Колька посмотрел в окно, и увидел белый снег. Увидел так, что кроме снега вокруг ничего не было. Снег лежал на чёрном асфальте, как белая бумага.
Можно рисовать, — подумал Колька, — если есть чем. Вот белым рисовать нельзя, потому что ничего не будет видно. Интересно, если сейчас пойдёт белый снег и захочет что-то нарисовать, то никто ничего не поймёт. А вот, если снег пойдёт чёрный, то можно будет что-то и увидеть. Но снег никогда чёрным не бывает.
Как там говорил Мишка? – кто-то рисует чёрным по белому, — кажется, так. А когда белое превратится в чёрное, он будет рисовать белым. Мишка — философ, и про чёрное и белое это не он придумал. А какой-то другой философ, которого убили в тридцать седьмом году. Но, дело не в том, чьи слова, если слова интересные.
А Мишка — интересный, хотя многие и считают его дурачком. Сначала слушают, а потом думают – по тебе, парень, психушка плачет. Но вслух ничего не говорят, и даже ни о чём не спрашивают. Ну как можно с Мишкой согласиться, когда он говорит, например, что хлеба нет. Не в том смысле, что хлеба нет, когда его нет в доме. А в том смысле, что когда он есть, его нет. Как такое может быть? – а вот так, у Мишки всё может быть и всё не может быть. Он говорит, что хлеба нет, пока его не начнёшь есть. А если хлеб просто лежит и его никто не ест, то хлеба нет.
Он с одним мужиком даже чуть не подрался из-за этого. Хотя, Мишка драться не умеет. Получил бы по морде, если бы я не вступился. А мужик толстый и красный, и глаза от злости, как у рыбы. Хотя, в этом кафе у всех морды красные были. Как это, – говорит мужик, — хлеба нет! Ты что, дурак что ли? Вот он хлеб-то, вот он родимый, прямо перед тобой лежит. А ты говоришь, нет. Да из-за таких, как ты, мы и живём в дерьме, понял? Урод! А Мишка ничего, даже не обиделся. Вы, — говорит, — просто находитесь на низком уровне развития, поэтому и не понимаете. Тут мужик с кулаками на Мишку и кинулся.
Я не знаю, на каком уровне развития я нахожусь, но тоже Мишку не понимаю. А слушать интересно. Где такое ещё услышишь? Главное, что он не просто так говорит. Он верит в то, что говорит. Верит так, будто другой веры и не бывает.
Я вот его спрашиваю, ладно пусть хлеба нет, но жизнь-то есть? А он говорит, — нет, ни жизни нет, ни смерти нет. А я говорю, а что же тогда есть? А он отвечает, — переход. Из жизни в смерть и обратно. Это, — говорит, — вечное движение. Только оно и есть.
-Ну, ты даёшь, Мишка! Сам себе противоречишь. Если переход только и есть, то откуда и куда тоже должно быть.
-Нет, — говорит, — откуда и куда – это всего лишь состояния перехода.
Ну откуда это в нём? Жил так же, как и все. В детский садик ходил, в обычной школе учился. Теперь мы с ним в одном в институте учимся. Правда, он без отца рос. Ну и что? Сколько детей без отцов вырастают, а такими, как Мишка, не становятся. А с виду он обыкновенный совсем. Одежда для него так, лишь бы чисто и не холодно. Деньги – ничто. Водку, правда он пьет, и хлеб ест, которого нет. Ладно-ладно, нет по Мишке хлеба, значит и водки нет, пока её не пьёшь. А вот про жизнь и смерть это он явно загнул. Я же живу, значит, жизнь есть. А Мишка говорит, что мы и не живём вовсе, потому что слепые и глухие. А нежизнь наша от страха. От какого страха? – спрашиваю. А он говорит, — от самого обыкновенного, от страха перед смертью. Вот и договорились. Тут с Мишкой спорить трудно, потому что о смерти никто ничего не знает. Кто умирает, тот после смерти не возвращается. Поэтому спросить не у кого.
Получается, что я глухой и слепой, потому что о смерти ничего не знаю, и боюсь. А как узнать? Если уйти в смерть, а потом вернуться? – вот было бы здорово. Тогда всё и узнать можно. Но, как это сделать?
