Родосский канал

Пищит будильник моих наручных часов. Сознание лениво всплывает из зыбкой глубины сна. Половина пятого утра. Тихо, чтобы не будить непричастных к управлению лодкой, я выползаю из каюты и поднимаюсь в кокпит. Вслед за мной появляется Александр. Оцениваем ситуацию — еще совсем темно, и маневрировать в узкой бухте среди стоящих на якорях судов будет неудобно. Надо ждать, когда день начнет накрывать нас уютным голубым куполом цвета наивной мечты и надежды. Пока же настежь распахнута тайная дверь и ночь, подобно байроновскому Люциферу, показывает нам бездну мироздания. До чего же торжественно и нечеловечески грандиозно, почти чудовищно, это зрелище пустоты физического вакуума с редкими вкраплениями термоядерных факелов звезд и абсолютных бездн невидимых черных дыр! Жутко становится при мысли о том, какой там диапазон расстояний, температур давлений и плотностей. И дух захватывает от осознания экстремальности нашего существования в этой вселенной. Мы, способные жить только при определенной температуре, гравитации, давлении и химическом составе окружающей среды, ухитряемся выживать в тонкой газовой пленке, покрывающей небольшую планету, чудом оказавшуюся на идеальном расстоянии от ближайшей звезды… Над темной полосой берега за кормой лодки величественно сверкает Орион, перехваченный по узкой талии пояском из трех звезд. Левее и чуть ниже – ослепительный голубой огонь Сириуса. Это Большой Пес, сопровождающий Ориона на охоте. Выше – почти такой же яркий, но красноватый Процион в Малом Псе. Скоро вся эта компания померкнет и растворится в бездне светлеющего неба, но пока еще слабо мерцает Млечный путь над головой, а справа по носу неподвижно замерла неяркая путеводная Полярная звезда, на которую направлен внутренний зигзаг небесного “W” Кассиопеи. В закрытой бухте совсем тихо, лодка неподвижна на идеально гладкой воде. На соседних яхтах, отмеченных во мраке белыми стояночными огнями на топах мачт, все сладко спят, ни звука. Минут пятнадцать мы разглядываем звезды и тихо беседуем о практической астрономии. Но вот за далекими горами за заливом появляется голубоватое свечение. Земля медленно поворачивается, подставляя наш бок своей звезде. Еще несколько минут, и предрассветные сумерки начнут гасить далекие звезды, проявляя взамен реалии нашего ближнего окружения. Уже угадываются в полумраке очертания стоящих на якорях яхт и недалекого противоположного берега. На палубе появляется Дима. Он – официально капитан нашей лодки, хотя на борту царит нехарактерная для флота демократия. Мы трое уже много лет ходим в одном экипаже, прекрасно знаем друг друга, и понимаем без слов. Меряться регалиями в этих условиях было бы смешно. «Пошли?» — все кивают. Снизу поднимается слегка заспанный Леша. Он самый молодой на борту и новичок в нашей компании, но спокоен, уверен, умел и надежен, как старый член команды. Его зона ответственности – брашпиль, пульт управления, которым он уже вытащил на палубу через открытый верхний люк носовой каюты. Я ныряю в нутро лодки и на щитке возле штурманского стола включаю ходовые огни и питание приборов. Над столом загорается экран чарт-плоттера, на котором через несколько секунд после синхронизации со спутниками системы GPS появляется карта. На ней маленьким черным силуэтом показана позиция нашей лодки. Вверху появляются цифры – координаты и скорость, а на карте от силуэта лодки прочерчивается прямая линия – курс. В наши дни штурманская работа сведена к минимуму. Дима, встав к штурвалу, запускает дизель. «Пенто-Вольво» начинает негромко гудеть в недрах лодки на холостом ходу. Чуть слышно плещет вода, вытекающая за борт из вторичного контура охлаждения двигателя. Звуки эти такие уютные и надежные. Кажется, лодка наша проснулась и урчит от удовольствия, предвкушая приятную прогулку по морю. Теперь мы с Александром отдаем кормовые. Ему для этого пришлось перебраться на сушу, где веревки