Майнц не ел уже почти полгода. Он не знал чувства голода, как не знал насыщения. Время от времени он прожевывал безвкусный паек, не испытывая при этом ни удовольствия, ни отвращения.
Майнц не спал уже около месяца. Не засыпал, не просыпался. Ложась после укороченной вахты на свою койку, он впадал в какое-то странное оцепенение, иногда приходил в себя, потом снова погружался.
Наконец, последние две недели он почти не дышал. Несмотря на то, что хотелось отчаянно. Потому он, наплевав на правила, время от времени делал несколько глубоких вдохов, словно пытаясь запихнуть в легкие побольше вонючего воздуха со стремительно снижающимся содержанием кислорода.
То, что воздух придется экономить, стало ясно в прошлую среду после короткого (как обычно) выступления командира корабля. Хотя догадаться об этом следовало, еще когда техники чинили третий отсек, поврежденный попаданием… ладно, обо всем по порядку.
Пожар большой войны уже третий год полыхал на просторах двух материков и трех океанов.
Великая постановка шла на лучших аренах, крупнейшей из которых оказался Полярный театр военных действий. Ах, как тут было интересно!
Северный океан – множество прекрасных баз для подводных лодок, авиации и почти нетронутые природные ресурсы Заполярья. А самое главное, удобное скоростное шоссе для баллистических ракет, при помощи которых можно в считанные часы «замирить» целые регионы.
После трех лет противоборства одна из сторон заняла почти весь океан. Однако и противник сохранял значительные силы, большая часть из которых базировалась в Фьорде-Дагласе. Это, конечно, препятствовало эффективному использованию полученного преимущества.
Фьорд-Даглас был крупнейшей военно-морской базой. Сотни метров вглубь – ангары для подводных лодок. На поверхности – три аэродрома, укрытия для надводных кораблей и мощнейшая система ПВО.
Тем не менее, с Фьордом надо было кончать. Две авианосные группы и целая армада подводных лодок направились к базе. Ракетоносцы с предельного расстояния произвели пуск снарядов, половины из которых было достаточно, чтобы стереть с лица земли миллионный город. Однако в цель попали, конечно, лишь несколько штук – системы ПВО Фьорда-Дагласа не имели причин сработать плохо.
После этого нападавшие развернулись и показали отход. За ними в погоню ринулись чуть ли не все имевшиеся на базе корабли и самолеты.
А в это время подводные торпедоносцы, до того ничем себя не выдававшие, устремились к глубинным ангарам Фьорда. Их заметили только когда зашлась воем «сигнальная сеть», прикрывавшая вход в гавань. Охрана базы (значительная часть которой уже настигала ракетоносцы) бросилась на перехват новой атаки. В воды Фьорда градом посыпались бомбы, подводные лодки спешно выскакивали из ангаров, теперь превратившихся в ловушки для тех, кто был не готов к немедленному старту. Атакующие дали не слишком подготовленный, но мощным залпом. Целью были огромные ангары, так что промахнуться не удалось, наверное, никому.
Неожиданно Фьорд показался чрезвычайно тесным – сотни многотонных машин заполонили его воды. Тысячи снарядов пускались в белый свет, потому что прицелиться во что-нибудь было просто невозможно, а оставлять на борту полный боезапас никто не решался.
Тем временем в гавань один за другим возвращались корабли прикрытия. И подводники окончательно перестали понимать, где находятся – еще в Фьорд-Дагласе, или уже в аду.
«Бешеные» капитаны, которых, как всегда, оказалась примерно треть, бросили свои подлодки навстречу входящим в гавань кораблям, на полном ходу выпуская оставшиеся торпеды по большим и удобным целям. Ответным ударом все «бешеные» были уничтожены.
Началось истребление остальных. Те, в кого не могли попасть кружившие над водой самолеты и вертолеты, уничтожались мощными бомбами кораблей, работавших «по площадям». Теперь поспешившие покинуть ангары Фьорда пожалели о своем решении — под замес попали и чужие и свои.
