А.Н.Сутугин
КОЛОБОК

Сказочная криминальная драма

Прежде чем рассказать Вам о жуткой криминальной драме, случившейся на границе бывшей Рязанской губернии и Мордвы, постараемся вскрыть причину, которая к ней привела.
Именно здесь расположилось когда-то большое и богатое село с названием «Большие Пичкиряи». В селе жили в основном русские, хотя её название говорило о явном мордовском влиянии.
Достаток местному населению приносило выращивание картофеля, зерновых и различных овощей. Особенно хорошо росли на этих землях капуста и морковь, очень уважаемые местными зайцами. От благодатной и обильной пищи их расплодилось в округе видимо невидимо.
Во дворах домов носились куры, а по улицам села важно вышагивали гуси.
Но всем хорошо известно, там, где куры, гуси и зайцы, там и лисы, для которых курятина и зайчатина самое любимое кушанье.
Было в селе и большое стадо, в котором кроме крупной рогатой скотины обретались многочисленные овцы и козы, которыми активно интересовались волки.
Во многих хозяйствах занимались пчелами, приносившими приличные доходы от продажи их меда. А где мёд… Правильно, умненький мой читатель — там и медведи сладкоежки.
В общем, существовало здесь великолепное экологическое равновесие и благодать.
Но вот по Большим Пичкиряям, как и по всей стране, прокатилась неумолимая и страшная волна Перестройки, которую местные острословы тут же назвали Пересрачкой.
Эта волна смела с полей сначала капусту и морковь, а затем и картофель. Под её влиянием резко сократилось и поголовье всяческого скота и птицы.
Жрать лесным жителям стало практически нечего, и наступила для них пора жуткого голода.
Правда, зайчишки иногда приворовывали на огородах кочешок другой капустки сладкой, да пару морковок, а лисицы прихватывали себе на обед какую ни будь зазевавшуюся хохлатку.
Сложнее всего пришлось местным волкам. Поголовье скота, особенно мелкого, в селе сильно сократилось: порезали его хозяева для продажи, а оставшуюся скотину вечно пьяные, но достаточно бдительные пастухи берегли зорко и пару раз забили одного волчару кнутами до смерти. После этого случая большинство волков поразбежались, куда глаза глядят.
Остался лишь один престарелый, который далеко бежать уже не мог, поэтому основной пищей его стали только дары местной лесной природы: грибочки, ягоды, да корешки разные.
После перестроечной волны достаток в селе таял на глазах у ничего не понимающего народа. Сгорел сельсовет, закрылся клуб, а работать стало негде, да и не выгодно. Большинство местной молодежи уехало в большие города искать удачи в новейшем занятии, которое обозначалось незнакомым ранее иностранным словом «бизнес».
Слово это было почти неприличное, непонятное, но по рассказам заезжих помогало стричь хорошую «капусту» или делать основательные «бабки». Так теперь называли понятное даже старикам слово «денежки». А денежку любили все, от мала до велика.
Так что остались в Больших Пичкиряях пара десятков пожилого народа, да несколько молодых, которые целыми днями пили самогон, покупая его у одной вертлявой и худющей бабы, которую за нрав и фигуру прозвали «Жоповерткой».
Остались в Больших Пичкиряях и наши дед с бабкой. Деда звали Сашка, а бабку — Валя.
Людишки они были простые, бесхитростные и жили тихо. Дед ковырялся на огороде, бабка кур кормила и на удивление оставшемуся сельскому люду пекла вкусный хлеб. На удивление потому, что остальные жители печь хлеб разучились, и питались только покупным, привозимым из районного центра. Хлеб этот был пресным и невкусным. Жители ворчали, но ели, так как лень была сильнее желания попытаться самим испечь каравайчик повкуснее.
Поэтому не удивительно, что лучезарный кругляшок, известный в сказочной истории о чудесах, как Колобок, появился именно в семье деда Сашки и бабки Вали.
А случилось это так. Замесила бабка тесто, да видно перестаралась: получилось, как обычно, четыре запланированных каравая, да остался ещё чуток. Вот из этого-то чутка бабка Валя и скатала кругляш, который потом в Колобка и спекся.
Колобок получился очень удивительный: с запекшейся румяной корочкой и даже с некоторыми задатками интеллекта, не иначе как зерно для муки было выращено методом генной инженерии. Правда, доказательств тому у нас нет, есть одни догадки. Уже в раннем детстве, едва научившись познавать окружающий его мир, Колобок спрашивал бабку, считая, что главная в семье она, откуда он взялся. Бабка задумывалась, чесала голову, в простонародьи называемую репой, а потом загадочно и невнятно отвечала любопытному не погодам Колобку: мол, по сусекам поскребла, по амбарам помела, и слепила из того, что было.