заданы за камни. Благо лодка стоит всего в пяти метрах от берега, который уходит в воду круто и позволяет килевой яхте подойти почти вплотную. Я принимаю концы и укладываю их в бухты, тем временем Александр возвращается на борт. Теперь работа для Леши. Брашпиль начинает выбирать цепь, и освободившаяся от привязи лодка медленно ползет от берега к месту, где был брошен якорь. Еще несколько секунд и Леша сообщает: «Якорь сухой!», после чего слышен характерный лязг – якорь лег на штатное место. Дима включает ход, и лодка начинает набирать скорость, уходя дальше от берега и поворачивая вправо к выходу из бухты. Через пару минут мы уже миновали узкие «ворота» и вышли в горло большого залива. Сам залив остается по левому борту, а нам направо – в море. В ранних сумерках видны ходовые огни нескольких судов. Когда нельзя разглядеть силуэты, и нет бортового радара, по огням легко определить потенциально опасное пересечение курсов. Каждое судно несет два разноцветных огня, светящих вперед — красный с левого и зеленый с правого борта. Если видишь оба — берегись, судно идет прямо на тебя! Сейчас нам виден белый огонь впереди чуть правее. Это судно уходит от нас. Оно идет в море, как и мы. А вот, слева сзади — красный и зеленый огонь другого судна, которое нас догоняет. Я снова спускаюсь к штурманскому столу и определяю по чарт-плоттеру, когда и как надо корректировать курс, чтобы идти по кратчайшему и безопасному маршруту, избегая неспокойной близости незнакомого берега, островов и, одновременно, лишних маневров. Включаю УКВ радиостанцию, и сразу же слышу длинное сообщение на 16-ом вызывном канале. Турецкий военный корабль оповещает всех о закрытии части акватории для навигации – ВМФ вышел на учения. По карте вижу, что закрытые квадраты лежат южнее нашего маршрута. Похоже, что можно сохранять намеченный курс, оставляя островок на выходе из залива по правому борту. Вернувшись в кокпит вижу, что судно, которое нас догоняет уже рядом. Это «галета» (gulet). Так здесь называют традиционные парусно-моторные прогулочные суда. Название, по-видимому, сродни всем знакомому «галера». Эти суда заметно больше яхт. Длина их метров 40, а внешний вид — как у небольших парусников 19-ого века. Большинство галет двухмачтовые с бушпритами и косыми парусами, впрочем, в брюхе у каждой из них мощный дизель, и паруса они ставят редко. Бизнес не располагает к компромиссу с причудами воздушной стихии. Когда катаешь экскурсии, время – деньги. Вот и теперь галета идет под дизелем, легко обгоняя нас совсем близко с правого борта, а потом, вдруг, резко сбрасывает ход. «Он мне что-то кричал», — сообщает Дима, указывая на галету. И тут же снова ожила УКВ радиостанция: «Парусная лодка с левого борта от меня! Ответьте!». Несмотря на неопределенность вызова, понятно, что это галета вызывает нас. Я возвращаюсь к штурманскому столу и беру микрофон:
«Здесь парусная лодка, прием!»
«Военные корабли вышли на учения, и просят всех держаться ближе к берегу!»
«Мы уже приняли предупреждение и меняем курс! Спасибо! »
«Не за что!»
Я слышу, как галета газует под нашим бортом и, сквозь стекло иллюминатора вижу, как она в сиреневом предрассветном свете, набирая скорость, уходит вперед. На 16-ом канале опять шумно. Упорно повторяется одно и тоже: «Парусная лодка! Парусная лодка! Это турецкий военный корабль! Ответьте!». Ну, на этот раз это не нам, поблизости никаких военных кораблей не видно. Военные, похоже, пытаются прогнать каких-то бестолковых яхтсменов из района своих учений. Затем опять следует подробное оповещение о закрытии части акватории для навигации.
Курс мы все-таки меняем, прижимаемся к побережью. Для нас это лишние мили пути вдоль вогнутости берега, но лучше держаться подальше от военных игр. « На горизонте восемь миноносцев!» — сообщает Дима. Я выглядываю наружу и вижу вдали с левого борта, где и должен быть район учений силуэты больших военных кораблей.