Тогда казалось, что выбраться из бурлящего супа, ингредиентами которого стали морская вода, горящее топливо, искореженный металл и свежее мясо, нет никакой возможности. Ее действительно не было бы, окажись гавань чуть помельче. Спастись сумели те, кто рискнул уйти максимально глубоко и, практически царапая брюхом по дну, наугад петляя в кромешной тьме, покинуть Фьорд.
Перед теми немногими, кто сумел вырваться, встала нелегкая задача. Важен был выбор обратного пути. Кто-то попытался броситься напрямик, понадеявшись на скорость кораблей и собственную удачу. Другие избрали более безопасный, хотя также непростой, обходной путь к базам, что расположены в теплых водах. Наконец, третьи устремились на север, рассчитывая скрыться от атак противника под толщей арктических льдов. В числе последних – лодка Серии «М» № 541-21, на которой служил младший мичман Майнц.
Атака, которая практически уничтожила доки Фьорда-Дагласа, разумеется, никак не повредила базировавшейся там военно-морской авиации. И бомбардировщики стали главной угрозой для подводных беглецов. «Пятьсот сорок первую» накрыли уже на подходе к зоне льдов. Полное звено, против которого у подводной лодки, шедшей на небольшой глубине, не было никаких шансов. К счастью, у бомбардировщиков топливо уже заканчивалось, потому они сделали лишь два торопливых захода.
Прямого попадания не случилось. Однако корпус повредили весьма и весьма серьезно. И, что было особенно обидно, из строя вышла часть установок регенерации воздуха в третьем отсеке.
Когда масштаб повреждений был оценен, лодка уже прошла не одну сотню километров под толщей льдов. О том, чтобы всплыть не могло быть и речи – всплывать было просто некуда. Оставалось двигаться на северо-восток – к своим базам.
Обращение командира корабля как раз и касалось введения режима экономии. Хотя догадаться можно было и раньше…
Майнц шел в свой кубрик, слегка пошатываясь. Вахта закончилась полчаса назад, он уже успел съесть положенную ему в это время суток миску гречневой каши со вкусом пластика, запив вонючей жидкостью, заваренной на чайной пыли.
Теперь Майнцу, вроде как, полагалось поспать. Но шестичасовое пребывание в полузабытьи на грязной постели в душной камере довольно отдаленно напоминало сон и, кажется, нисколько не прибавляло сил.
Он отвечал за нормальную работу системы безопасности реактора. Звучит это довольно сложно, на деле же – ничего особенного. Есть реактор. Если он слетит с катушек – хана всему кораблю. Поэтому есть система безопасности реактора – цепь хитрых приборов, постоянно считывающих, анализирующих, отображающих и, при необходимости, оповещающих и блокирующих. Досконально в этой машинерии не разбирался ни Майнц, ни старший механик корабля мичман Струве. Впрочем, доскональности и не требовалось, требовались минимальные навыки, внимательность и аккуратность. Вовремя заметить перегрев прибора, заменить сгоревшую лампу… ну и все такое.
Для этого вполне хватало знаний, полученных Майнцом на трехмесячных курсах еще в начале войны.
До заварушки Майнц вел довольно бестолковую жизнь, единственном верным мероприятием в которой было, как выяснилось несколько позже, обучение в техникуме. Причем верным настолько, что избавило Майнца от окопов, согретых недобрым теплом тактических ядерных зарядов, лобовых атак, после которых из роты оставалось пять человек и прочих прелестей жизни пехотинца.
Родине нужны были люди, хотя бы в минимальной степени затронутые техническим образованием, чтобы отправить их рассекать глубины мирового океана на новейших компьютерах, снабженных торпедами, броней и двигателями. Две вахты по шесть часов с двухчасовым перерывом между ними Майнц проводил в пятом отсеке – коротком изогнутом коридоре, где и располагались приборы системы безопасности реактора. Плюс все время боевой тревоги – независимо от продолжительности. Потом следовало сдать пост помощнику Мейко и отправиться в кубрик, который, к счастью, располагался недалеко от реактора.
До койки на этот раз он добрался не так скоро, как планировал.