Колобок таким объяснениям не верил и чувствовал в этом какую-то тайну. От этого он еще сильнее напрягался и светился. Под влиянием его мощной энергетики в доме и огонь в печи горел ярче, и куры неслись чаще, а дед с бабкой молодели, и нарадоваться не могли на собственное создание.
Пока Колобок не повзрослел, на улицу его не выпускали. Но как-то дед и баба ослабили свой контроль, и Колобок, воспользовавшись этим, мгновенно выкатился наружу.
Сначала улица его ничем не удивила. Трава и куры были ему привычны и в домашних условиях обитания. Но вот то, что он увидел над своей головой… Увиденное Это было огромным, сияющим и ослепительным, и напоминало очень большой колобок.
Когда дед и бабка заметили бегство их подопечного и бросились вдогонку, было поздно. Никакие уговоры не смогли заставить Колобка вернуться в дом. Он стоял, подняв глаза к небу, и наблюдал, как большой колобок медленно укатывается куда-то далеко за забор. При этом внутри маленького Колобка начала рождаться мелодия, а к ней сами собой подобрались слова…
Вечером Колобок задумчиво возвратился в горницу.
— Даже и не думай, — сказала бабка, угадав его мысли, — Ты наше счастье, ты наше солнышко, и ты должен остаться с нами.
— Поглядим, — ответил ей Колобок, — Утро вечера мудренее.
Бабка так и замерла, услышав столь недетские слова в устах молодого еще Колобка. Дед же ничего не сказал, а лишь почесал жиденькую бороденку. Он знал много сказок, и понимал, что поперек судьбы не попрешь. И хотя ему было грустно, но в глубине души он надеялся, что в этот раз будет все по-иному.
Как показала жизнь, надежды его не оправдались.
Ранним утром, когда бабка кормила кур, а дед ушел по воду, Колобок снова выкатился из дому.
Увидев бегство своего булочного изделия, бабка пыталась его не пустить, но в ответ он в первый раз запел, теперь известную всему миру песню, собственного сочинения.
Слова её мы вам приводить не будем, оберегая авторские права.
От слов этого незамысловатого шлягера бабка почувствовала, как у нее щемит сердце, и отступила.
Колобок преодолел порог, пересек двор и очутился на улице. От ворот вперед в неизвестность вела заросшая травой и местами украшенная коровьими лепешками тропинка. Большой колобок сверху ласково грел тропинку и нашего беглеца своими живительными и ласковыми лучами.
— Вот он мой отец,- отчего-то решил Колобок, — А раз так, то я должен катиться следом за ним.
Было тепло, сухо и ясно, и Колобок без труда покатился вдаль по дорожке.
Долго ли, коротко ли все продолжалось — неважно: он не имел представлений о времени. Но вот кто-то перегородил ему путь.
Этот кто-то был маленьким, сереньким и неуверенным в себе.
— Ты кто? — спросил Колобок.
— Я — Заяц, — ответил этот кто-то.
Видимо, о неуверенности у него был резкий и довольно противный голосишко.
— Какая странная фамилия, — подумал Колобок.
— А ты — Колобок. Я знаю… Я тебя у деда Сашки видел — сказал Заяц, — Ну, и куда же ты катишься?
— А вот за ним, — и Колобок показал глазами на небо.
— Ну и дурак, — сказал Заяц, — Это же солнце. Ты его все равно не догонишь.
— С чего ты взял?- обиделся Колобок.
— Все это знают. А ты единственный, кто этой ерундой занимается. Вот ты тут катаешься без дела, а кто будет о деде с бабкой за тебя заботиться? И чего тебе только на печи не лежится?
Колобок опустил глаза, не зная, что и ответить. Ему стало даже немножко стыдно.
— В общем, раз ты такой бессовестный, я тебя никуда не пущу. И даже вот что: я, пожалуй, тебя съем,- сказал Заяц.- Хоть для меня польза какая-то будет.
— Меня? Ты? — Колобок в изумлении заморгал.
— Конечно, тебя. Чтобы дети на тебя не смотрели, и тебе не подражали.
— Подожди… — Колобок откатился на шаг, — Я лучше спою тебе песню.
— Нужны мне твои дурацкие песни! — фыркнул Заяц.
Но Колобок запел. У него был удивительный голос, который, похоже, окреп от солнечного тепла. Он пел о себе, о своей дороге, о свете, который зовет его за собой, о свободе и любви…
От его пения в глазах у Зайца показались слезы.
