Лиловая подводная лодка.

— 1 —
Я села к нему почти сразу.
На это «почти» не потребовалось и пары секунд: рядом остановилась тёмная иномарка, дверь раскрылась, я услышала «садитесь» и шагнула к двери. Возможно, я всё же успела заметить, что за рулём приятный мужчина. А может, я выдумываю – ведь стекло заливало водой, дворники мелькали, как очумевшие, но всё равно не справлялись, и темень непроглядная.
Я села в машину.
— Я Вам всё здесь затоплю. – С меня лило, как с неба.
Жалкий пластиковый пакет, которым я прикрыла голову только и спас макушку, да косметику на лице.
Он достал из бардачка пачку бумажных платков.
— Спасибо, у меня есть. – Я полезла в сумку.
Но вместо платков я наткнулась на… зонт. Он благополучно лежал на самом дне. Я застыла, не зная, что делать – признаться в собственной рассеянности или проигнорировать находку.
Мой благодетель заметил паузу – пока я рылась в недрах своей торбы, которой очень подошёл бы слоган «всё своё ношу с собой», он распечатал таки пачку и расправил для меня пару мягких очаровательных бумажек бледно-сиреневого цвета с синими морскими звёздами по углам и розовым рапаном посередине. Одной рукой я приняла его предложение и промокнула щёки и подбородок, а другой – отвечая на его немой вопрос — вытянула мой любимый, такой маленький и незаметный, клетчатый зонтик.
Мы засмеялись.
Зонт я кинула назад, в тёмные глубины, тут же радостно и бесследно поглотившие его, и принялась приводить себя в порядок.
Водитель снова проявил предусмотрительность и откинул козырёк с зеркалом с моей стороны. С макияжем всё было в порядке, волосы распушились и закурчавились от влаги, глаза блестели – то ли от ещё не успевших улетучиться следов улыбки, то ли всё от той же влаги. А может, от хорошего настроения.
Я повернулась к нему:
— Я готова.
Он улыбнулся, чуть задержал на моём лице взгляд, погасил лампочку, и мы тронулись.

До города было километров пятнадцать, и можно было пока не обсуждать тему направления движения.
В душе плескалось и громоздилось – куча не пойми чего. Похоже на свежеприготовленный пунш: лёгкий градус и привкус неведомых плодов — чуть туманит сознание и возбуждает аппетит.

Я заметила, что звучит музыка — звук, видно, уменьшили, когда приглашали меня сесть, но старые добрые Uriah Heep своей ошеломительной Sympathy прорывали любые заслоны.
— Можно?.. – Я потянулась рукой к регулятору, но не могла сразу сообразить, на что же нажимать: на панели было множество кнопок и горело множество красных и зелёных циферок и символов.
— Громче? – Спросил мужчина.
— Если можно…
Он сделал громче.
— Ещё?
— Ну, если Вы не…
— Я не против. – Он улыбнулся и сделал совсем громко.
Вот это был звук! Теперь уже не внутри меня — я сама плескалась в вибрирующих упругих волнах, меня подбрасывало и переворачивало и уносило куда-то за пределы материального мира.

Закончили Uriah Heep, мужчина потянулся к кнопкам – вероятно, чтобы убавить звук. Но тут же вступили Credence, не менее темпераментно: I put a spell on you-u-u-u!..
— Ой! – Сказала я, пытаясь перехватить его руку, и тут же прикрыла лицо рукой и засмеялась. — Простите.
— За что?
— Ну… это, наверно, нескромно с моей стороны.
— Нескромно наслаждаться музыкой?
— И это тоже. Возможно, Вам мешает?..
— Разве музыка может мешать?
— Ещё как может!.. некоторым. Но мне даже спать не мешает.

Конечно, я вела себя не подобающе и возрасту – мне не двадцать уже, и обстановке – ну, выручили, выдернули из-под дождя, так сиди тùхонько-скромненько. А причиной моего возбуждения было приподнятое настроение, которое не смог испортить даже внезапно рухнувший на меня вечерний ливень, грозивший смыть с лица тщательно выверенный макияж «для особых жизненных ситуаций» — как говорится в толстых журналах для бездельниц — и вообще превратить меня из расфуфыренной дамы средних лет в общипанную пожилую курицу, что было бы ну совершенно не к месту, ведь направлялась я…

— Куда Вас доставить?
— До первого на Вашем маршруте метро…
— А если точнее?
Я назвала улицу, но она была длиннющей, и одно её название ни о чём не говорило. Разумеется, он спросил номер дома. Я сказала. И тут же добавила, что не стоит беспокоиться, я прекрасно доберусь до места пешком, мол, зонт-то нашёлся… – рефлексивная дань хорошим манерам, которые я сама же и попрала с самого начала.

— Вы опаздываете?
— Нет… А что, похоже на то?
Ну зачем вот эти всякие добавочки!? Спросили – ответила, сиди дальше!
— М-м-м… Да нет, не похоже.
Он повернулся ко мне и снова улыбнулся, чего не следовало бы делать под таким ливнем… В смысле – поворачиваться. А улыбаться… хм… улыбка у него очень милая.
— Вы не возражаете, если мы на заправку заедем, я последний раз заправлялся в … – И он произнёс название города, до которого почти пятьсот километров!..
— Конечно, не возражаю. – Сказала благовоспитанно я. И тут же перечеркнула начавшие было проклёвываться хорошие манеры. – Из командировки?
— Нет. – Коротко ответил он. И добавил, вероятно, для вежливости: — Дела. – И, чтобы быть совсем уж лордом: — Личные.
— А-а… – Сказала я, не раскрывая рта. Получилось «кх-гх-м-м».

