Иные голоса


Иные голоса

ЧАСТЬ I — ДНЁМ

В городке Лагденпохья – ага, звукоряд тот ещё – обе гостиницы стоят у самого озера.

Рядом с фабричкой, где делают кресла «Поэнг» для концерна ИКЕА.

Очень удобно для фабрички – в озере вымачивают березовые стволы. Потом делают специально изогнутую фанеру для каркасов кресел. Пружинящих, легких кресел, с анатомическими спинками — одно такое стоит у меня дома, и мы все слегка конкурируем за возможность посидеть в нём.

Гостиница «Анника» — на пять номеров.
Деревянная, с высоким чердаком, переделанным под номера. Дешёвая, милая, но кровати с поролоновыми матрасами. Наутро спина болит и плачет, и мы съезжаем.

Гостиница « Карлен» — на семь номеров — всего в ста метрах. Там вдвое дороже, но строение каменное, кровати пружинные, душевые кабины сияют, полотенца льнут.
Решено – мы с мужем поселяемся на следующие трое суток в этом маленьком бело-розовом отеле.
Розовый цвет – тихо недолюбливаю.

В номере трижды розовые стены: панели, фриз, над фризом розовеет вареньевой пенкой чей-то эстетический аллергический зуд.

На хороших кроватях — ярко-розовые покрывала. На окнах – темно-розовые шторы. На сером полу – уродливый, красный с черным ковер.

Но я смиряюсь, смиряюсь, ну розовый, что ж теперь, ладнопохья, пытка цветом, не я дизайнер, потребляй и не ной, будь проще.

Буду проще.
Очень просто упрятываю в шкаф розовые покрывала.
Очень просто открываю окна, тесня розовые шторы в угол.
Проще некуда – вдыхаю бессовестно вкусный карельский озерный воздух, стыдливо приправленный мебельно-фабричным парфюмом – это ничего, это пахнет любимым креслом «Поэнг».
Опростившись достаточно, открываю ноутбук, пианистски потряхиваю кистями, готовясь к простой радости одинокого чтения и письма.

Под окном на выносные столики кафе усаживаются парни. Кофе. Сигареты. Голоса.
Тихие голоса, бубнящие про дела, поставки, лодки, ралли.
Через полчаса я понимаю, что это навсегда.
Столик их не пустеет и глас не умолкает. И червь моего раздражения не перестает.

Иду к администратору. Даю денег. Прошу номер на другой стороне. Окном на гостиничную мусорку – пусть! – и озеро.

Я меняю шило на мыло, но еще не знаю этого.

Номер прикидывается дружелюбным.
Бледно-желтые обои – приятно.
Белые шторы.
Картина с белой ракушкой в желтой раме.
За окном – никого.
Благодать.

Оказалось – затишье.

***

ЧАСТЬ II — НОЧЬЮ

Сижу в своей башне на берегу озера.

Дух Озера удушен ржавым тросом, и остатки орудия убийства торчат из песка на берегу.

Обёртки, огрызки и осколки не успевают уйти в пески, их обновляют волонтёры. Ежедневно.

На первом этаже моей башни – кухня кафе.
На запах еды съезжаются организмы на механизмах.
Организмы дожидаются ночи и подают голоса.

Темнота – жестяной рупор пьяных организмов.
У дешевых коктейльных джинов из жестяных банок настает время дурного шоу.

Голоса рикошетят в мое открытое окно – моё всегда открытое окно, потому что у меня гипоксия.

Открытое окно беззащитно против голосов, оно предает меня, невольно.

Ненавижу говорящие в ночи организмы.

Я избита их голосами настолько, что и днем подрываюсь от звука голосов.

Боюсь наступления темноты, потому что ей не сопутствует тишина.

Темнота и тишина – вот чего я хочу.
Зайти в темноту и укутаться тишиной.

Почему я всегда оказываюсь там, где чужие голоса мнут и рвут мой воздух?

Вдруг взненавиживаю слышимую жизнь настолько, что отрезаю себе ухо.
Правое. Левое и так не слышит уже много-много лет – память о младенческой скарлатине.

Ван-гожья выходка не помогает. Ухо не верит в свою отрезанность, и упорно прирастает на место. И тотчас начинает трансляцию ночного жестяного шоу чужих голосов.

Я спускаюсь в ночь и иду на звуки.
Организмы смолкают при виде моего взведенного взгляда.

Они заворожено смотрят в дисплеи глазниц, а я наматываю на кулак воловьи жилы их голосов, и режу, кромсаю их ножом, эти жилистые голоса – фолк-домбры дешевых коктейльных джинов.
Мой нож туп от попыток отрезать собственное ухо, он плохо режет, я надавливаю всё сильней, и последняя из жил, намотанных на кулак, распадается.