— Ты сумасшедший, но гений, — сказал он, вытирая лапой глаза и отступая с тропинки, — Не буду я тебя есть, иначе история меня не простит. Тем более что мне сейчас стыдно: я у вас кочан капусты спёр и съел.
— Да ладно, не обеднеем, — сказал Колобок.- Бабке и деду хватит оставшихся, а я капусту не ем, да, наверное, и не вернусь обратно.
— Ладно, катись отсюда. Все равно далеко не укатишься… от Лисы всё равно не уйдешь.
— Что это за Лиса такая? — подумал Колобок, но уточнять не стал и покатился дальше.
Долго ли, коротко ли он катился, об этом никто не знает. Но путь его лежал — по холмам, по полям, по мосту через речку. В конце концов, очутился он в темном лесу. Здесь солнца, практически, не было видно; его свет только угадывался за разлапистыми ветвями.
Колобок не разглядел впереди себя довольно глубокой канавы и с ходу плюхнулся в неё.
Края канавы были довольно крутыми, поэтому колобку пришлось потрудиться, прежде чем он смог выбраться из неё обратно на тропинку.
Он осмотрел себя и обнаружил, что один бок сильно помялся, а на другом румяная гладкая корочка пошла мелкими трещинками.
— Ну вот, ещё одно такое паденье, и я стану похож на обычную буханку. А с такой формой долго не покатаешься,- огорчился бедолага.
Он несколько раз подпрыгнул, исправляя помятости и приобретая привычную для себя шарообразную форму.
После этого досадного события было довольно страшно, но Колобок упорно катился по выбранному им пути, когда дорогу ему вновь преградили.
Перед ним стоял грязный, обросший, с испорченными зубами и гнилым запахом изо рта, страшный и ужасный Волк.
— Откуда я его знаю? — с удивлением подумал Колобок, глядя на грязного и взлохмаченного лесного бомжа.
— Привет, Колобочек. Или ты теперь гамбургером обзываешься? Хотя нет, гамбургер — это когда внутри кусочек котлеты запихнут, — ухмыльнулся Волк, он только что наелся мухоморов и был под большим кайфом.- Что, может, помухоморим вместе?
— То есть? — переспросил Колобок, не понимая, что тот имеет в виду.
— Ну, кайфанем.
— А зачем?
— Вот смотри. Ты катишься за этим, — Волк ткнул кривым когтем в небо,- и подвергаешь себя риску. Тебя могут съесть, ты можешь заблудиться, промокнуть, провалиться в яму… А я тебе предлагаю другой великолепный вариант.
Волк хотя и жил в лесной глухомани, но выражаться любил красочно.- Так вот, принимаешь ты дозу в один красный мухомор, и через пять минут оказываешься в гостях у солнца. Я и сам там недавно был. Все светится, переливается…
— А это настоящее? — поинтересовался Колобок.
— Какая разница! Все относительно. Ты-то сам — настоящий?
— Естественно.
— А ты уверен?
— Ну, в общем… да.
— А это мы сейчас проверим. Дай-ка я откушу от тебя кусочек,- Волк угрожающе наклонился к Колобку.
— Стоп! — закричал Колобок, — Я тебе не разрешаю! Не имеешь права нарушать колобковых прав.
— Ага, поговори мне ещё о правах — Волк выпрямился, и презрительно сплюнул сквозь зубы, — Если я тебя не попробую, тогда чем ты докажешь, что ты не галлюцинация?
— А я тебе спою!
— Глюки тоже могут петь.
Но Колобок уже запел. Из-за темноты и волнения он пел сперва робко, но с каждой фразой голос его крепчал, и, казалось, хотел прорваться сквозь ветви и достать до неба. Деревья слушали его угрюмо, приглушив все свои шорохи и стуки, а Волк смотрел на него с подозрением, но внимательно и, когда певец умолк, потрогал его за корочку когтем, убедился, что он настоящий, а не глюк, сплюнул горькую мухоморную слюну и отошел в сторону.
— Круто,- произнес он, отводя глаза от Колобка, — Наверное, я слишком много принял.
Пошатываясь, Волк побрел куда-то в сторону, временами натыкаясь на деревья и негромко матерясь. Вскоре его уже не было видно.
А задумчивый Колобок покатился дальше. У него было отчетливое ощущение, что все это происходило с ним и раньше. Но он никак не мог вспомнить, когда, где, и чем все закончилось.
Колобок катился дальше и дальше. Прошло уже достаточно много времени, но солнце все еще катилось чуть-чуть впереди.