Едва протиснувшись во второй отсек, Майнц почувствовал, что содержание кислорода там было заметно ниже нормы. Не придав этому значения, он наклонился, чтобы задраить люк. Рычаг поддавался с трудом, Майнц нажал посильнее. Перед глазами поплыли красные круги, он попытался выпрямиться, но вместо этого почувствовал, что теряет равновесие…
Пришел в себя Майнц, наверное, минуты через две-три. С трудом сел, потер солидную шишку на лбу и недовольно покачал головой. С кислородом стало совсем туго. Ага, а без кислорода вообще трындец настанет. Ухмыльнувшись нежданно родившейся шутке, Майнц поковылял дальше по коридору.
В кубрике было почти так же душно, как и в коридоре. Внизу негромко сопел Чак. Едва ли не единственный из команды, кто мог спать спокойно. Во время отпуска парня крепко стукнули в пьяной драке по голове, после чего он, по собственному признанию, приобрел способность засыпать мгновенно, «замыкая что-то» у себя в мозгу. Особенно никто ему не завидовал, потому что все знали: время от времени у Чака в голове «замыкалось что-то» независимо от его желания, и тогда матрос вел себя, мягко говоря, странновато.
Смена Чака закончилась совсем недавно, ему еще спать и спать.
Майнц стянул с себя задубевшую от пота и грязи рубаху, сбросил тяжеленные ботинки и полез наверх. Расстелил отвратительно вонючую простыню, с бессильной злобой ткнул кулаком ни в чем не виноватую подушку и постарался устроиться поудобнее.
Потолок при обычном свете кажется желтовато-серым, когда включена аварийка (как сейчас) багровым, интересно, каков он на самом деле…
Майнц долго ворочался с бока на бок, потом вновь принялся терзать подушку, словно она была причиной бессонницы… без толку. Спать хотелось отчаянно, а заснуть как следует не получалось. Так бывает с утра после пьянки – похмелья еще нет, и, вроде, можно еще поспать, но не можешь, в коне концов, поднимаешься с постели и вот тогда-то… короче, гадкие ощущения.
Майнц в сотый раз перевернулся на другой бок, и тут что-то толкнуло его в спину.
-Эй, Майнф, профыпайфя! Фтавай, фоня.
Хрен бы тебя побрал, Струмпфель!!!
— Иди к черту! Дай поспать.
Но минер не унимался.
— Давай, давай, уфпееф выфпаться!
Струмпефль орал еще что-то, буквально заливая Майнца брызгами слюны.
Проклиная все на свете, Майнц повернулся к нему.
Струмпфель был великим знатоком всякой ерунды и первым разносчиком новостей на корабле.
В позапрошлом году он помогал техникам тестировать гидравлику, когда давлением вырвало какой-то износившийся клапан, и всю группу обдало струей жутко ядреного окислителя. Струмпфелю досталось по левой щеке – лишился двух зубов и получил незаживающую дыру на лице.
С тех пор он шепелявил и, когда говорил особенно торопливо, норовил забрызгать окружающих слюнями. Но менее болтливым не стал.
Отчаянно борясь с собственной дикцией, Струмпфель поведал следующее.
За последние сутки уровень кислорода резко упал почти во всех отсеках. Если ничего не предпринять, через два-три часа люди начнут терять сознание, а через пять экипаж не сможет управлять кораблем. Командование это признало.
Конечно, сообщать сотне человек, что в ближайшее время их ожидает не слишком быстрая и легкая смерть, просто так, безо всякого дополнения не имело смысла. Потому дополнение последовало. Да еще какое.
В прошлом году, в разгар охоты за «призами», Пятьсот сорок первый взял не слишком жирного бенгальца. В трюмах у сухогруза было пусто, а вот в каютах командир со старпомом обнаружили нечто такое, что не смогли доверить матросам – сами вытащили тяжеленный металлический ящик и дели неизвестно куда.
Кстати, команду бенгальца не стали ссаживать в спасательные боты и оснащать рацией, как обычно. Их, вроде как, оставили связанными в трюме торпедированного судна.
О том, что перепало командованию в тот раз, сплетничали довольно долго. Пока не надоело. Все равно никакой достоверной информации не было.
И вот теперь выяснилось, что с бенгальца сняли пару килограммов транквилизаторов и стимуляторов, изготовленных лучшими мастерами Азии. Война войной, но есть товары, которые необходимо перевозить постоянно, независимо от политической ситуации. Нефть, руда, наркотики, зерно, оружие…
Так вот, командование небезосновательно решило, что транки много места в каюте не займут, зато в дальнейшем вполне смогут обеспечить их владельцам безбедное существование.