Мы повернули по указателю к заправке, и впереди замаячило ярко-жёлто-синее зарево, безжалостно, но вполне живописно размазываемое дворниками по стеклу. Через полминуты оно приобрело более конкретные очертания, и мы въехали под навес.
Мой лорд вышел.
Хлопок двери – очень тихий такой «чпок» — обдал меня свежей влажной волной, перемешанной с весьма серьёзным парфюмом.

Приятный мужчина. И дорогой – машинка не хухры-мухры… Назвала бы марку, да рекламу за так делать не хочется. Не порш, конечно… но, если проиндексировать с учётом наших дорог, то – почти. М-м-м… молодой – лет до тридцати пяти. Стало быть, игривое настроение за кокетство не примет – я ему в мамы гожусь, моей собственной малышке уже тридцать два… Не хотелось бы, правда, думать о своём возрасте… но, что поделаешь! К тому же период перехода и адаптации в новую… не так возрастную, как внешностную категорию, я уже пережила пару лет тому.
Ну, меня и разбирает, право, сегодня! До встречи ещё часа полтора…

А вот и мы. Ох, хороши… Не красавчики какие смазливые… Хм! Ёлки-палки, как хороши!..
Нет, женщины на таких не вешаются. Напротив даже: те женщины, которые вешаются на мужчин, таких если не избегают, то просто не замечают. С такими нелегко — с ними по верхушкам не попрыгаешь. Такие мужчины для меня.
Глаза глубокие. И лет-то побольше, чем мне показалось! М-да!..

— Что Вы сказали?.. О, да, с удовольствием! – Он предложил по чашечке кофе в постель… кх-м, в машину.
Отогнал нашу тёмно-лилово-металликовую – теперь я рассмотрела цвет — крепость к месту стоянки, и вышел снова.
Я воспользовалась случаем и заглянула в зеркало. Всё в порядке… насколько это возможно в мои преклонные летà… И всё тот же блеск в глазах.
Развернёмся им навстречу… вот так… плащом животик ненавязчиво задрапируем… волосы на ближнее к нему плечо перекинем… Моими духами пахнуло… тоже, между прочим, не хухры…

А вот и кофе! И дивная конфетка в хрустящем целлофане – круглая и белая, как маленький снежок… Тоже не для рекламы, но все догадались.
Кофе весьма недурён для придорожного кафе. Даже не в разовом пластике, а в фарфоровых чашечках. Как положено.

Выпили молча. Под шум дождя.
Мне стало окончательно ясно, что мужчина, спасший меня от разверзшихся хлябей, во-первых — слегка утомлён и весьма удручён, во-вторых — гораздо старше, чем мне показалось, но всё же явно моложе меня, и в третьих — довольно приятен в манерах и вполне интеллектуален, а вовсе не примитивно крут, чего вполне хватило бы для такой оснастки…
Как я всё это поняла, если мы провели пять минут в полном молчании? Разрешаю отгадать с трёх раз!

Он отнёс чашки и вернулся с запахом сигарет – видно, покурил по пути. Тоже приятный штрих – меня смущают некурящие мужчины. И я бы, впрочем, закурила, но мне не предложили.
Тихо мурлыкнул, заводясь, мотор, и прервавшаяся музыка зазвучала снова. Теперь это были тёмно-лиловые, как мы их когда-то звали, в слегка изменённом, против начального, составе — с новым умопомрачительным вокалом.
— Что это за волна? – Спросила я.
— Это диск. Сборный.
— Довольно длинный.
— Эм пэ три. На семь с половиной часов.
— А-а-а… И все семь с половиной – вот такой замечательный коктейль?.. И Вам нравится?
Он сказал с улыбкой:
— На оба вопроса ответ — да.
— По-моему, Вы слишком молоды, чтобы любить подобную музыку.
Ну вот, началось… А ведь я не собиралась…
— Хотите сказать, что Вы старше меня?
Х-м-м… Достойный лорда ответ.
— А Вы хотите сказать, что моложе?
Это уже водевилем отдаёт, дамочка…
Мой собеседник оказался умнее:
— Какая разница, кому сколько лет. – И коротко глянул на меня. – Правда?
— Правда. – Сказала я и как-то подуспокоилась.
Не время сейчас для флирта – не то настроение у моего спутника. Да и я не в том возрасте… Ну, ладно, ладно! Ладно… просто не те обстоятельства у меня сейчас.

В стекло били не утихающие потоки весеннего ливня. Мы молчали. Звучала музыка – аккомпанемент, иллюстрация, свидетель всей моей юности… Да что там юности!.. я по сей день с этой музыкой.

Забавные порой бывают в жизни совпадения! Только я подумала о том, как похожа наша нынешняя ситуация на кадры из Лелюшевского фильма, как оркестр Поля Мориа затянул ту самую мелодию!..
Но это, оказалось, ещё не всё…
Мой сосед по подводной лодке усмехнулся:
— Я как раз вспомнил этот фильм.
Я засмеялась:
— Не поверите? Я тоже.
— Поверю. Что ж тут мудрёного! Случайные попутчики… Мужчина и женщина… под дождём в автомобиле.
И вдруг в этом самом автомобиле стало совсем тесно. Как в том, другом…
Нет, мне это совсем ни к чему! Ни сейчас, ни вообще.
Но почему?.. Что значит – ни к чему?

А Джаггер уже шепчет на ухо чужой жене: Angie… Angie…
Я ж под неё в своего мужа влюблялась на четвёртом курсе… И у Ирки на дне рождения под неё мы поцеловались впервые… На кухне… Весной.
Потом было лето и July Morning – мы все дурели тогда от Uriah Heep… И нашу малышку под них зачали… Может, потому и хороша так – и формой, и содержанием, и так гармонична… Наверно, в этом что-то есть. Как ты там, моя маленькая?.. Давно не виделись… Будь счастлива! Ну, хотя бы, как я – это уже не плохо. И муж пусть тебя любит, как твой папа меня любил.