Колобок смотрел на него, и из-за яркости света совсем перестал видеть дорогу, как вдруг его остановил звучный оклик.- Эй, ты, шарик биллиардный! Ты Колобок или кто!
Колобок замер. От неожиданности он зажмурился, но затем снова открыл глаза, стараясь разглядеть того, кто стоял перед ним.
Это был кто-то большой и темный, загораживающий собою солнце.
— Да Медведь я, Медведь,- сказал тот все тем же полнозвучным, властным голосом и хрипло захрюкал, засмеялся.
— Понятно, — вздохнул Колобок, — И что тебе от меня надо, Медведь?
— Это ты нуждаешься во мне, — ответил Медведь, — Ты прошел длинный путь. А что толку? Ты гонишься за иллюзией. Но если ты оглянешься назад, ты поймешь, что на своем тернистом пути ты приобрел много опыта. Ты уже видел и зайца и волка, а это совсем не мало. Теперь вот меня видишь.
— А ты здесь при чем?
— А я помогу тебе сберечь этот опыт. Смотри: я большой и сильный. Что ждет тебя без меня? Тебя обязательно съест Лиса, и ты пропадешь. Или ты просто потеряешь силы, свалишься снова, в какую ни будь яму, тебя размочит дождем, и тогда ты все равно исчезнешь с лица земли. А я буду жить долго. Меня все знают и уважают. И если я тебя съем, то я сберегу твой опыт и передам его людям. Соглашайся, — ведь это лучшее, на что ты можешь рассчитывать.
— Красивая перспектива, — опять вздохнул Колобок, — Я и, правда, немного устал. Но ведь я еще не видел Лису.
— Да зачем она тебе, когда есть я! Подумаешь невидаль, мочалка рыжая!- воскликнул медведь, — Ты лучше соглашайся. Давай-ка, прыгай ко мне в рот.
И он широко разинул свою желтозубую пасть.
— Не заслоняй мне солнце! Оно прекраснее, чем твоя волосатая морда,- гордо сказал Колобок, и запел.
Теперь он не стал ждать, когда обалдевший от завораживающего пения медведь уступит ему дорогу. Он просто обогнул его, оставив балдеть на дорожке с широко разинутой пастью, и покатился дальше.
Вместе с ним покатилась дальше и его песня. И была эта песня, как река в половодье, которую не перегородишь, не вычерпаешь, не уговоришь остановиться: что бы не случилось, она все равно будет течь вперед, к океану.
Чувствуя это, Колобок сам себе улыбался и сиял. Ему уже было неважно, что его ждет впереди.
А между тем, вечерело. На солнце теперь можно было смотреть, не прищуриваясь. Оно зависло прямо над дорогой, и, кажется, приближалось к земле. Вот оно, уже совсем близко! Вот оно уже быстро катится по траве навстречу.
Ахнув от неожиданности, Колобок остановился.
— Здравствуй, Колобок, — проговорило сияющее, как солнце, хвостатое существо.
— Здравствуй… Лиса, — сказал Колобок, поняв, кто встретился ему на пути, — Но почему ты так светишься, словно солнце? Ты же должна перегородить мне дорогу, и, обманув, уничтожить?
— Да, все так думают, — улыбнулась Лиса.- Меня почему-то все боятся. И поэтому удивляются, когда видят меня наяву.
Она пред встречей с Колобком только что надурила ворону, отобрав у неё кусок заплесневевшего, но всё равно аппетитного сыра.
— Я тебя не боюсь, — ответил ей Колобок, — И пускай даже ты меня съешь…
— Я тебя не съем, — перебила Лиса, — Ведь если я тебя съем, ты перестанешь быть Колобком. А я сделаю вот что…
Она приблизилась к Колобку, обняла его, окружила со всех сторон теплом и сиянием, осыпала поцелуями, облизала и вобрала в себя целиком.
Колобок ощутил, как он отрывается от земли и растворяется в неизвестности навсегда.
А солнце не обращало никакого внимания на криминальную драму, что происходила прямо под ним в лесу, и скоро скрылось за горизонтом.
На следующее утро, далеко-далеко от места произошедшей трагедии, дед и баба вышли во двор.
— Гляди,- показала бабка деду на небо, на котором вновь сияло круглое и яркое солнце. — Как это похоже на нашего Колобка.
— Да, — согласился дед, и понимающе усмехнулся.
В это время за домом голосисто и испуганно закудахтали куры. Это в село за очередной жертвой пришла лиса, успевшая переварить их Колобка.