Лодку уже заметно качает на зыби, которая осталась в открытом море от недавнего шторма. Мы глушим дизель и ставим паруса. Пока мотор работал, казалось, что его не слышно, но, как только он замолчал, звуковая картина резко меняется. Будто невидимый звукорежиссер добавил уровень и «дал крупным планом» естественный природный шумовой фон – шелест ветра и плеск волны, разбивающейся о борт лодки. Кажется, и сама лодка почувствовала себя увереннее. Характер качки изменился. Паруса уже не дают ей вздрагивать в такт мелкой волне. Прекратилась дрожь и болтание. Теперь она не спеша, вальяжно и плавно раскачивается крупной составляющей волнения. В трех милях справа суровый гористый, пока еще затененный берег, из-за которого справа сзади от нас уже выскочило солнце. Оно быстро полезет вверх и скоро осветит склоны, поднявшись над морем.
Ветер, как и положено по закону Мерфи, почти встречный. Значит, придется лавироваться. Сначала мы движемся к берегу, подставляя левый борт ветру под острым углом, затем, когда до берега остается мили полторы, меняем галс, выполняя поворот, и идем от берега снова под острым углом к ветру, но уже подставив ему правый борт. Так мы уходим миль на семь в море и опять делаем поворот. В конечном итоге, это позволяет нам медленно продвигаться в нужном направлении, обманывая ветер, который мстит тем, что, кажется, сильнее, чем есть на самом деле, поскольку для нас к его скорости отчасти прибавляется скорость лодки. Яхта кренится под напором воздушной струи, сталкивающейся с парусами и стекающей с их задних кромок. Упираясь длинным плоским килем в толщу воды, она скользит, будто по невидимой плоскости, обнажив, с наветренной стороны, белый борт с синей ватерлинией. Как это выглядит со стороны, нам демонстрируют несколько яхт и катамаранов, бороздящих море в обозримом пространстве. Впрочем, катамараны практически не кренятся, тут я хватил…
При каждом повороте лодка переваливается с одного бока на другой. Не дай бог, внутри что-то не убрано, не закреплено, не привязано. В лучшем случае, потом будешь искать по всему судну, в худшем – разобьется, прольется, рассыплется. Море учит порядку в мелочах. Тем временем солнце давно поднялось и уже жарит нещадно. От жары в какой-то степени защищает тент, натянутый над кормовой частью лодки, но и он сам нагревается и излучает тепло. Дабы облегчить участь команды Дима работает по совместительству банщиком. Приговаривая: «Каждый член экипажа имеет право на четыре ведра», он поливает всех желающих морской водой. Омовение проходит на транце, где удобно черпать воду за кормой, и откуда, будучи вылита на голову омываемого, вода беспрепятственно возвращается в море. На траверзе входа в бухту, в которой «гнездится» ВМФ, распугавший сегодня поутру весь «мелкий флот», мы вдруг видим в паре миль между нами и берегом рубку и часть корпуса подводной лодки. Это смертоносное творение имеет, очень соответствующий его сути, глубокий черный цвет (по-видимому, цвет резины, которой покрыт корпус) и угрожающе плавные формы. Подлодка идет на базу, гоня перед собой невысокий белый бурун.
