Последний шанс Александра Бардова


Последний шанс Александра Бардова

Канаты рук, которые начинаются там, где и заканчиваются, — у плоско вытянутых гномов в разноцветных символах. Синий и красный — для врагов, а белый — нейтральный. Плоские гномы держат квадрат с белым покрытием в шесть измерений, и ждут даров. Даров, которые презреют судьи, и восхвалят и вознесут победу. А для победы нужны удары, точные и поразительно жестокие. Лучше, если в лицо: в глаз, в бровь, в челюсть, а можно и в висок, в сердце, в печень, или в то самое сплетение «под именем солнце». Ты бьёшь и попадаешь, попадаешь в болевые точки любви, и враг падает. Ему назначают девять слов с девятью цифрами, девять шансов, чтобы он мог вернуться и снова стать врагом. Но ты сильный, ты сильнее и лучше своего врага. Ты знаешь, как надо бить, чтобы последняя цифра ушла в приговор. И ты — победитель, и твою руку поднимают к солнцу, а у врага руки опущены. Руку врага никто не поднимает, враг перестаёт быть врагом, врагом становишься ты.
— … раз, два, три, раз, два, три, раз, два, три,…. Гальперин, не опускай руки, Мамаев, на носочках, на носочках, Копейкин, легче, легче, Копейкин. Так, на счёт три — правое плечо вниз. Пошли, раз, два, три, раз, два, три …. Резче, резче, Голиченко. Хорошо, теперь левое плечо, на счёт три — вниз. Раз, два, три, раз, два, три …, с полной отдачей, с полной отдачей, работает всё тело. Бардов, о чём думаешь? Ни о чём не думай, Бардов.
Саня подумал, что Игорь Иванович Колесов, наверно, был неплохим боксёром. У него даже машина с поражающим названием — «Победа». И любимое выражение: «неплохо, ребята поработали», особенно, когда плевательница ловит кровавые сгустки. А Саня и не думал заниматься боксом, Саня любил играть в баскетбол, в эту красавицу игру, где до человека нельзя дотрагиваться, а поражать нужно кольцо, а не тело. Мальчишкой он сначала обрадовался, когда узнал, что и в секции бокса играют в баскетбол. Но в какой — в баскетбол без правил, с мячом для большого тенниса. Как тогда объяснили Сане — для вырабатывания уверенности в себе и спортивной злости. А Юрка Копейкин сказал, что если в троллейбусе тесно, то в этой самой тесноте надо уметь постоять за себя, и дать кому-нибудь в морду. Теперь они не играют в этот баскетбол, потому что они — взрослые, взрослые перворазрядники, а Александр Бардов и Юрий Копейкин — кандидаты в мастера спорта России. Саня вспомнил пионерский лагерь и вожатую товарища Валю. Товарищ Валя любила прижимать Санину голову к своей большой и мягкой груди, и говорила, что у них самое лучшее звено, потому что звеньевым был Сашенька Бардов, и уходила в домик начальника лагеря. В этом лучшем звене украли перочинный ножик, украли у самого большого и сильного человека звена — у Славки. Славка проверил все тумбочки и вещи, и даже заставил сбросить с железных прутьев на пол матрасы. Ножик нашли у Вовки. Вовку сначала все по очереди били руками, а когда упал ногами. Не били Клейтман, Оганян и Бардов. Клейтмана не спрашивали, почему он не бьёт. Оганян сказал, что он худой Оганян, потому что плохо ест и поэтому не может никого бить. Саня сказал, что он не хочет никого бить. На Саню тогда не особенно обратили внимание, но Славка запомнил. Вовке вывихнули левую руку и превратили лицо в ненужную фотографию, а потом простили и заставили играть «в жучка». «Жучок» — это такая игра, когда несколько человек на уровне пояса держаться руками за развёрнутое полотенце, а вдоль полотенца ползёт жук. А самый лучший и сильный говорит: «Смотрите, смотрите, внимательнее на жука, к кому первому приползёт жук, тот и выиграет». Когда все следят за жучком самый лучший и сильный достаёт … и мочит мочой под полотенцем либо всех сразу, либо кого-то одного. Саня отказался играть «в жучка», а Вовку, Оганяна и Клейтмана Славка замочил. Потом приходили местные, курили со Славкой приму и отбирали у пионеров конфеты и апельсины. Санька сказал, что не отдаст, хотя у него не было ни конфет, ни апельсин. Кроме Оганяна и Клейтмана Саньку били все и всем, что попадалось под руку. Особенно старался Вовка. Санька сбежал из лагеря вместе с Оганяном. Оганян сказал, что ему нужно срочно вернуться домой, потому что на лето задали много задач по математике. Клейтмана забрали родители. Дома Санька сказал матери, что упал с дерева и поэтому ему нужна такая медицинская помощь, которую в лагере оказать некому. Мать потом побывала в лагере, и всё узнала, но Саньке не сказала ничего, а Санька бросил баскетбол и ушёл в бокс.
— Что за отношение! Выходные расслабили?! Никому нельзя расслабляться, ни разрядником, ни кандидатам. Разминка — для всех. Руки не опускать, приставными шагами бегом марш! Раз, два, три, раз, два, три …. Ладно, всё, остановились, восстановили дыхание. Копейкин, Мамаев, Голиченко, работают в «блинчиках». Бардов, Гальперин — бой с тенью, остальные — у зеркала.
Бой с тенью. Если не бить тень, то она тоже не будет тебя бить. Но такое может быть только с собственной тенью. Чужая тень отражает того, кто бьёт по тебе, и, если не бить чужую тень, то она забьёт тебя. Лёвка Гальперин без глупой жалости бьёт собственную тень, и получает наслаждения, уходит от ударов и снова бьёт, прямой, боковой, снизу в челюсть. Тень всё понимает и принимает удары. Саня тоже бьёт, Саня понимает, что бьющий становится уязвимым в тот миг, когда бьёт. Если не бить совсем, а уходить от ударов? Могут забить, могут. Если очень сильный и очень ловкий, если руки и ноги и голова понимают, что они — одно целое, тогда не забьют. Тогда тот, кто бьёт не получит наслаждение и устанет, устанет даже от звериной злости, и ни чья рука не поднимется к солнцу, и битва потеряет смысл битвы. Сане говорили, что он неправильно бьёт, что боксёры так не бьют, что такие удары кривые и поэтому некрасивые. Саня не понимал, какие удары бывают красивыми, но старался бить, как бьют все. Говорили, что он очень техничен, Саня не выигрывал после того, как тот, кого он бил поднимался с белого квадрата, Саня набирал очки и получал победу. Сам Саня падал на этот самый квадрат, падал как в пропасть, но злее от этого не становился. Он поднимался и слышал: «Бардов, бей! Бей, Бардов! Ты же можешь, почему не бьёшь?!» Саня умел бить. Первое время после лагеря он бил и мстил, и его хвалили. Он быстро получил второй разряд, потом первый, потом стал кандидатом в мастера спорта. Потом пришло второе время, когда и бить и мстить надоело.
— Ладно, всё, мужики. На сегодня хватит.
Колесов встал напротив скамеек и, укрыв руки за спиной, перевалил живот через крепкий ремень брюк.
— Мы сегодня закончим раньше, потому что завтра будет внеочередная тренировка. К нам приезжает трёхкратный чемпион олимпийских игр, мастер спорта международного класса Виталий Клеймёнов. Согласился с вами поработать перед отборочными соревнованиями России. Так что, сейчас в душ, а завтра в пал третьего тренировка. Отдыхать и ни о чём не думать.
Саня подумал, что Виталий Клеймёнов в профессиональном боксе это второй полутяжёлый вес, 175 фунтов. А в любительском — первый тяжёлый. Серьёзный мужик. У нас только Юрка среди профессионалов выступал бы в первом полутяжёлом, а остальные — во втором полусреднем.
Саня смыл капли от боя с тенью прозрачными каплями воды, и сел ждать Лёвку. Брошу, — подумал Саня, — окончу институт и брошу. Поступлю в аспирантуру и пойду работать. Свет как волна и кванты как частицы света — это определение единства, а, сколько квантов ещё не определились. Да и матери давно пора помогать. Трудно ей одной с братом. Брат в этом году школу заканчивает. Когда Саня приезжал домой, брат просил показать, как надо бить, чтобы тот, кого бьют, не встал. Брат сказал, что Саня — кандидат в мастера спорта по боксу, а об этом мало кто знает, потому что Саня запретил рассказывать. Саня подарил брату баскетбольный мяч и сказал, что никого не надо бить.
Лёвка вышел из душевой кабины и сел рядом с Саней.
— Прикидываешь, Санёк, сам Клеймёнов приезжает. С ним бы минуты три продержаться, на двойках, как думаешь, сумеем?
— Не знаю, — ответил Саня, — причём здесь двойки, тройки. Видел я его бои, молотобоец он. Удар крепкий, а сам держать удар не очень умеет. Заставляет себя бояться, от этого и выигрывает.
— Ну, не скажи, мастера международного класса просто так не дают.
— Конечно, не дают, это я так, Лёвка. Ты вытирайся быстрей, и пойдём, мне ещё в лабораторию надо.
— Ну, да, ты же у нас учёный. Как там у тебя — упругие частицы света?
— Просто частицы, но если хочешь, пусть будут упругие. Давай, Лёвка, лучше я тебя на улице подожду.