— Вы Мураками читали?
В первый момент вопрос меня удивил, честно говоря. Но тут же я поняла ход его мысли, его ассоциации.
— Вы о Рю или о Харуки?
— О Харуки.
— Харуки читала. – Я засмеялась. – Полагаю, Вы тоже, иначе не спросили бы. Как он вам?
— Забрал.
— И меня забрал.
У меня тут же мурашки по коже пошли. И ком к горлу подкатил – такая вот реакция на это немудрёного японца.
Я повернулась к спутнику.
Правда, очень усталое лицо. Понятно — за рулём, как минимум пятьсот километров… А то и больше.
Он тоже глянул на меня.
Глаза хорошие. Если подобной музыкой и литературой увлекается – ничего удивительного. И при этом – бизнесмен? Интересно, в какой области? А может, учёный?.. Или писатель?

Опасное это место – автомобиль! Да ещё под дождём. Опасней, чем купе на двоих. Не зря меня муж научил и в такси, и в попутку садиться только сзади. Знал, о чём беспокоился! Даже после того, как всё кончилось, после развода, помню, если приходилось с ним ехать куда, я только сзади к нему в машину садилась. Пару раз в начале села на своё обычное место, сразу поняла – не стоит, опасно… Главного назад не вернёшь, а так, длить агонию – зачем?

Мы въехали в город. Дождя не было, город сиял отмытыми мостовыми и пронзительными огнями.
— Остановите у метро, пожалуйста, это как раз моя линия.
— Вы не рассердитесь, если я всё же до места Вас довезу?
— Мне неудобно…
Он промолчал.
Ну конечно, я бы разочаровалась, высади он меня у метро.

— Вот сюда. Спасибо.
Он заглушил мотор.
Мне не хотелось с ним расставаться. Да! Мне не хотелось никуда идти! Даже на эту долгожданную, многообещающую и волнующую встречу!
— Спасибо Вам. Большое.
— И Вам спасибо.
Я засмеялась:
— Мне-то за что?
— За приятную компанию.
— Мне тоже было очень приятно. Правда. – Сказала я и смутилась чуть не до слёз. – Спасибо.
Но открыть дверь и выйти я не могла.
Почему он не предлагает встретиться? Может, самой это сделать? Я ведь всегда так и поступала – все первые шаги исходили от меня. А тут – ступор. И он молчит.
Ну и ладно! Как хочешь! Я потянулась к ручке двери:
— Всего Вам доброго. Вам стоит отдохнуть, Вы устали.
— Вы правы. Я так и сделаю.
— Спасибо ещё раз.
— Не стоит.
— До свидания.
— До свидания.

Я вышла.
Клак — чпок! До чего же мягко, даже нежно, всё работает в дорогих машинах!..
Он не окликнул.
Я вошла в арку. Тишина за спиной.
Я выждала и выглянула на улицу. Он сидел, откинувшись на спинку кресла.
Мне захотелось броситься назад. К нему. Но я не сделала этого.

* * *

У Ирки дым коромыслом. Да, у той самой Ирки — моей подруги с яслей, одноклассницы, однокашницы и коллеги. Ей сегодня пятьдесят пять.
Мне велено было прийти за полчаса до назначенного гостям времени, во всей красе, в подготовке не участвовать, чтобы внешность не попортить. Дядька её овдовевший, видите ли, на меня глаз положил – не помню уже, где, но недавно совсем – заинтересовался. Впрочем, меня-то он знает давно, лет десять — как из Приморья сюда переехал — у Ирки и виделись несколько раз. Но мы все при мужьях да жёнах были до недавнего времени. Категория возрастная хоть и одна, да по статусу мы не ровня, в разных социумных нишах, как теперь говорят, тусовались. Он – полковник каких-то там родòв, нынче при штабе служит… А, вспомнила — пограничник. Молодой, на два года всего старше нас, бравый такой, спортсмен – лёгкой атлетикой занимался, разряды какие-то имеет. Приятный весьма внешне и не дурак, здоровый образ жизни ведёт: зарядка, природа, витамины. Только вот к военным у меня… как-то душа не лежит. Не знаю даже, почему, объяснения нет. И к некурящим. И к зарядке утренней тоже…
Сказать, что я сильно замуж рвусь, не могу. Так, для поддержания тонуса, разве… А может, что и получится. Старость коротать вдвоём всё же веселей. И материальная сторона – увы, не последнее дело.
Господи!.. Да о чём это я?! Старость! Какая старость?! Я и старость — понятия несовместимые! По крайней мере, в ближайшие пятьдесят лет. Материальная сторона… ой, меня сейчас вырвет!..
Ладно. Успокоились! Просто проверим свои женские способности. Я после развода себе ещё ни разу не позволила, между прочим… А уже два года прошло. Ну, не то чтобы я мораль блюду – чепуха всё это! – просто никто меня пока не раскочегарил до такой степени, чтобы…
Как не раскочегарил? А сегодняшний спаситель? Кстати, как он там — бедный, усталый?.. Какой же приятный мужчина! Фу, пòшло прозвучало. Лучше так: вот это мужчина! я бы в него влюбилась! Просто, очертя голову!.. А может, уже влюбилась?.. Неужели не встретимся больше? Жаль… Город большой… Да и отсюда ли он вообще? Может, проездом? Если судьба – встретимся, я знаю! Даже на другом конце земли – если судьба. А если нет?.. Тогда и жалеть нечего! А ведь жаль… Ой, как жаль. Просто хоть плачь…
И я заплакала. Бо-оже мой — как же я разревелась!..

Ирка потащила меня в ванную.
— С ума сошла?! Что с тобой? Посмотри на себя! Пришла – ягодка, а не баба! И – на те! Сейчас нос распухнет! Да что с тобой? Родная моя… Ну, что с тобой? Волнуешься что ли? Да он у тебя в кармане! Он мне говорил. Даже невзирая на красный нос!
— Так и сказал?.. У-у-у… – Выла я.
— Так и сказал. Всё! Хорош! Разошлась невеста! Быстро – холодную маску… сейчас лёд принесу… Вон, уже народ повалил… Красься сейчас же! Я пошла гостей встречать.