Близится полдень и на борту воцаряется атмосфера ожидания и предвкушения. Желудок упорно напоминает о себе. Однако сначала я должен «принять погоду». Прогноз на ближайшие 24 часа для Эгейского, Ионического и восточной части Средиземного морей передает пока еще невидимый, но уже недалекий Родос. Приятный, хотя и изрядно искаженный радиоканалом, женский голос, скороговоркой сообщает, что штормового предупреждения нет, в нашем районе ветер — четыре до пяти, север-северо-запад. И вот, наконец, на столе в кокпите под тентом появляются крупные острые бурые оливки в большой стеклянной банке, огромный кроваво-красный сладкий перец, мягкий острый местный сыр, пышный батон хлеба, бутылка местного же вина, такого же красного, как перец… А на десерт у нас есть еще дыня и персики. Всю эту роскошь позавчера доставил нам прямо на причал хозяин супермаркета в Калкане, откуда началось плавание. Этот молодой здоровенный парень с наголо бритой головой имел несколько угрожающую внешность. Выглядел он настолько колоритно, что Дима тут же прозвал его «абрек», а я вспомнил толстовского Хаджи Мурата. При этом он был в меру услужлив, мил и дружелюбен, как и положено торговцу. «Я же бизнесмен!» — произнес он с ослепительной улыбкой записывая под диктовку продукты, которые нам были нужны. Что-то мы нашли сразу на прилавках его небольшого супермаркета, а что-то он потом закупил специально по нашему заказу. Весь товар приехал час спустя вместе с ним самим в микроавтобусе прямо к транцу нашей лодки. После разгрузки и расплаты Дима неприменул на память сфотографироваться с «абреком» в обнимку. Теперь его продукты пожирались со сладострастием. Перец и сыр окунались в оливковое масло, закусывались пряными оливками и пышным хлебом и запивались терпким вином… На душу снизошло умиротворение, а на тело – расслабление…
До сих пор лодка не требовала особого управления. От поворота, до поворота автопилот держит курс, и рулевому надо только этот курс правильно выставить, чтобы не «зарезаться» — не поставить лодку слишком круто к ветру (это чревато потерей хода и самопроизвольным поворотом). И только во время каждого поворота надо, не долго работать с парусами, чтобы дать стакселю перейти на другой борт и зафиксировать его в нужном положении с помощью шкота, лебедки и стопора. Звучит команда: « Поворот!», трещит храповик, и пестрым удавом по лебедке ползет шкот, обвивая ее блестящую поверхность. Он тащит упирающийся под напором ветра стаксель, а сам шкот тянет кто-нибудь из нас. Грот переходит на другой галс сам, и тут главное – не подставлять голову под перелетающий с борта на борт металлический гик, на котором растянута нижняя шкаторина (край) паруса. Все это продолжается несколько секунд и снова на борту воцаряется благостная курортная атмосфера. Женщины, не участвующие в управлении лодкой, устроились на палубе ближе к носу, как на пляже, предавшись опасному занятию – загару на ветру. Даже повороты не помеха – если ты лежишь, то стаксель проходит над тобой. А, если забраться на самый нос и пристроиться на релинге, чуть свесившись вперед, то возникает волшебное ощущение плавного полета над поверхностью воды. Вся лодка у тебя за спиной, ты ее не видишь и может показаться, что ее, вообще, нет. В «Титанике» у Кэмерона есть такая сцена…
После обеда мы замечаем, что на поверхности моря появляются белые барашки. Значит сила ветра превысила три балла. Волнение становится заметнее, и наш еще не прикаченный экипаж начинает страдать от морской болезни. Кое-кто уже успел разок перегнуться за борт «покормить Ихтиандра». Лучшее, что можно сделать в этой ситуации – лечь в горизонтальное положение, расслабиться и не шевелиться. Кочующие из книги в книгу рекомендации быть на свежем воздухе, заняться делом, встать к штурвалу, хороши только при самых слабых симптомах. Их, по-видимому, сочиняют старые мореходы, которых самих уже давно по-настоящему не укачивает. Если началась рвота, физические упражнения могут только усугубить проявления болезни. К счастью не все выведены из строя. Дима и Александр, кажется вообще не чувствуют недомогания, мне же оказалось достаточно прилечь минут на сорок, после чего все неприятные ощущения прошли. Когда я оказался первый раз в море на маленьком судне морская болезнь терзала меня почти целый месяц. Прикачаться удалось только за пару дней до окончания плавания.Было это шестнадцать лет назад. Удивительно, но организм долго и надежно помнит полученные уроки. С тех пор я достаточно быстро приспосабливаюсь к качке, несмотря на длительные перерывы в морской практике.