Первому досталось Юрке Копейкину. Юрка продержался две минуты, потом получил короткий под вдох, и, встав на левое колено, проглотил воздух. Сане понравилось, что Клеймёнов не бьёт в лицо. Голиченко, получив огненную серию в корпус, ушёл в канаты, а у Мамаева на первой минуте опустилась левая рука. Саня увидел, как у Виталия Клеймёнова заблестел правый глаз. Почему-то, именно, правый, а не левый. Клеймёнов не ударил в сердце, Клеймёнов ударил туда, где не было сердца, но Мамаеву хватило и этого. Лёвка выстоял первый раунд.
— Лёвка, — сказал Саня, принимая Лёвкину капу, — не злись, внимательней, он тебя, как букварь читает.
— Ничего, Саня, мы тоже читать умеем.
— А теперь, ребята, я покажу вам свой знаменитый удар, — сказал Виталий Клеймёнов, выходя на середину белого квадрата, — Благодаря этому удару я выиграл первые олимпийские игры. Вы не волнуйтесь, я никого не собираюсь травмировать.
Ну, первые олимпийские игры ты бы не выиграл, — подумал Саня.
Лёвка стал внимательнее, но злиться не перестал. Клеймёнов заплясал, а потом, будто бы устал и прижался к канатам. Лёвка захлестал «джэбами», пытаясь пробить перчатки. А потом ударил Клеймёнов. Челюсть достаточно толкнуть пальцем и ей станет больно. Голова отклоняется от тела и забирает свою челюсть вместе с собой. Клеймёнов ударил в челюсть левым боковым, в то место, где болит зуб мудрости. Лёвкины ноги сплели восьмерку, и он запутался в канатах. Но Клеймёнов не обманул, удар действительно не был сильным. Удар был точным, но не сильным. Саня услышал собственную злость. Он давно не слышал её, а может быть, это появилась чужая злость, но думать об этом было некогда. В первом же раунде на первой минуте Саня ударил своим некрасивым и Клеймёнов упал. Сначала покачнулся, не понимая, что произошло, а потом упал.
— Бардов, ты что ох…л! — орал Колесов, — Виталий Петрович устал, с дороги, а ты своим дурацким кривым.
— Спокойно, Игорь, всё нормально, — сказал, поднимаясь, Клеймёнов, — продолжаем работать.
Второй и третий раунды прошли спокойно. Клеймёнов пытался размотать Санины кривые, но Саня так больше не бил. Саня смотрел в глаза, просчитывал алгоритмы и уходил. В ближнем Саня пропустил по печени и понял, что уходить нельзя, и ударил своим кривым в челюсть. Саня не стал добивать и опустил руки. Только в последнюю временную дольку Саня понял, что получает знаменитый левый боковой, и ушёл вправо. Но от менее знаменитого правого бокового уйти не успел. Саня не упал, он ушёл в ту позволительную глубь, где в его голову не так просто было попасть, и попытался найти себя относительно ринга. Голова медленно превращалась в магнит, притягивающий все железные скалы предательского мира.
— Всё, достаточно, закончили, — крикнул Колесов.
Клеймёнов подошёл к Сане и обнял за плечи.
— Молодец парень! Ты прости меня, а ты молодец, из тебя настоящий мастер получится.