Я привела себя кое-как в порядок. Только глянула в последний раз в зеркало, снова как разревусь…
Влетела Ирка. Увидела новые потёки свежей краски под глазами.
— Тебя по щекам отхлестать? Чтоб в себя пришла?.. Ну, Симонушка, ну что с тобой?
— Я влюбилась.
— Боже мой! Когда ты успела?
— Час назад.
— Господи! В кого?!
— Не знаю. – И я снова заревела.
Ирка не стала церемониться, наклонила меня над раковиной и принялась смывать второй вариант боевой раскраски для особых жизненных ситуаций. Промокнула мне лицо ледяным полотенцем и вышла. Через минуту она принесла стопку коньяку и заставила выпить.

Меня, естественно, посадили рядом с Ростиславом Евгеньевичем. Он, естественно, вёл себя как уже вошедший в права владения. Деликатно, конечно, но вполне конкретно.
Иркина мама, Мирослава Евгеньевна, поглядывала на нас тоже совершенно конкретно – с тихой умильной радостью. Её младший братик – любимец и гордость их большой славной семьи. Славной во всех отношениях: славный некогда папа, Иркин дедушка, Евгений Ростиславович, учёный-филолог, славный дедушка-прадедушка, капитан парусного судна ещё при царе — плюс пятеро славных детей. Мирослава, Болеслав, Владислава, Ярослав и Ростислав – и ни одного слесаря! Или товароведа овощного магазина, на худой конец.
Чем её радовала такая партия для братика, как я? Ума не приложу!

Первые тосты отгремели залпами шампанского и отзвенели хрустальными бокалами. Массовики-затейники с нашей кафедры, руководящие юбилейным процессом, объявили перерыв. Я рванула на кухню – покурить и отдохнуть от тотальной опеки.
Ирка, конечно – за мной.
— Ну, что – прошло?
— Не-а. Только началось.
— Что ж теперь Ростиславику, наизнанку выворачиваться?
— Не стоит. Я попробую… – И осеклась. – Господи!
Ирка проследила за моим взглядом:
— Что?.. Что ещё?!
В другом конце двора, напротив Иркиного окна стояла наша лиловая подводная лодка со спящим в ней капитаном дальнего… очень дальнего плаванья.
— Я сейчас. – И я бросилась из квартиры.

Он и вправду спал – откинул своё кресло и спал. Галстук ослаблен, верхние пуговицы сорочки расстёгнуты, руки на груди скрещены, дышит глубоко и ровно…
Я не хотела его будить. Но на улице было ещё не слишком тепло, а я выскочила, как была – в своём вечернем наряде и на шпильках.
Я обошла машину и тихонько попробовала дверь. Клак! Какая халатная беспечность! Какая милая оплошность!..
Он не слышит. Так устал! А если бы это была не я, а злоумышленник?..
Услышал.
— Простите! Я не хотела Вас тревожить. Я… я замёрзла.
Он недоумённо посмотрел на меня. Потом улыбнулся. Поднял спинку кресла. Глянул на часы.
— Почти два часа проспал.
— Вы всё время здесь?..
— Мне некуда ехать… Пока, во всяком случае.
— Поехали ко мне! – Я не успела даже обдумать приличность такого предложения.
— А мы разве не у Вас?
— Нет. – Я засмеялась. – Мы у моей подруги. У неё юбилей… Ой! – Опомнилась я. – Вы, наверно, голодный… А от меня, наверно, шампанским… Ну не будете же Вы ночевать в машине! У меня трёхкомнатная совершенно пустая квартира. Я Вас покормлю. Не возражайте! – Впрочем, он не очень спешил это делать. – Я сейчас!

Я влетела к Ирке. Затейники уже рассаживали народ на второй присест.
— Ир! На минутку! – Мы зашли на кухню. – Прости меня. Я тебе всё-всё!.. Потом!.. Ну, ты же моя родная, единоутробная подруга! Ты женщина, наконец! Ты не можешь меня не понять!.. Он меня спас, между прочим! Я не могу его бросить! Сюда тоже не могу привести – ты же понимаешь…
Но Ирка уже собирала мне пакет с едой.
— Водку? Коньяк? Шампанского?..
— Моя ты драгоценная! – Я едва не плакала от распиравших меня чувств. — Я тебе всё-всё потом… Прости.

* * *

— Раздевайтесь. Проходите. Я на кухню. Хотите в душ? Или ванну примите… Вот только мужского у меня в доме ничего нет, чтоб вам переодеться.
— У меня всё с собой. – Он потряс объёмной сумкой – дивной сумкой из натуральной кожи, моей мечтой, можно сказать, я к такой уже лет десять приглядываюсь, да цена кусается.
— Вот здесь располагайтесь. – Я провела его в дочкину комнату. – Шкаф почти пустой… располагайтесь.

Я накрыла стол в гостиной, приготовила своему постояльцу постель, а он всё не выходил. Заснул? Послушала – нет, плещется.
Появился — свежевыбритый и благоухающий, в джинсах и джемпере – по-домашнему.
— Ничего, что я в таком виде? Устал от костюма…
— Просто замечательно! Ничего, что я так?.. Не успела от вечернего наряда устать. Да… не пора ли нам?.. – Я протянула руку. — Симона.
Он улыбнулся:
— Очень приятно. Олег.

