Как стынет сердце, и сознанью жутко
от громыханья заднепровских гроз.
А на поверку, это словно шутка…
Но ты ушёл не в шутку, а всерьёз.
Что делал ты, предположить могу ли,
в том августовском яблочном раю? —
Таскал корзины, лишь белели скулы,
иль сучья жёг у сада на краю.
В тот вечер, лёгкий, как девИчий ситец,
в отличьи от руководящих дядь,
ты первым был, услышавшим «спасите!»,
и самым первым бросился спасать.
Кто там тонул, барахтаясь без толку,
с кого стекала вязкая вода,
не знаю я, не вспомню. Знаю только,
что ты один не выплыл — навсегда…
Я был в саду, твоём, намного позже.
Гремел колхоз, богатый, словно Крез.
Там по ночам светило Запорожье,
и не Днепро шумел, а Днепрогэс.
По облакам шафрана и апорта
плыла баржА, теряясь в глубине.
И мальчик плыл, не отходя от борта
в свой райский сад, и думал обо мне.