Саня стоял под водяным фильтром и думал, что такое мастерство. Наверно, это близко к истине. Но истина должна приносить удовольствие, а значит, Сане никогда не найти истину там, где бьют в голову.
На следующей тренировке не было ни Клейменова, ни Колесова.
— Саня, — сказал Юрка Копейкин, — наверно, Игорь Иванович задерживается, давай ты, начинай за тренера. Через два дня отборочные за Россию, и так столько времени потеряли с этим Клеймёновым.
Саня не успел ничего ответить, приплясывая в случайностях расслабленного тела, все друг за другом послушно пошли по залу.
— И правильно, что сами начали разминку.
Около ринга стоял небольшого роста человек в чёрном пальто без верхней пуговицы.
— А вы кто? — спросил Саня.
— Игорь Иванович заболел, я пока вместо него. Продолжайте разминку, Саша, а потом поговорим.
— А откуда вы меня знаете?
Человек погладил то место головы, где очень давно были волосы, и сказал,
— Мое имя — Георгий Шалвович, а обо всех вас мне рассказал Колесов.
Разминка закончилась. Георгий Шалвович переоделся и вышел в стареньких спортивных брюках и майке.
— Ребята, наденьте перчатки, и просто побейте по грушам. Только не делайте из груши врага. Она не умеет отвечать на удары, отдайте ей вашу злость и всё. Забудьте о защите, вам пока не от кого защищаться. Полюбите грушу за то, что она вас не бьёт, и ни в чём не упрекает.
Пока бесстрашные груши принимали злость, Георгий Шалвович смотрел и слушал кожаные удары, и ничего не говорил. Потом он взял стул, сел, и посадил напротив себя готовых к битве.
— Кто-нибудь может сказать, что такое свобода? — спросил Георгий Шалвович.
Таких вопросов боксёрам никто не задавал. Тишина знала ответ, но её никто не слышал.
— Может быть, это, когда всё можно, — сказал Мамаев.
— А когда всё можно? — спросил Лёвка.
— Когда всё можно, это, наверно, скучно, — ответил Голиченко.
— Свобода, — сказал Саня, — это, когда знаешь что хочешь, или не хочешь. А вы, Георгий Шалвович, знаете ответ на этот вопрос?
Георгий Шалвович оставил стул, и подошёл к груше. Кожаное бесстрашие согнулась в самом центре, и шелохнулось только после того, как приняло изначальную форму. Удара никто не видел. Если бы не звук, то могло показаться, что груша ожила сама, недолго прожила и ушла, и умерла от собственной боли.
— У вас есть знания, — сказал Георгий Шалвович, возвращаясь на стул, — а теперь о них нужно забыть.
— Как можно забыть о знаниях? — спросил Юрка Копейкин.
— Можно и нужно. Прежде всего, нужно забыть о знаниях, которые приносят боль. Вы, Юра, знаете о сбоях собственного дыхания, и всё время думаете об этом. Голиченко знает о серии жестоких ударов, и думает о том, что не сумеет от них уйти. Мамаев не любит собственные ноги, и знает, что они его подведут. Гальперин знает о боли, которую приносят поражения, поэтому постоянно нападает.
— А Бардов? — спросил Лёвка.
— О Сане поговорим потом.
— Что же нам делать, что бы этого не было? — спросил Юрка Копейкин.
— А ничего особенного делать не нужно. Забудете о знаниях — перестанете любить собственную боль.
— Как же об этом забыть? — спросил Голиченко?
— Играйте в бокс, — ответил Георгий Шалвович, — получите удовольствие, где нет ни побед, ни поражений — это и есть свобода.
— А есть что-нибудь такое, ну… при помощи чего можно измерить эту самую свободу? — спросил Лёвка.
— Думаю, что нет, — ответил Георгий Шалвович, — свободу измерить нельзя. Я знаю, что мгновенно всё это трудно понять, это надо пережить, но я и нахожусь здесь для того, чтобы вам помочь.
— А если, всё-таки, кто-то попытается измерить свободу, тогда что? — снова спросил Лёвка.
— Тогда свобода перестанет быть свободой.
Георгий Шалвович оставил стул и подошёл к Сане.
— Саша, помогите мне надеть перчатки. Копейкин, Гальперин, Мамаев, Голиченко — руки перевязать, надеть перчатки, и — в ринг.
— Георгий Шалвович, — спросил Саня, — а вам не нужно перевязывать руки?
— Нет.
Георгий Шалвович вышел на пересечение линий от разноцветных гномов, и сказал,