Мы ели какое-то время молча. Впрочем, я не была голодна. А гость мой, похоже, желудок свой заправлял ещё раньше и дальше, чем бензобак.
Выпили шампанского за мою подругу. Потом – за дождь. Потом я сварила кофе — после того, как Олег меня убедил, что спать он не хочет, а захочет, так никакой кофе ему не помешает.
Но спать мы не захотели ещё очень долго. Мы проговорили часов до четырёх. А когда всё же разошлись, я не смогла уснуть. Я лежала, глядя в потолок, и почти беспрестанно плакала. Подушка промокала, я переворачивала её, потом брала другую…
Отключилась я, когда с соседнего перекрёстка стали слышны трамваи, и солнце поднялось над крышами.

Я проснулась, тем не менее, первой. А может, Олег не выходил, пока меня не услышал?..
Было около десяти. Мы завтракали на кухне.
— У Вас есть сегодня дела? – Спросил Олег.
— Встреч никаких. А дела мои… они всегда со мной. Но ничего срочного. Можете…
— То есть, Вы будете дома?
— Могу быть, могу не быть. Лучше скажите, если Вам что-то нужно. Я к Вашим услугам.
— Да нет, помощи мне не требуется. Мне нужно заняться разведкой и кое-какими формальностями, от этого будут зависеть мои дальнейшие планы. Вы не против, если я до вечера оставлю у вас свои вещи?
— Ну конечно! О чём вы!.. А что вечером?
— Если всё пойдёт удачно, будет, где остановиться… или сниму гостиницу.
— А если не удачно?
— Не знаю. — Он опустил глаза. – Возможно, буду проситься к Вам ещё на одну ночь.
— Вам о-очень долго придётся проситься. – Я сказала это таким тоном, что он вопросительно и почти испуганно посмотрел на меня. – Потому, что Вы меня обидели. – Сказала я, глядя на него.
Он понял, в чём дело, и улыбнулся:
— Простите.
— Прощаю. Езжайте. До вечера.
Я дала ему свои телефоны, взяла его номер и сказала, что, как максимум, могу отлучиться к Ирке, но не надолго, и чтобы он звонил немедленно, как только будет знать исход сегодняшнего мероприятия.
— Ну, и просто так, звоните. Я переживаю за Вас.
— Спасибо. Обязательно. – И ушёл.
Я проводила машину взглядом из окна его… дочкиной спальни и пошла в свою, плакать дальше.

Позвонила Ирка. Я рассказала ей всё по телефону. Приехать она не могла — вот-вот ближний круг на обед соберётся, а я не хотела туда. Я никого не хотела видеть. Кроме.
— Ну, и что ты ревёшь?
— Не знаю, Ирка! Как начала у тебя, так остановиться не могу.
— Плохой это признак, дорогая. Аналогичный случай был в Тамбове… Помнишь мою давнюю любовь?
— Помню, ты говорила, я тогда понять не могла… А сейчас вот сама… Прямо извержение…
— Что я могу тебе сказать? Я с тобой. Я люблю тебя. Сказать тебе «брось» не могу. Сердцу не прикажешь. А вдруг радостью обернётся?
— А вдруг…
— Так или иначе, теперь только вперёд. И глупостей не делать. Так?
— Так. Хотя… когда же ещё глупости делать, если не сейчас? Нельзя ж совсем без них жизнь прожить…
— Ростиславик расстроился. Соврать пришлось.
— Ой, как мне это сейчас до лампочки!
— Ой, как я тебя понимаю! Если б ты клюнула на него… ну, прости, я бы тебя не поняла, честно!
— Ах, ты, паршивка!.. Что ж ты меня тогда сватала?!
— Да не я, говорю ж тебе, мамуля моя.
— Наташку надо ему мою подсунуть, ну, старую деву, ты знаешь. Вот парочка будет: утренние пробежки, аутотренинг, релакс, отвары трав на ночь…
Мы повеселились по этому поводу, и я слегка отошла.
— Спасибо тебе, Ир. Прости меня.
— Всё хорошо. Целую. Пока.
— Пока. Целую.
И мне вдруг окончательно полегчало. Акуна матата! Так или иначе.

* * *

Когда он сказал «я беден, как церковная мышь», я засмеялась и сказала, что, наверное, это какая-нибудь Ватиканская церковь.
Он тоже засмеялся и сказал, что у этой мыши даже церкви теперь нет, только и осталось — машина, то, что на ней, мыши… на нём, то есть, да крошки в карманах. Пластиковая карточка с мелочью сотен в шесть-восемь и, если удастся какой-то счёт спасти, так ещё несколько тысяч евро. Ничего себе, мелочь, подумала я скоропалительно, но потом поняла: разные масштабы жизни, всё закономерно.
Нет, с такими глазами в бизнес забираться противопоказано. Хотя… там ведь, в основном, жена бывшая всем заправляла да её семейство. А он – интеллигент, на своей репутации всё дело держал. Доверчивый до глупости — вот и обвели его вокруг пальца. Ещё не известно, сама ли жена с собой покончила… Это он с похорон едет.

Но я-то у Ирки ревела – ещё знать ничего не знала! Да и ночью и сейчас не над его же тяжкой судьбиной убиваюсь. А что тогда? Не знаю… не знаю. Просто душу тянет… ну просто клещами и тисками… Может, правда, сердце безнадёгу чует?
Как у Ирки тогда – так ничем и закончилось, только крови со слезами пролила море. А ведь в начале всё прекрасно было – просто сказка, ну ни дать, ни взять — плохое кино! А она ревёт, дурёха. Сначала мы думали – от счастья. Потом поняли – от счастья не плачут месяц и другой. И точно: полгода — и конец. Как чуяла. А может, наоборот – наплакала-накликала?.. Мысль-то материальна!..
Тогда – хватит! Только позитив в сознании!
Кстати, скоро пять, Олег может вот-вот вернуться. А ну-ка – в ванную!

Его бритва, одеколон, щётка зубная… Всё дорогое, добротное. Рубашка… пахнет приятно… Полотенце даже с собой взял… пушистое, тоже пахнет приятно. Он им вытирался…
Стоп! Спокойно. Не впадайте, женщина, в преждевременный экстаз… И плакать не надо! Ну что это такое!? Может, климакс близится?..