Среди добытой на бенгальце химии львиную долю составлял «грезник» — далеко не самый легальный и безобидный препарат с совершенно уникальным действием. Попробовавший «грезник» погружался в длительный сон, близкий к анабиозу. Привидиться могло все что угодно, однако проснувшиеся как один утверждали, что «это ни на что не похоже».
У некоторых после «грезника» ехала крыша – эти становились совершенно неадекватны. Единицы наоборот, вроде как, начинали жить как следует, хотя и у них мозги слегка шли набекрень. Большинство же, как и любители других стимуляторов, постепенно теряли интерес к реальному миру и все чаше прибегали к «грезнику»… ну, дальше понятно.
Так вот. Командир открыто предложил команде выбор: нести уже ненужную вахту и расходовать оставшийся кислород, либо получить через десять минут в первом отсеке свою порцию «грезника». Что и говорить, смерть во сне, будь это даже наркотический сон-галлюцинация, куда легче чем смерть от удушья… К тому же оглушенный «грезником» организм потреблял минимум кислорода, что давало команде дополнительные шансы.
Топая по направлению к первому отсеку, Майнц думал о том, что подвигло командира на такой неординарный поступок как единовременная раздача подчиненным товара на несколько десятков тысяч.
Он вспоминал все, что знал о кавторанге. Странная смесь тупости солдафона и сволочизма гражданского начальника. Говорят, если бы не война, он давно бы уже занимал высокий пост в штабе – с его то способностью подсидеть, заложить и вылизать. Разумеется, командир и сейчас не упускал возможности применить свои таланты в целях карьерного роста – просто боевые действия вынуждали проводить слишком много времени в походах, где реализовать себя на подковерном поприще весьма затруднительно. Потому приходилось оттачивать мастерство на подчиненных.
Майнц вспомнил Ласаря – механика, однажды чем-то досадившего командиру. Накануне очередного выхода в море, тот послал Ласаря с поручением в штаб флотилии к капитану Боркевичу (какового в штабе отродясь не было), а следом за механиком отправил трех матросов из тех, что посволочнее. Вечером того же дня Ласарь оказался в госпитале, избитый до полусмерти, а на столе у командующего появился доклад командира подлодки № 541-21 о факте самовольного оставления боевого поста… В рассказанную механиком историю о «поручении для капитана Боркевича» никто, конечно, не поверил, потому из госпиталя он попал прямо под трибунал. А корабль ушел в поход с зеленым новичком, спешно воткнутым на место Ласаря…
Майнц решил, что невиданная щедрость командира была вызвана банальным страхом за собственную шкуру. Подыхать в водах Северного океана, пусть даже имея в личном сейфе целое состояние, никому не охота. А недостаток кислорода порой вызывает весьма странные идеи. Впрочем, в сложившейся ситуации странная идея командира действительно могла сохранить жизнь всей команде… на некоторое время.
Не воспользовались «грезником» только сам командир и старпом. Хотя бы потому, что совсем без экипажа корабль оставаться не мог.
Майнц уселся на койке и стал пристально разглядывать небольшой синий квадратик, лежавший у него на ладони. Ценители советовали «грезник» растолочь в порошок и растворить в воде (а лучше в какой-нибудь выпивке). Но Майнц решил не экспериментировать. Да и вообще его одолели сомнения. Все-таки ничего определенного об этой дряни никто сказать не мог…
Однако, решение надо было принимать. Голова гудела как медный таз, и думать было совсем тяжело. Ладно, это таблетка… от головы, да, точно, голова от нее непременно пройдет. Майнц положил синюю пластинку под язык и перевернулся на левый бок, стараясь не думать ни о чем.
Неяркий свет восходящего солнца щекотал ресницы, и Магнус должен был вот-вот проснуться. Он уже слышал надрывные крики чаек, шум волн и негромкие разговоры гребцов. В этот момент на его голову обрушилась что мокрое и холодное. Магнус стремительно выскользнул из-под шкуры и попытался вскочить на ноги, но спросонья получилось неловко и он едва не выпал за борт. Сидевшие на скамьях воины заржали, кормчий Нилл сурово взглянул на озорников, и смех сразу прекратился. Магнус сквозь стекавшую с волос морскую воду смотрел на гребцов.