— Будете работать со мной по очереди. Я буду лишь защищаться, а вы делайте то, что захотите сами. Но, я хочу, чтобы перед боем каждый о каждом сказал вот что. У Копейкина такие просторные и глубокие лёгкие, что он может дышать всем небом. У Голиченко хлёсткие молниеносные удары, сила Голиченко в серийности этих ударов, которым нет равных. У Мамаева самые сильные и крепкие ноги, которые всегда помогут ему, если сам Мамаев доверится собственным ногам. Противник для Гальперина не враг, а тот, кто принимает удары, а Гальперин отдаёт удары, чтобы избавиться от собственной злости. Всё, а теперь то, что я сказал о каждом, вы будете вслух говорить друг другу, называя фамилию того, о ком говорите, и обращайтесь на вы. Итак, начинаем; Гальперин говорит Копейкину, Копейкин — Голиченко, Голиченко — Мамаеву, Мамаев — Гальперину.
— Копейкин, — сказал Гальперин, — у вас классные лёгкие, и вы можете дышать ими, как небом.
— Голиченко, — сказал Копейкин, — ваши удары, как молнии, им нет равных.
— Мамаев, — сказал Голиченко, — доверьтесь собственным ногам, они лучшие в мире.
— Гальперин, — сказал Мамаев, — противник не враг, отдайте ему свои удары.
— Хорошо, — сказал Георгий Шалвович, — первый — Копейкин.
Такого Саня никогда не видел. Казалось, что Георгий Шалвович почти не двигался, потому что не делал лишних движений. Он плясал на носочках, плясал и играл в бокс. А смысл игры, которую он исполнял, состоял в том, что Георгий Шалвович никого не бил. Его хотели ударить, и оттого, что не попадали, хотели ещё больше. Георгий Шалвович слышал те мгновения, когда мысль знания переходила в желание, а желание исполняла рука. Он уходил от руки, и лишал желание исполнения. Но, это не вызывало ни у кого злости кроме Лёвки. Все учились в школе бесстрашия, и постепенно забывали о знаниях, обретая свой и только свой опыт непопаданий. Саня видел, что Георгию Шалвовичу становиться всё труднее и труднее, — в этой школе обучались быстро. Тогда Саня понял то, что понять было почти невозможно. Если бы Сане кто-нибудь рассказал об этом, он вряд ли бы поверил. Георгий Шалвович начал провоцировать того, кто желал его ударить, на собственные знания желаний. Он навязывал свои желания, и сам же лишал их исполнения в чужих руках. Но, и этому учились все, кроме Лёвки. Лёвка злился оттого, что не попадал, и несколько раз ударив по невинному красному гному, ушёл с ринга.
Этот невиданный поединок без поражений остановился. Георгий Шалвович сел в середину белого квадрата и скрестил ноги. Все устроились рядом с ним, образовав полукруг.
— Георгий Шалвович, у меня нет слов, — сказал Саня, — вы — мастер!
— А можно вопрос, Георгий Шалвович? — спросил Юрка Копейкин.
— Конечно, Юра, пожалуйста.
— Вы будете с нами по настоящему, ну, попадать в нас, будете?
— Юра, сейчас и было самое настоящее из всех настоящих. Вы думаете о чемпионате России, и правильно. Но опыт попаданий вы должны приобретать свой и только свой.
— Одно дело, — сказал Голиченко, — когда по тебе не бьют, а когда по тебе бьют, да ещё у каждого, кто бьёт, свой стиль.
— Замечательно, — сказал Георгий Шалвович, — это замечательно хорошо, когда бьют в своём стиле. Потому что ваш стиль — это отсутствие какого либо стиля.
— Это как? — спросил Мамаев.
— А так. Во-первых, я повторяю ещё раз: не думайте ни о каких наградах и победах. Победа — это условность, она может перейти в глупость. Важно получить удовольствие. Во-вторых, играйте в бокс и не имейте никого стиля. Ваш стиль — это угадывание стиля того, кто вас бьёт.
— Жаль, что вас раньше с нами не было, — сказал Юрка Копейкин.
— Всё делается, Юра, в своё время, — сказал Георгий Шалвович, — помните одно: от поединка вы никогда не получите удовольствие, если поединок превращает во врага побеждённого. Побеждённый ваш лучший друг и помощник для перехода в следующее состояние, где вас ждёт новое удовольствие. Но, учтите, переход не осуществляется быстро, и не даётся любой ценой. Переход — это работа, упорная работа с преданной верой в собственные силы.
— А если побеждённым окажется кто-то из нас, тогда как? — спросил Голиченко.
— Это значит, что побеждённый ещё не прошёл свой настоящий этап до конца. И именно это ему помогает понять его лучший друг — победитель. У каждого свой этап, свой переход и своя победа.
Георгий Шалвович легко поднялся с белого квадрата.
— После завтра начинаются соревнования, и я к вам приду, а сейчас принимайте душ и отдыхайте. Саша, а ты задержись, нужно поговорить.
— Саня, — сказал Лёвка, появляясь в дверях зала, — я тебя на улице подожду.