Вдали уже проступает сквозь влажную дымку темный силуэт Родоса. Мы входим в Родосский канал. Так называется относительно узкий проход (миль пятнадцать в ширину) между Родосом и Карианским побережьем Турции. Пару лет назад я смотрел с Родоса на это побережье. Освещенное солнцем, оно было как на ладони. Теперь меня поражает «асимметрия видимости» — Родос практически не виден, только темный туманный силуэт. Впрочем, все естественно и объяснимо – солнце светит с юга, и мы смотрим на остров против света.
Управление яхтой требует теперь больше сил и внимания. Усилившийся ветер (Родосский канал – узкая труба) сильно кренит лодку. Метровые волны, разбиваясь о борт, время от времени обдают нас брызгами, которые на разгоряченном теле кажутся холодными. На носу уже, конечно, никто не загорает. На поворотах наш большой «генуэзский» стаксель с такой силой рвет шкоты, что с ним не только трудно справиться, но и возникают опасения по поводу его прочности. Мы частично закручиваем его, чтобы уменьшить нагрузку и крен.
Появилась еще одна неприятная особенность — ветер заметно меняет направление в зависимости от расстояния от берега, да так затейливо, что мы по большей части идем почти перпендикулярно береговой линии. Только в довольно узкой полосе получается выгодный галс, позволяющий сколько-нибудь заметно продвигаться по генеральному курсу. Надо либо часто делать повороты, стараясь держаться в этой полосе, либо попытаться уйти подальше в море, в расчете преодолеть оставшееся до намеченной стоянки расстояние одним длинным обратным галсом. Попутно отмечаем, что на волнении наша яхта не позволяет идти круче 40 градусов к ветру. Недалеко еще несколько яхт пробиваются против ветра. Кто-то неспортивно сбросил паруса и идет под мотором, а кто-то продолжает спор со стихией. Обращает на себя внимание яхта, несущая французский флаг, которая ловко и эффективно маневрирует под парусами совсем недалеко от нас. Некоторое время мы следим за ней, затем, после очередного поворота она уходит далеко в море в направлении Родоса и практически теряется из вида. Мы продолжаем елозить туда-сюда короткими галсам. Однако это все больше и больше надоедает. До Серче Лимани осталось каких-нибудь полторы мили, но такими темпами идти до него еще часа два. Наступив на горло собственному самолюбию, сбрасываем паруса, запускаем мотор и прижимаемся к берегу. За небольшим мысом береговая линия образует слабо выраженную бухту, на дальней, западной стороне которой должен быть вход в Серче Лимани. Сверяюсь с чарт-плоттером, увеличив масштаб карты до предела – идем точно на вход. Теперь вижу впереди характерного насыщенного темного цвета скалу, справа от которой должен быть вход.
Я еще не знаю, что через несколько минут, маневрируя в узкой бухте, мы намотаем на винт буереп (проще говоря, веревку, которой буй, отмечающий место стоянки привязан к мертвому якорю) и, чтобы его распутать придется сорок минут нырять под лодку. В процессе освобождения состоится знакомство с «хозяином берега» Хасаном, который днем помогает швартоваться приходящим яхтам, а вечерами обслуживает гостей в своем ресторане. В этом самом рестране – единственном строении на пустынном берегу Серче Лимани — и завершится для нас день. Там будет великолепная свежая жареная рыба, хорошее вино, восточные танцы и песни под гитару в нашем исполнении…
Пищит будильник моих наручных часов. Сознание лениво всплывает из зыбкой глубины сна. Я открываю глаза. В комнате полутьма. Половина восьмого утра. За окном унылая безжизненность подмосковного декабря – холод, мрак, голые деревья во дворе соседнего дома и темная земля чуть припорошенная ненадежным снегом… «Ночь, улица, фонарь, аптека, Бессмысленный и тусклый свет»… Всего три месяца назад мир был огромным, теплым, уютным и радостным, и имя ему было Праздник, но вот он изменился до неузнаваемости – зима, удушающий стресс противоествественной городской тесноты, нарастающая усталось, тоска по утраченному раю… Какое счастье, что где-то глубоко на грани сознания горит слабый теплый огонек надежды – все еще вернется, все еще повторится, еще многое впереди…