— Остров уже близко, я решил разбудить тебя, соня, — проговорил Лис.
Воины заулыбались, Магнус также оскалил зубы в ответ, что, помимо понимания хорошей шутки, означало также неудовольствие от нежданного умывания.
Лиса он знал уже не одну зиму, потому как они выросли в соседних поселениях. Шутки этого рыжего парня были подчас не приятны, но никакого оскорбления он, конечно, нанести не хотел. Мог ведь и не сознаваться – пускай бы Магнус с глупым видом выискивал весельчака, сумевшего так извернуть огромное весло, чтобы плеснуть воды из-за борта на голову спящему.
К счастью, Магнусу не пришлось придумывать достойный ответ.
— От морской воды вырастает красивая борода, — негромко проговорил Нилл, — у Бьярна Тюленя, который годами не покидал своего драккара, борода была столь густая, что в ней застревали пущенные врагами стрелы.
Викинги одобрительно закачали головами.
— Что ж, тогда благодарю тебя, Лис, — сказал Магнус, — только впредь я, пожалуй, буду заботиться о своей бороде сам.
Кстати, ему действительно не помешала бы борода посолиднее и усы подлиннее. Хорошо было красоваться Тюленю огненно-рыжей бородой, да и сам Нилл не упускал случая гордо разгладить ладонью свои длиннющие усы.
Верно, правду говорили, что были в роду Магнуса саамы, потому как волосы на его лице росли редкие и бесцветные. Себя он успокаивал тем, что, вроде как, время еще не пришло. Пройдет две-три зимы и не придется ему больше постригать покороче неровно торчащие в разные стороны волоски.
Вообще, планы на будущее Магнус строил грандиозные.
Во-первых, нужен был меч. Секира, конечно, тоже хороша: надежна и крепка. В первый свой поход он ходил с совсем простым топором, какой есть в доме у каждого поселянина, что при случае готов постоять за себя и свой род… а с каких пор на Севере появились те, кто не готов? Но случилось им схлестнуться в море с незнакомым ярлом, и в жестоком бою топор хоть и спас жизнь Магнусу, сдержав мощный удар, но сам треснул и больше ни на что не годился. Тогда Магнус довольно долго копался среди оружия убитых врагов в надежде подобрать себе что-нибудь стоящее. Наиболее подходящей показалась ему секира, смущал только ее немного необычный вид. Однако подошел Кнорре и одобрительно кивнул – бери, мол, не сомневайся.
В отличие от топора, секира была снабжена острием сверху и клевцом, противостоящим большому лезвию. Вскоре Магнус отметил для себя несомненные плюсы нового оружия. Секира была прекрасно сбалансирована, ею можно было наносить разнообразные удары, в том числе колющие. А клевцом, он пожалуй, при случае сумел бы проломить и добрый пластинчатый доспех.
В общем, секира — прекрасное оружие, а вот Магнусу был позарез нужен именно меч. И дело даже не в том, как хорош клинок в бою. Меч – оружие настоящего воина, о котором слагают песни и саги. И только с мечом на поясе можно рассчитывать на место рядом с ярлом на корабле и за столом.
Кстати, это самое место также входило в планы Магнуса, правда, довольно отдаленные. Его ярлом был Уве Арвидссон прозванный Светловолосым.
Прозвище свое он носил с гордостью. Немало на севере воинов со светлыми волосами, но в бою их не разглядишь – скрыты под шлемом. А вот золотистые волосы Уве видно было издалека, потому что этот ярл никогда в жизни не надевал шлема. Порядком известно молодых вождей, стремившихся выделиться среди прочих хоть чем-нибудь, однако даже на фоне их чудачеств обыкновение Уве выходить против любого противника с непокрытой головой, выглядело, по меньшей мере, рискованно. Но сын Арвида не только не пал жертвой собственной храбрости, более того, никто не мог похвастаться тем, что хоть раз проверил его белобрысую голову на прочность.