Запиликал мобильный. Высветилось: ОЛЕГ.
— Да, Олег, слушаю Вас.
Он сказал, что всё хорошо, будет в течение получаса.
Я сказала: жду с нетерпением.

На душе расцвели подснежники. Это сразу же отразилось на лице. Вот и хорошо, так держать!

* * *

Он пришёл с полными пакетами всякой всячины.
Я вопросительно посмотрела на него.
— Отпразднуем маленькую удачу.
— По-моему, вы всю свою маленькую удачу вот сюда… – Я показала на пакеты. – …Вот сюда и спустили.
Он усмехнулся, а я добавила:
— Хотя, вероятно, у нас с Вами масштабы разные.

Этот вечер был не похож на вчерашний. Мой гость был оживлён, и если бы не его сдержанные манеры, можно было бы сказать – игрив. Он не стал рассказывать, что за удача ему улыбнулась. Сказал только, что это ещё не всё, что появилась другая надежда. Но кроме этого появилось и нечто более важное: осознание суетности, неполноценности и ограниченности его существования…

Не так давно мы с Иркой – всю жизнь задумывавшиеся над такой тривиальной, но неразрешимой темой, как смысл существования конкретной личности и человечества в целом – начали подбираться к ответам на свои вопросы. Если до недавних пор в нашем распоряжении были только философские труды идеологов материализма, потом – Библия и её толкования религиозными идеологами, то сейчас открылись несметные богатства «независимой» духовной литературы, которую мы то рвали друг у друга из рук, то зачитывали одна другой целыми страницами по телефону. Так что его размышления мне очень хорошо знакомы.

Он рассказал… нет, это слишком громко сказано – несколькими короткими фразами он дал мне понять, что на протяжении вчерашнего дня, проведённого за рулём, он переосмыслил всю свою сознательную жизнь: и дело, которым занимался последние десять лет, и отношения с женой и дочерью, и даже с самим собой. Подозреваю, что, если бы он был чуть разговорчивей, я могла бы узнать много любопытного. Но с большей непосредственностью он говорил на общие темы, нежели о себе.
Мы вновь завелись — как на музыке. Это была та же перекличка: словно паролями мы перебрасывались именами, терминами, понятиями. И здесь у нас был один общий знаменатель.
Всё с большим интересом мы всматривались друг в друга. Всё чаще замолкали, и всё теснее становилось в комнате…

Я поднялась под предлогом убрать со стола, предложив гостю покурить, если у него есть желание – и вышла на кухню.
Олег пришёл за мной почти тут же. Я стояла у раковины и мыла виноград. Он встал рядом, прислонившись к дверному косяку. Я закончила своё дело и сложила фрукты в миску. Спрашивать его, не нужно ли ему чего, зачем он пришёл и так далее, было бы абсолютно глупо. Мы оба прекрасно понимали всё – и почему вышла я, и почему он последовал за мной. Я просто стояла у раковины, повернувшись лицом к нему и глядя на полотенце, которым тщательно вытирала и без того уже осушенные руки.
Он сделал шаг ко мне, забрал и положил на стол полотенце. Потом едва коснулся рукой моей щеки.
— Если я не то делаю, остановите меня. – Тихо сказал он.
Я подняла лицо и положила ладонь ему на грудь.
— Давайте на ты?
— Давайте. – Сказал он.

* * *

Я говорила, что живу без мужчины почти два года?.. Говорила. Не сказала только, что это весьма нелегко было для женщины моего склада. С одной стороны – я не ханжа, и секс всегда был моим любимым занятием, с другой – секс без любви, или, как минимум, без близких дружеских отношений для меня абсолютно невозможен. В этом смысле я совершенно не вписываюсь в стандарты, бытующие на страницах глянцевых журналов для шалуний и баловниц, кишащих разнообразными советами женщинам. Одиноким, в частности.
Моя замужняя жизнь сопровождалась гармоничными физиологическими отношениями, и три моих измены – одна по жуткой влюблённости, другая по случайности, а третья из любопытства – только укрепили привязанность к мужу и убеждённость в необходимости супружеской верности лично для меня.
Расставшись с мужем, я попыталась восстановить отношения с мужчиной, с которым мы были близки какое-то время… С тем, с которым из любопытства. Мы были коллегами несколько лет, у нас было множество общих интересов и… как бы это сказать… одна волна, что ли — мы общались порой без слов. Однажды нас занесло. Это было замечательно – в постели мы тоже были на одной волне, на одной частоте. А главное, не было тоски при расставании и ожидании встреч – просто: праздник жизни, который всегда с тобой. Потом он уехал на несколько лет. Потом вернулся, но работали мы уже в разных местах.
Когда я осталась одна, я долго думала, прежде чем позвонить. Подвернулся повод – его день рождения, который рядом с моим – на день раньше. Я позвонила, поздравила. На следующий день мы встретились, поужинали в ресторане – это было его поздравление мне. И я поняла, что дважды в одну реку… не возвращайтесь к былым возлюбленным… — ну и так далее. Он был уже не тот. Мы были уже не те. Хотя он и предложил вспомнить старое, но у меня ничего не дрогнуло внутри. А без этого я не могу. Я чем-то отговорилась тогда, а потом всё забылось.
Мы по-прежнему звоним друг другу в Новый Год и дни рождения. Между нами всё та же теплота и абсолютное понимание. Но больше мы не виделись – вскоре после того он уехал навсегда.