Я засыпаю глубокие порезы на кисти сахарной пудрой – так заживает быстрей, вы не знали?
Я засыпаю без чувства вины за перерезанные жилы глоток. Мой сон. Темнота и тишина.

Не засыпаю. Тишина была лишь антрактом.
Новое действие. Голоса вернулись.

Я никуда не ходила, никого не резала. Тихая чужая смерть от ножа не соткала кокон моей тишины. Мне пригрезились и преступленье, и избавленье.

Иду к окну. Зло захлопываю белую гладкую раму. Край занавески застревает корпией в ране окна. Так ей и надо!
Ненавижу.
Ненавижу предательское, не спасающее окно, голоса, организмы. Ненавижу.

Ложусь на правое — упрямо слышащее — ухо, вдавливаю его в подушку.
Одеяло симулирует кокон темноты вокруг.
Голоса продолжают биться в стекло упырями.

Я плачу злыми нервными слезами.
Ненавижу все горловые звуки мира.
Ненавижу все тымц-тымц их пластмассовых шарманок
Визг стертых тормозов.
Пердёж дырявых глушителей.
Но больше всего голоса, отрыгивающие тухлые слова, икающие вскриками, ночные голоса людей, мучительнее, чем предутренние гракхи озерных чаек на мусорке под окном гостиницы, ненавижу.

На часах – три шестнадцать.
Два числа отсылают меня к культовому тексту – золотой стих Нового Завета – Иоанна 3, 16.

«Ибо так возлюбил Бог мир…» – любовное безумие, Господи, не иначе.
Как можно возлюбить этих уродцев, насилующих ночь своими гнойными голосами, насилующих день своими делами, убивающих себя друг в друге, жрущих смерть копрофагов, и я не лучше их?!

«…что отдал Сына Своего единородного, …» – любовное отчаянье, Господи?
Ответный жест?
Переход на язык жертв?
Мы идолов умилостивляли человеческими жертвами в самых крайних случаях.
Ты принял наши условия игры в ритуал? Поменялся ролями с нами?
Теперь вот – мы – идолище поганое, но ты хочешь докричаться до нас, хочешь, чтобы мы ответили.
Отдаешь нам – молоху серпастому – Своего Сына?

Мы принимаем условия игры: теперь мы – это Ты, и мы принимаем Твою жертву, приготовив её на решетке распятия.

«…чтобы всякий, верующий в Него, не погиб,…» – мы в костюмах карнавальных богов важно вкушаем просфоры из Бога,
запиваем вину вином – не замечаем, как ритуальные блестки костюмов врастают под кожу, не замечаем, что нас опоили благом, перелили кровь Праведника, у нас резус-конфликт – нас всех крючит метаморфозами – но вирус смертелен для плоти, и живителен для духа – духа, которым только и можно веровать – погибели ему нет.

«…но имел жизнь вечную» – нет, вначале ответь:
— там, в этой вечной жизни, будет тишина?
— там будет меховая ласковость темноты?
— Ты дашь мне доступ к кнопке «mute» на пульте от моего личного пространства?

Ответа не будет. Он есть.

()():()()

Эти крючащие меня голоса – вопль о помощи.
«Мы есть – мы есть – мы есть!!!»
Я не могу укрыться от них, потому что ненависть – рваное грязное смрадное покрывало.
Спнуть его на пол.

И

Господи. Господи. Господи.
Дальше без слов — просто слезами — просто горячим мячиком сердца по ксилофону ребер — прошением о попавших в ночь младенцах великанов — порченных дурной едой, питьем и небрежением, младенцах, кричащих в ночи о том, что некому их прижать к себе
– некому поносить на руках – некому пальцами вылепить хорду в чудо позвоночника – некому приложить к груди Эл-Шаддай.

Пакую их голоса в свою молитву без слов.

Пишу священный тетраграмматон вместо адреса.
Беззвучно мчится курьер.
Спешит к Тому, кто знает обо всём прежде прошения.

***

ЧАСТЬ III — понимание

Я просто пересылочный пункт.
У меня большой запас почтовой бумаги.

0 комментариев

  1. ernest_stefanovich_

    Начинаю любить серьезную (не ироническую) прозу… Очень хорошо способствует этому сознание, что Лара Галль знает значительно больше того, что попало в рамки произведения.
    Чуть надо прояснить — героиня «простой радости одинокого чтения и письма», с кем она «Решено – поселяемся»? М. б., поселяЕТСЯ?
    При том, что в целом произведение радует все более редким уровнем правописания…
    Работоспособности и стимулирующих ее удач!

  2. Maximus

    Лара! Очень хорошо написано, только во второй части не хватает противопоставления с солнечным и безмятежным утром. Старайся не делать ставку на негатив но если делаешь давай читателю умиротворение. Спасибо за очень нестандартный стиль!

Добавить комментарий