Потому уже сейчас воины с восхищением и завистью рассказывали историю о том, почему Светловолосый пренебрегал шлемом.
Будто бы в своем первом походе Уве, не встретивший еще шестнадцатой зимы, взял в бою прекрасный серебряный обруч, а какой-то викинг решил добычу у молодого Арвидссона отнять. Оба были без доспехов и, соответственно без шлемов. И опытный воин, убивший десятки врагов показался рядом с юным Уве неловким и неумелым крестьянином. Он даже не приблизился к тому, чтобы достать своего противника мечом. Арвидссон убил его единственным ударом, быстрым как молния.
Рассказывают, что Уве, надев тогда дважды взятый в бою обруч, сказал: «Мне нравится этот шлем. Буду носить его, пока не подберу какой-нибудь побогаче». И будто бы Одноногий Хаген заметил, что побогаче, пожалуй, разве что шлем короля франков, сделанный, по слухам, из чистого серебра. А Уве ответил, что такой вариант его вполне устроит.
Да, вот так родилась легенда об Уве Арвидссоне Светловолосом. И уже сейчас многие скальды пели хвалу смелости и ловкости молодого ярла.
Когда у Уве не было собственного корабля, он вместе с семью друзьями ходил в походы на драккаре Йона Белого. От той восьмерки остались трое: Уве, Гилли и Эймунт Долговязый. В память о том, что в свой первый поход друзья уходили ввосьмером, они до сих пор звались Ватагой.
Уже не первый год Уве ходил на собственном корабле. И, кроме Гилли и Эймунта, вокруг него постепенно сложилась дружина – два десятка самых преданных и смелых воинов. В число этих двадцати и планировал попасть Магнус. Сидеть рядом с прославленным ярлом за обеденным столом, прикрывать его во время жаркого боя, давать советы и принимать участие в дележе добычи на правах ближайшего соратника вождя…
Да, но Магнус никогда не встанет рядом с ярлом, не имея настоящего боевого меча. Потому в первую очередь, надо было добыть меч.
Магнус даже не подозревал, каким сокровищем обладал: у него был ясные и вполне реальные цели в жизни.
— Вижу остров.
Юный Хаген сын Одноногого первым увидел в утренней дымке серые очертания острова. Хотя, может быть, еще раньше увидел Гилли, обладавший удивительно острым зрением. Просто Гилли был молчуном, каких поискать, и делиться с другими своим наблюдением не стал – вокруг тоже не слепые.
Воины оживилось. Те, кто еще не достал оружие и доспехи, разматывали мешки со снаряжением, другие натягивали панцири и кольчуги поверх мокрой одежды. Уве давал последние наставления перед боем. До берега было еще далеко, но всякое движение на корабле прекратилось, только поскрипывали весла в уключинах. В утренние часы любой неосторожный звук далеко разносился над водами…
Перед высадкой Магнус не думал ни о чем. Только старался глубоко дышать, раздувая ноздри – это прибавляло сил и подогревало ярость.
Магнус не испытывал ненависти к тем, с кем сражался – он ведь их даже не знал. Он никогда не убивал безоружного или бегущего без надобности. Ярость укрепляла воина изнутри, но она не имела никакого отношения к противнику. Нельзя ненавидеть человека, который не сделал тебе ничего дурного. Все эмоции Магнуса были направлены против того, что мешало ему достичь цели. А то, что при этом он убивал… что ж, все когда-то умирают, причем почти все не по своей воле.
Седой волхв, любивший заходить в их поселение, сказал эти слова Магнусу давным-давно. Молодой человек тогда понимал, что волхв говорит вещи умные и правильные, не знал только, зачем. Тем не менее, Магнус внимательно слушал и запомнил все, что ему сказал старик.
Приближающийся корабль на острове заметили не сразу. Может быть, бдительность охраны ослабил ранний час, а, может, туман. Однако, когда днище заскрипело но песку, на берегу уже вовсю готовились к обороне.
Уве встал в полный рост, сверкнули пластины доспеха. Арвидссон достал меч из ножен, неторопливо, словно давая всем возможность оценить красоту грозного клинка. Меч звался Галару – Поющий. И пел свои песни он просто превосходно.