* * *

Если с учётом моего столь долгого одиночества разделить произошедшее на двадцать восемь, то всё равно – это было здорово!
В самом начале я по оплошности – ну да, потеряла навык, вот и крыша съехала! — опередила его на полшага. Он тут же, без сопротивления уступил мне инициативу. Похоже, он остался не просто доволен, а ещё и приятно удивлён. Скажу без ложной скромности, я умею доставить наслаждение мужчине – такое же, как себе, а может и большее – я в любовных отношениях без комплексов.
Потом мы говорили, говорили… И Олег был уже другим.
Да, я всегда знала – постельное общение ни с чем… почти ни с чем не сравнить, если двое увлечены обоюдно и отдаются друг другу на равных.
Потом капитаном был он. И тоже меня удивил: откуда… ну откуда он знает, что мне так, а что не так?.. Хотя вопрос, конечно, риторический.
А потом, разумеется, я снова плакала, не объясняя причины. Тем более что я её и не знала. Мой деликатный мужчина истолковал это, видимо, как-то по-своему и ничего не спрашивал, гладя меня по волосам и целуя в висок.

* * *

В субботу у меня в час занятия – одна пара. Олег предложил отвезти меня в институт, а потом забрать.
Мы ехали по солнечному городу. Я смотрела на него всю недлинную дорогу. Он изредка поворачивался ко мне и улыбался.

Меньше двух суток прошло с того тёмного дождливого вечера, а мир изменился так резко: теперь вот солнце и день. И мы совсем другие. Правда, мне по-прежнему пятьдесят пять, а ему – сорок четыре. Но это уже неважно.

Ирка была на кафедре – у неё тоже в час пара.
— Всё ясно, дорогая. – Сказала она, глянув на меня, и обняла.
— Правда? – Спросила я и смутилась.
— Как Божий день. Всё ещё плачешь?
— Иногда.
— Ну, это уже лучше.
У нас не было больше времени, и мы договорились на днях повидаться.

После занятий нас встречали: меня Олег на… на своей машине, Ирку – муж на жигулях. Но это так, ни к чему.
Вышли вместе. Я подошла к её Ваське, мы чмокнули друг друга в щёчку и обменялись парой дежурных фраз. Мы с ним были своими до безобразия и знали друг о друге всё и даже больше. За тридцать-то пять лет!..
Ирка два раза пыталась уйти от него. В первый раз дети были неподходяще маленькими – восемь и три. Подумала она, подумала, да и осталась. А во второй, семь лет назад, уже и ушла было, да сперва матушка её всё к благоразумию призывала: ну как же, не подобает их славным семьям распадаться по иной причине, кроме смерти — а потом уже не к кому было уходить. Это та самая её кроваво-слёзная любовь была. А Васька… Васька хороший парень, но пресный до исступления – как Ростиславик.
Я сделала обоим ручкой и пошла к своему лайнеру цвета лилового перламутра.

Мне навстречу, перекрывая свет весеннего солнца, сияли тёмно-серые глаза и едва заметная улыбка на губах. На тёплых, нежных, ласковых до умопомрачения губах… Так хотелось целовать их.
Он смотрел на меня. Я — то на него, то опускала взгляд.
Я не выдержала:
— Мы так и будем?..
— Можно тебя поцеловать? – Перебил он.
— Я же этого жду. – Сказала я, и попыталась быть весёлой.
Мы утолили жажду. Сразу стало легче. Даже не смотря на то, что захотелось продолжения.
— Ты свободна?
— От всего и всех, кроме тебя. А ты?
— Я третьи сутки… как птица.
— И у тебя сегодня никаких дел?
— Нужно в одно место заехать, кое-что проверить. Хочешь со мной?
— С тобой я хочу всё.
Он молча сжал мою ладонь.

