямо Сальвадор Дали от фэнтези!..
Я, будучи академиком Ковыряловым от психологии креативных тенденций постмодрна, спрошу таки: и где ты это всё берёшь, Дим?!
Откуда есть пошёл источник столь неординарной эктазии сферы мировоззренческих установок отдельно взятого здравомыслящего индивидуума, взращённого на ниве советского образования?!
Да все из души, Юль, из нее проклЯтой. Наплевать ей на советское образование…
Был в древности такой гигантский медный бык Фаллариса, в него кидали умирать людей, и их стонами, которые изливались из медной глотки чудесной музыкой, наслаждался сам римский император. Понимаешь, да…
Летать может и не научим, но крылья приделаем 🙂
Спасибо за ласкающий слух лязг гусениц.
Насчёт проклЯтости души — ты это поосторожней!
А императоры римские чем тока не наслаждались!.. Я вот скоро в столицу моей родины поеду (каэца, полгода собиралась…) наслаждаться — в частности — звуками медной изогнутой трубы с множеством кнопочек…
Пиши мне по новому адресу — на моей страничке
Про проклЯтость — поверь, это эмоции
Ну чего эта Юлия все вперед успевает. Только я про Дали подумал –глядь – а она уже.
…Смена планов и кадров очень отчетливая. Картинки переливаются из одной в другую и кусают сами себя, и поглощают сами себя.
…Больше всего рады рыбы. Все же лучше хвосты в воду, чем в жульен 🙂
А вообще – классно. Не впервой читаю, но все равно – здорово.
Да пожалуйста, я там тебе ещещ на страничках налязгал. Не понимаю как ты котов выбрал в качкстве «Лучшего-избраного». Хотя согласен, что любой твой рассказ возьми — шедёвр. Но чем руководствовался?
Удачи
Не шути эмоциями, а уж тем более — словами! Слыхал про ЭГРЭГОР? То-то же…
Значит, погуляли где-то в астрале наши тонкие тельца без НАШЕГО ведома… вот и…
Но мне приятно, что моё с ВАШИМ! Мне даже каэца, что Пернатый там поприсутствовал. А, Пернатый? Признавайсь!
Да, признаться, побывал… но, завидев вас вместе, постыдно ощутил себя третьим лишним и счел уместным удалиться… к Дали, выпить с Гением по бокальчику его домашнего белого…
Этот человек на гусеницах гениален собственным юмором!