Зал отдыхал, наслаждаясь запахом пота. Георгий Шалвович и Саня присели на скамью.
— Саша, — спросил Георгий Шалвович, — ты что-нибудь слышал о Попенченко?
— Конечно, Валерий Попенченко — чемпион олимпийских игр Токио, кандидат технических наук, по-моему, он книжку о боксе написал.
— Да, «… И вечно бой!», но дело не в этом. Ты что-нибудь слышал об ударе Попенченко?
— Слышал, что он был замечательным боксёром с фантастической реакцией.
— Саша, Попенченко называли «корявым» или кривым.
— Кривым, за что?
— За удар, Саша. Ты можешь представить себе серп на плоскости и в пространстве?
— Могу.
— Так вот, Попенченко бил именно так. Прямой удар не останавливаясь, плавно переходил в боковой. Таким же образом, боковой удар уходил в прямой. Он не тренировался специально, искусственно так не научишься, это было у него от природы.
— Вы хотите сказать, что я …
— Да, Саша, только у тебя свой серп, так и должно быть.
— А мне говорили, что так бить нельзя, не красиво.
— Саша, — Георгий Шалвович обнял Саню за плечи, — красивые — это те, которых много, а живут они за счёт некрасивых. Так устроена жизнь, и не только в спорте, а особенно в науке и в искусстве.
— Если честно, Георгий Шалвович, я не хочу никого бить.
— Я знаю, Саша, ты ни кого не боишься, и не хочешь, чтобы боялись тебя.
— И ещё, Георгий Шалвович, теперь я знаю, что главное в действиях, — это свобода.
— Хорошо, сынок, но учти, всё дело в отношении.
— В каком отношении?
— В отношении к действию. Ты можешь убить, а можешь и спасти, кривые могут всё.