— Вперед!!! – могучий рев пронесся над бухтой за миг до того, как корабль остановился, увязнув в песке.
Инерция толкнула Уве вперед, другой на его месте потерял бы равновесие и шлепнулся лицом в кучу выброшенных не берег водорослей. Арвидссон же использовал резкий толчок для того, чтобы совершить впечатляющий прыжок. Он не только сгруппировался в полете, но еще успел описать острием меча блестящий узор в воздухе. Галару грозно загудел, словно разминая голос перед исполнением славной саги.
Уве обернулся к своим воинам, выбиравшимся на берег. Веселым и звонким, все-таки еще юношеским голосом он прокричал:
— Вперед, храбрые викинги! Серебро ждет того, кто его возьмет!!!
Возможно, воодушевляющий призыв ярла был излишен. Трехмесячный переход без надежды на схватку с достойным противником не прошел бесследно – каждый рвался в бой.
Магнус в числе первых перемахнул через борт и побежал вперед, вращая над головой секирой. Внезапно он подумал, что, их заметили уже давно, но противник отчего-то до сих пор не вышел навстречу. Потом Магнус обратил внимание на невысокую насыпь, отделявшую их от построек монастыря. Что-то там блеснуло… точно:
— Лучники!!!
Всего секунда понадобилась, чтобы оценить ситуацию. Им противостояли десятка три легковооруженных лучников. Звонко щелкнула тетива лука, другая, третья…
Магнус вскинул щит и слегка присел. До стрелков было шагов сорок-пятьдесят — предельная дальность стрельбы.
— Бего-о-ом!!!
Расстояние до вала надо можно было преодолеть секунд за двенадцать. За это время хороший лучник прицельно выпустит четыре стрелы.
Магнус бежал все быстрее и быстрее. Воздух словно упирался в грудь, но Магнус еще сильнее отталкивался ногами от земли и с ликованием чувствовал, что невидимая преграда не выдерживает его напора, хоть и становится все плотнее. Толчок, еще один, еще…
Стрелы летели мимо, но Магнус несколько раз слышал за спиной крики ярости и боли, а это означало, что стрелки на острове собрались не из последних.
До земляного вала оставался какой-то десяток шагов. Рядом с Магнусом бежали лучшие воины отряда – Кнорре, Гилли, Эймунт, Борх….
Вот споткнулся Борх – сразу две стрелы пробили доспех. Викинг упал и покатился по земле, но сумел подняться – раны оказались неглубокими.
Первым через насыпь перемахнул Эймунт. Казалось невероятным, что человек, да еще в тяжелых доспехах, способен совершать такие прыжки. Защитники монастыря на секунду растерялись – только что Эймунт был в нескольких шагах за валом, на убойном для луков расстоянии, и вот он уже опустил свой огромный топор на голову ближайшего стрелка.
Тут же в ряды лучников врубились еще три сеятеля смерти – Кнорре, Гилли и Уве. Легковооруженные наемники не могли противостоять мощному напору, уши Магнуса резанули крики ужаса и боли. Но через секунду он уже не слышал ничего. Потому что сам перебрался через насыпь и с ревом бросился на ближайшего противника.
Оказывается, кроме лучников, на острове была еще дюжина пехотинцев, вооруженных короткими мечами. Один из них оказался прямо перед Магнусом.
Магнус не рассчитал собственной скорости и, не успев как следует замахнуться топором, врезался в противника. Успел, правда, прикрыться щитом от возможной атаки, и постарался ударить как можно сильнее сам – он и без доспехов был значительно тяжелее охранника. Тот, похоже, также не ожидал столкновения – не удержался и отлетел на несколько шагов. Там его затянула другая схватка – Уве и Гилли, прикрывая друг друга, яростно рубили на куски защитников монастыря.
Лезть следом не имело никакого смысла. Магнус бы только помешал опытным бойцам, а то и сам попал под удар.
Он на секунду остановился, огляделся. И увидел в нескольких шагах еще одного стрелка. Тот как раз вскидывал лук, намереваясь пустить стрелу в кого-то из викингов.