Колька ушёл от окна, сел на диван, и закрыл ладонями глаза. Уйти в смерть можно, ничего здесь трудного нет. А вот, как вернуться? Да и возможно ли вернуться? Если у этой задачи нет решения, то какой смысл уходить? Ну уйдёшь, узнаешь, а дальше что? Вот вопрос – если узнаешь, а рассказать некому, то кому нужны такие знания? А Мишка так говорит, будто в смерть уходил и вернулся. Но как он это сделал? Если Мишка ненормальный, то как он может лучше всех учиться? И столько книг прочитать? Когда только успевает?
Нет, Мишка в смерть не уходил. Когда мы с ним последний раз выпивали, он говорил, что смерть лучше жизни, поэтому оттуда никто и не возвращается. Хотя, — говорит, — я про это ничего не знаю. А может и возвращается, просто того, кто вернулся, мы не узнаём, потому что он – другой. И он не знает, что он – вернувшийся и другой, и думает, что живёт в первый раз. Тогда я подумал, что Мишке больше не стоит выпивать. А сейчас…, сейчас я думаю.
А ещё Мишка говорил, что сон похож на смерть. Но сон – это не смерть, потому что после сна возвращаешься туда, откуда уходил. Из сна можно вернуться другим. Внешне будешь такой же, как и раньше, а в душе – совсем другой.
Кажется, я начинаю понимать, — Колька убрал ладони, и открыл глаза, — как уйти в смерть и вернуться. Надо уснуть и представить себе, что ты умер. Но, мне уже больше двадцати лет. Сколько раз я спал? – и не сосчитать. А в смерть не уходил, почему? Потому что я этого не хотел, и боялся. А сейчас? Разве сейчас нет страха? Есть, но любопытства больше. А раз так, значит и страха скоро совсем не будет.
Колька лёг, и закрыл глаза. Надо представить себе, что я умер. Но как это сделать, если я никогда не умирал? Надо уснуть, уйти в смерть, и обязательно вернуться. Пусть там будет и хорошо, но вернуться надо. Хотя бы для того, чтобы Мишке рассказать. Вот. Поэтому и страха никакого не должно быть. Во-первых, потому что в смерти хорошо, а во-вторых, потому что вернусь.
-Здравствуй, — сказала девушка, садясь на диван, где лежал Колька.
Кто это? – подумал Колька, — наверно, я забыл закрыть дверь, и она пришла с улицы. Ну и хорошо, что пришла. Такая красивая в прозрачном платье. А сказать, какая она красивая невозможно. Для её красоты нет слов. Есть только красота. А зачем красоте слова?
-Здравствуй, — сказал Колька, — а ты кто?
-Ты меня знаешь.
-Я тебя знаю? – удивился Колька.
-Конечно. Ты же любишь меня?
-Люблю.
-Поэтому и знаешь. Вот и назови меня так, как хочется твоей любви.
-А мне никак не хочется тебя называть. Я хочу на тебя смотреть.
-Ну и смотри на здоровье.
-А можно мне тебя спросить?
-Конечно можно. У кого же ещё спрашивать?
-Почему ты такая?
-А ты думал, что я должна быть страшной?
-Не знаю, я тебя боялся.
У девушки начали чернеть пальцы на обеих руках.
-Вот, — сказал Колька, — ты начинаешь чернеть, как белый снег.
-А разве снег бывает чёрный? – спросила девушка.
-Нет, — ответил Колька, — снег бывает только белый.
-Я чернею оттого, что ты меня боишься. Перестань бояться, и я снова стану белой.
Колька посмотрел девушке в глаза, и стал её глазами, и увидел белый снег.
-Вот и хорошо, — руки девушки снова стали белыми, — ты ещё что-то хочешь спросить?
-Нет, — ответил Колька, — я не о чём не хочу спрашивать. Я всё понял.…Хотя, один вопрос у меня всё-таки есть.
-Какой?
-Я есть?
-Конечно, есть. Но только тогда, когда тебя нет.
-А ты?
Колька не получил ответа. Он открыл глаза, и встал с дивана. Спал я, или нет? Если и спал, то почему не помню, как я это делал. Я же хотел уйти в смерть и вернуться. Жаль, что не получилось. Но как хорошо! Я так никогда не отдыхал, чтобы после отдыха было так хорошо! Надо обо всём рассказать Мишке. А о чём? О чём рассказывать, если я даже не понял, спал я, или нет. Ну и что? Расскажу Мишке о том, как мне хорошо, и он всё поймёт.
Колька посмотрел в окно, и увидел, как падает белый снег. Белый на чёрное, — подумал Колька. Снег бывает только тогда, когда падает. Значит, Мишка прав.