Лёвка ждал Саню и курил.
— Лёвка, ты же не куришь.
— Да, я так, — сказал Лёвка и выбросил сигарету, — Санёк, пойдём ко мне, мать рыбу нафаршировала, чего тебе эти столовые общежитские. Мать тебя любит.
— Спасибо, Лёвка, но в общежитие нет столовой.
— Тем более. Чего молчишь, опять наука зовёт?
— Зовёт, я уже без неё не могу.
— Наука у тебя, как религия, тебе наверно и этот, как его, Георгий Шавлович понравился.
— Шалвович, Георгий Шалвович.
— Да, какая разница, а мне он не понравился.
— Почему?
— Да потому, — Лёвка достал сигарету, — не моя эта религия.
— А какая же твоя? — спросил Саня.
— Обо всём забыть и быть свободным!? Этот этого боится, другой другое, ерунда, я никого не боюсь, и не хочу ничего забывать. Я и так свободный.
— Лёвка, ты усталый, давай я — в науку, а ты — домой. Лучше я к тебе завтра приду.
— Да ничего я не устал. Тебе, конечно, ты — к.м.с., а я? Мне кто поможет?
— Лёвка, ты о чём, мне, по-твоему, кто помогал?
— Ладно, я не про это, мне к.м.с. нужен.
— Ну, хочешь, я тебе свой отдам?
— Издеваешься! Я в Бога верю, Он мне и поможет, и ни какой Шавлович мне не нужен.
— А я, по-твоему, не верю?
— У тебя не тот Бог.
— Это как!?
— А так, у меня Бог истинный, а у тебя нет, Ёшка какой-то.
— Лёвка, ну что ты говоришь, сам-то понимаешь?
— Я то понимаю, а ты нет.
— Лёвка, иди-ка ты домой, а то так Бог знает до чего можно договориться.
— А ты меня не посылай, сам, если хочешь, и иди в своё общежитие, с тараканами!
— У меня в общежитие никаких тараканов нет. А спорить с тобой я не хочу.
— Боишься, что Ёшку твоего обижу?
— Да какого Ёшку, кого ты так называешь?
— А ты не знаешь?
— Не знаю, не знаю я никого Ёшку.
— А Христа знаешь?
— Дурак ты, Лёвка, не думал я, что ты такой дурак.
— Сам ты дурак, мой Бог один.
— Лёвка, перестань, давай успокоимся. Бог у нас с тобой один и тот же. По-другому и быть не может.
— Нет, может, Мария твоя проституткой была, а Богу твоему в Египте яйца отрезали.
Саня рванул на себя Лёвку, и порвал воротник пальто. От Лёвкиного правого бокового Саня ушёл легко, и сжал Лёвкины плечи так, что Лёвке пришлось подавить крик. Потом Саня посмотрел Лёвке в глаза, и ушёл совсем.