Магнус не успевал ему помешать. Долго ли – вскинуть лук, резким движением натянуть тетиву и отпустить?.. Но в горячке боя оценить ситуацию сложно, и Магнус с криком бросился вперед, поднимая щит и замахиваясь топором.
Своей атакой он смутил лучника – тот, вместо того чтобы пустить стрелу, попытался подставить под удар лук. Лезвие скользнуло по дуге, и не достигло цели.
Но Магнус удержал равновесие и тут же ударил снова. На этот раз он твердо стоял на ногах, и противник не смог уклониться. Секира глубоко вошла в плечо – Магнус почувствовал, как кровь заливает правую руку, и услышал крик лучника.
Перекрывая этот вопль, Магнус торжествующе заревел и опустил секиру на голову упавшего на колено противника. Легкий кожаный шлем, конечно, не мог сдержать удар, кости поддались с глухим хрустом.
Поверженный враг упал на землю, Магнус перешагнул через тело и в ту же секунду что-то острое уперлось ему в спину. Тело выгнулось дугой, резкая боль замутила сознание. Магнус не чувствовал собственных ног и почти ничего не видел вокруг. Кажется, он упал на колени, потом на живот и пролежал так некоторое время. Слушал, как над ним звенело железо, и кричала разрываемая плоть.
Потом Магнус почувствовал, как чьи-то сильные руки поднимают его.
— Может, вытащить?
— Сейчас, подожди…
Он увидел перед собой лица Кнорре и Лиса и улыбнулся. Крики и звон оружия доносились откуда-то со стороны – викинги окончательно смяли оборону и прорвались к заветной цели.
— Тебя проткнули дротиком. Ты умираешь.
— Топор… — с неимоверным трудом прошептал Магнус.
— Он у тебя в руке. Мы победили…
— …а ты славно сражался, — Уве Арвидссон наклонился к Магнусу.
Магнус увидел собственную руку, сжимавшую рукоять секиры.
— Я мог бы дать меч, — произнес Уве, — но тебя пропустят и с твоим оружием. На нем кровь врага.
Магнус попытался кивнуть головой в знак согласия.
— Готов?.. Давай, Кнорре.
По телу разлилась волна облегчения, словно все мышцы были до предела напряжены, а сейчас вот расслабились.
Нестерпимо хотелось закрыть глаза, но сквозь густую пелену облаков пробились несколько бледно-золотистых лучей.
Магнус уже едва слышал разговоры вокруг и ничего не видел кроме света. Его звали туда, наверх. И он поднялся… выше… потом еще… все тише голоса викингов, все ярче разливающийся вокруг свет…
…сквозь сомкнутые веки настойчиво пробивалась краснота аварийного освещения.
— Эй, Майнф, профыпайфя!
К черту, Струмпфель, ради всего, что свято в этом мире, иди к черту!!!
Конечно, никуда Струмпфель не пошел, пока не растормошил Майнца окончательно. Когда минер начал свой рассказ, Майнц еще не вспомнил кто он, где и почему, поэтому из услышанного понял не все.
Впрочем, суть до него дошла.
Они попали в полярный пузырь – километровую полость между вечными льдами и океанской водой. Пузыри образовывались после применения новейших зарядов, с переменным успехом использовавшихся воюющими сторонами для уничтожения субмарин, под полярными льдами. Мощный взрыв и огромная температура в считанные секунды испаряли накопленные веками пласты льда. Образовавшиеся полости сохранялись уже не один год.
Вот в такой «подледной пещере» всплыл их корабль.
Ошалевший от нехватки кислорода командир сумел-таки привести лодку в пузырь и включить вентиляцию. И спас их всех.
Теперь, по словам Струмпфеля, корабль должен был проторчать в пузыре около суток – за это время можно восстановить запасы воздуха и наметить путь для выхода в свои воды. Судя по всему, они были уже довольно близко к дому, несколько часов тому назад казавшемуся недостижимым.
— Так фто радуйфя, парень – войне конеф!
Войне конец. Идем домой.
Майнц перевернулся на спину. Прямо перед глазами аварийным светом краснел грязный пластик потолка. Внизу Струмпфель лопотал о чем-то еще…
Негромко и отчетливо Майнц проговорил:
— Черт бы все побрал. Проклятье, черт бы все побрал…