«Привет участникам соревнований!» — двенадцать дней плакат в горячих знамёнах приветствовал только участников. Остальные радовались и наблюдали, и болели за тех, кто получал и раздавал боль. Игорь Иванович Колесов, прихрамывая на левую ногу, подошёл к плоскому месту для наблюдателей, и сел между Виталием Клеймёновым и Георгием Шалвовичем.
— Не повезло Гальперину, — сказал Колесов, — последний бой и именно с Бардовым.
— Да, — сказал Клеймёнов, — Гальперину нужна только одна победа, и он — к.м.с., и на Россию попадает. Нет победы — не будет ни того, ни другого. Жаль парня.
— А мне нет, — сказал Колесов, — Бардов — лучший из лучших, он и мастером спорта станет, и чемпионом России может стать, если захочет.
— Вот именно, если захочет. Какой-то танец показывает, а не бокс.
Клеймёнов помолчал и добавил,
— Только по очкам и выигрывает, а бокс любит удары, удары в голову. А он в лучшем случае по корпусу бьёт, бьёт, как сам пугается, и снова в танец уходит.
«В красном углу ринга — призёр студенческой спартакиады России, кандидат в мастера спорта России, Александр Бардов. В синем углу ринга — успешно пришедший к финалу отборочных соревнований за право на участие в первенстве России, перворазрядник Лев Гальперин».
В первом раунде Лёвка бешено бил своими любимыми «джэбами», и даже один раз попал, но попал неудачно. В последний момент удара, когда Лёвкин кулак, обтянутый синей кожей, скользнул по Саниной челюсти, Саня ушёл и, казалось, слегка дотронулся до Лёвкиной печени. Лёвку затрясло, как от мороза, он понял, что пропадает. Саня знал, что вот-вот закончится первый раунд, и отступил. Лёвка услышал звук от удара в металлическое зеркало и ушёл в свой синий угол.
— Ну, что это за дурацкое джентльменство! — сказал Клеймёнов, — почему не добил?!
— Да, всё правильно, Виталя, — отозвался Колесов, — это же только первый раунд.
Во втором раунде Лёвка плясал и пытался издеваться, показывая на безопасном расстоянии обезьяньи зубы, стиснутые капой. Потом сближался, бил и прямыми, и боковыми, но его удары принимал и успокаивал воздух. Лёвка начинал злиться, переходил на любимые прямые, и не попадал. В конце второго времени Санин красный кулак по любимой Лёвкиной траектории остановился в миллиметре миллиметра от Лёвкиного носа.
Клеймёнов встал.
— Ну, что делает!
— Да, вот сейчас и я ничего не понимаю, — сказал, тяжело поднимаясь, Колесов, — пойду я всё-таки к Саньке. Не хотели мы, как тренеры, да, Георгий? Вроде оба наши, пусть уж сами и разбираются, а полотенцем их и без нас ототрут.
— Садись, Игорь, — сказал Георгий Шалвович, — ты правильно сказал, они разберутся сами.
Колесов сел. Началось третье время.
Лёвка пытался забыть о собственной злости, но не мог. К.м.с, к.м.с. — думал Лёвка, я должен быть к.м.с., я должен поехать на Россию. Я — свободен. И отцу, и матери рассказал, и всем, и все ждут, неужели из-за этого хазара …. Лёвка, забыл о защите, бил и бил, начиняя удары даже той чернеющей чернотой злостью, которой у него не было. Лёвке и не требовалась защита, Саня не нападал. Лёвка провёл «восьмёрку», и чуть не запутался в собственных ногах. Сука, — подумал Лёвка, — как он понимает, о чём я думаю.
— Бей, Бардов! Бей! Почему не бьёшь?! — крикнул Колесов.
Саня будто услышал, и Лёвка услышал непонятную боль в левом плече. Лёвка не понял, как плечо может так застонать от боли, и каким образом, в это самое плечо можно попасть, да и зачем? Как штормовым ветром Лёвку бросило к белому гному. Отшатнувшись от гнома, Лёвка не успел ни о чём подумать и снова боль. Теперь оба Лёвкиных плеча горели и просились в воду. Саня отступил. Лёвка по привычной ненависти выбросил вперёд правую руку. Лёвку не шатало, потому что шатание не успело прийти в действие. Санины кривые почти одновременно ударили по левому и правому плечу. Лёвка не опустил руки, но понял, что боль тащит его вниз.
Наблюдатели встали. Колесов остался там, где сидел.
— Сашка, дурак! — кричал Клёймёнов, — ты боксёр или баба! Бей в голову!
Саня приблизился к Лёвке, показывая желания ближнего боя, и шепнул в горящую боль Лёвкиного плеча,
— Опусти руки и расслабься, станет легче.
— Сам ты … расслабься, — ответил Лёвка, отталкивая Саню.
Саня отступил и, показывая, что устал, припал на правую ногу, оставляя без защиты нижнюю часть лица и зуб мудрости. Лёвка, перебрасывая центр своего тяжёлого страха с правой ноги на левую, ударил любимым «джэбом».
Лёжа на белом квадрате, и, принимая приговор от девятой цифры, Саня подумал — волна воды состоит из капель, и волна света тоже состоит из капель, какой он всё-таки, молодец, наш Бог, как здорово всё придумал.

0 комментариев

  1. elizaveta_polonskaya_

    Прочла, не отрываясь. Даже удивительно, что Вы меня так захвалили, когда сами пишете замечательно.
    Вот тут немного непонятно:
    » Когда Саня приезжал домой, брат просил показать, как надо бить, чтобы тот, кого бьют, не встал. Брат сказал, что Саня — кандидат в мастера спорта по боксу, а об этом мало кто знает, потому что Саня запретил рассказывать».
    И вот здесь не очень ловко сказано, на мой взгляд :
    «когда мысль знания переходила в желание»
    А вот здесь я на мгновение перестала дышать:
    «Кто-нибудь может сказать, что такое свобода? — спросил Георгий Шалвович.
    Таких вопросов боксёрам никто не задавал. Тишина знала ответ, но её никто не слышал.»
    Блеск!
    Что касается самой коллизии — конфликта между парнями: на психологическом уровне всё очень хорошо читается, веришь автору. Что касается конфликта идей, тут сложнее. Т.е. по замыслу, наверное, его не должно было быть. Потому что Вы написали: «Бог у нас с тобой один и тот же. По-другому и быть не может». Но всё-таки получилось противопоставление. Хотя, может, так было задумано?
    Концовка замечательно сделана.
    Спасибо!

    Кстати, почему Лёвка Сашу хазаром назвал?

  2. mihail_bliznets

    Лиза, у меня просто нет слов!
    Попробую.
    Так о себе я ни от кого не слышал. Не могу даже сказать спасибо, потому что это будет бесконечно мало.
    Неужели только худшие хвалят лучших?! Когда я читал ваши рассказы, то и не думал ни о худшестве, ни о лучшестве. Знаете, как один профессиональный музыкант приходит на концерт другого музыканта. Тот, кто пришёл, ждёт фальшивой ноты. А, когда слышит её, страшно радуется. А я просто получил удовольствие и всё. Как говорил поэт: «звук лютни не слышен во время грохота барабана, а аромат амбры пропадает от вони чеснока». Не хочется пропадать — хочется слышать.
    К сожалению, нас так учили: бить, чтобы не встал. Так формулирует это желание младший брат — победа до самого конца, до смерти. Это его свобода, его философия. А философия, «когда мысль знания переходила в желание», действительно слишком замкнута на саму себя. Хочется спросить: мысль о чём? Или мысль чего? Если у знания мысли? Нет. Слишком категорично, да? Мысль появляется тогда, когда хочешь получить знание. В том числе знание о мысли. «Во как». Для меня это именно так. Об этом можно говорить долго, но, из ныне живущих я не знаю людей, кому это было бы интересно. Хотя, лгу, — знаю, но их очень мало.
    Может быть, стоило пояснить, что этот рассказ из серии, «Когда Боги спускаются на землю». Георгий Шалвович и есть этот самый Бог.
    А «хазар» — это просторечие обрусевших евреев. Так говорила моя бабушка, когда желала противопоставить свою кровную избранность быдлу.

    P.S. Адрес моей электронной почты не является тайной.

  3. elizaveta_polonskaya_

    Вы меня немного не поняли. В приведенной фразе «Брат сказал, что Саня — кандидат в мастера спорта по боксу, а об этом мало кто знает, потому что Саня запретил рассказывать» есть неуклюжесть некоторая, в самом пересказе.
    Про хазаров буду знать. Хотя нелогично. А, поняла. Хазары некровные. Так, что ли?
    Про конфликт идей Вы не ответили. Наверное, ответ был бы слишком пространен.
    Ещё раз спасибо.

Добавить комментарий