* * *

Старая часть города. Старый дом, старый двор с решётчатыми забором и воротами. Дворницкую будку уже успели употребить в качестве киоска по продаже пива, сникерсов, памперсов и прочей насущной мелочи и закрыть по причине внедрения принципов глобализации — борьбы с мелкими торговыми точками. Как след недавнего предназначения кирпичного флигелька над забитым досками окошком ещё болталась выцветшая вывеска с жутким названием, выкопанным из какого-нибудь научно-популярного справочника по морской флоре и фауне.
Мы поднялись на второй этаж. На площадке было всего две двери. На месте третьей явно читался след замурованного и закрашенного проёма.
Олег принялся отпирать массивную, обитую мятой кожей дверь. Четыре ключа, по очереди вставленных в замочные скважины – и мы вошли.
Внутри оказался весьма прилично обустроенный офис. Олег закрыл за нами дверь на ключ и цепочку. Щёлкнул выключателем – никакого результата. Поднял трубку ближайшего телефона и сказал «отключён». Потом сказал мне «осмотрись» и стал тасовать кипу вынутых и почтового ящика бумаг. Рекламные листовки и проспекты он отправлял в мусорную корзину, стоящую тут же, у стола, а письма сортировал, разложив на кучки.
Я осмотрелась. Три больших помещения на два и три рабочих стола, комната — то ли для отдыха, то ли для посетителей — с диванами и креслами, кабинет посолидней на одного, два туалета, две душевых, кухня. Я открыла холодильник – несколько коробок с соками, упаковка раздувшихся сливок, две скукоженных пачки сыра и окаменевший эклер. На окнах зачахшие растения. По всему видно, что здесь давненько не ступала нога человека.
— Это твоё? – Я вернулась к Олегу, он сидел за столом и отстранённо смотрел перед собой.
— Есть надежда, что моё. Проверю в понедельник. – Сказал он куда-то в пустоту, словно робот-автоответчик. Потом, вернувшись в реальное пространство, обратился ко мне: — Был бы свет, здесь можно было бы жить.
— Тебя что-то не устраивает там, где ты живёшь сейчас?
Он, видно, готовился к этому разговору.
— Симона. – Начал он, сосредоточенно потирая пальцем край стола. — Выслушай меня. – Он глянул мне в глаза. – Я ещё не всё знаю о своём нынешнем положении. Мне многое нужно выяснить, проверить, уточнить. Я не хочу быть тебе обузой, у меня много проблем… Я не хочу, в конце концов, навлекать на тебя…
Я не дала ему договорить:
— Олег. Я могу уйти. Просто, без обоюдных объяснений… без базаров. Приедешь, заберёшь свои вещи.
Как благородно!.. У меня начинал дрожать голос. Но плакать я не собиралась! Ни в коем случае!
— Нужно будет с женщиной переспать – я к твоим услугам. – Добавила я.
Как изящно! А?!.
Он поднялся, подошёл ко мне.
— Прости. Ну прости. Симона.
А я уже заливалась в платок…
Он попытался обнять меня. Я вырвалась и отошла в угол, к погибшему фикусу – лучшей декорации для моей скорбно вздрагивающей фигуры придумать было бы не возможно — села на подлокотник кресла и принялась сморкаться и вытирать щёки.
Не могу сказать, что я злилась или обижалась. Всё-то я прекрасно понимала: его лучшие намерения по отношению к малознакомой женщине… просто и конкретно. В душе моей был покой. Но упустить предлог избавиться от невесть с чего и каким органом начавшей два дня назад активно генерироваться слёзной жидкости я, конечно, не могла.
Я гордо поднялась и независимой походкой отправилась в туалет. Вода в кране, не в пример электричеству и телефонной связи, имела место быть. И даже двух разновидностей – холодная и очень холодная… Холодная, правда, скоро стала таки горячей.
Я отёрла лицо – макияж не сильно пострадал. Когда я встретилась в зеркале с собственным отражением, мне стало одинаково и стыдно, и смешно. Посмеявшись и постыдившись, я вышла.
— Олег. – Сказала я, не глядя на него. – Давай с самого начала и откровенно. О себе. Я женщина свободная. И в том числе от страхов, предрассудков и рефлексий. Мне много лет. У меня богатый жизненный опыт. У меня солидный духовный багаж. Поэтому, если я что-то делаю, на что-то иду, что-то выбираю, я делаю это о-соз-нан-но. – Я подняла глаза. Он смотрел на меня серьёзно, но как-то… легко.
— Я попросил у тебя прощения. Ещё раз – прости. Я тоже свободный мужчина. От многого. Но, как видно, не от рефлексий, как ты это называешь. В данном случае я бы назвал это ответственностью. Понимаешь?.. Я пока не знаю, что меня ждёт. Возможно, полное разорение. Это в лучшем случае. В худшем… – Он взял со стола, за которым сидел, надорванный конверт и сложенный лист и протянул мне.
Конверт был чистый, бумага тоже. Я посмотрела и то и другое на просвет – ничего.
— Что это значит?
— Это очень плохая весть. – Сказал он.
— Что ты имеешь в виду?
— Это наш с женой условный сигнал. Мы договорились ещё очень давно, когда дело своё начинали… Ну, знаешь, насмотрелись тогда и фильмов, и сводок, и процессов… Короче, если что, мы извещаем друг друга вот таким образом.
— Но о чём он должен сказать: получателю что-то грозит, или отправителю?
— Хороший вопрос! – Он усмехнулся. – Если лист один, значит, отправителю, если два – обоим, если три, то получателю.
— Но он не по почте отправлен. Как же узнать дату?
— По большому счёту, это уже не важно.
— Ну да. – Дошло до меня.
— Не важно, но интересно. – Сказал Олег. – Так вот. Наш ящик имеет такую конструкцию, что каждая опускаемая в него корреспонденция, падает на предыдущую. Это… – Он сделал жест в сторону конверта и бумаги. — Это лежало между прошлой пятницей и нынешним понедельником. Она по… умерла в воскресенье.
— А как вы предполагали доставлять сигнал?
— Тоже хороший вопрос! – Олег снова усмехнулся. – Если есть возможность, доставить самому, если нет – курьером.
— А где ваше… дело?..
— Где расположено наше производство?
— А у вас производство?
— Да. У нас… Впрочем, не важно пока. Так вот, оно здесь, в пригороде. А это – один из офисов. В нём уже не было большой нужды, и мы его прикрыли пару месяцев назад. Все ключи только у меня. Главный офис там, откуда я еду. Моя жена оттуда родом, там же её дядья и брат, которые участвовали в деле…
— И которые тебя обобрали?
— Да. Так вот, она оттуда порой неделями и месяцами не выезжала. Я с прошлой среды был на выставке в Москве и должен был вернуться только в нынешний четверг, она это знала. Тем не менее, каким-то образом она привезла или переправила этот пакет сюда за день-два до гибели. А в воскресенье вечером позвонил её брат и сказал… Похороны были в среду. В четверг утром я двинулся сюда.
— А как она?..
— Якобы… повесилась. В подвале. В бойлерной. В нашем… в своём доме. Мы когда-то большой дом построили там, она в нём и жила последние года три. Там места красивые… очень красивые…
— Одна?
— Жила? Одна. Кто-то был у неё… но не слишком легально. У него семья…
— Так ты хочешь сказать?..
— Честно, я настолько туп в детективно-дедуктивном аспекте… Я ничего не могу сказать, потому что мне ничего не ясно, что касается её гибели. Она была формальным директором. Брат младший – фактическим. Оба дядьки её вроде снабженцев, но контролировали абсолютно всё. Я был… что-то наподобие отдела договоров в одном лице: переговоры, контракты и всякая всячина представительская. Наши с ней проценты начали волновать родственников несколько лет тому назад. Они всё пытались устроить перераспределение. Хотя пришли в уже раскрученное дело. На наши деньги раскрученное и нашими силами. Нам просто стало не хватать людей, решили, что свои лучше чужих. – Он достал сигареты и спросил меня: — Можно? – Я тоже закурила. – Когда мы с ней развелись, то договорились, что всё остаётся по-прежнему. Я рассказывал тебе в общих чертах… Она не возражала. Ну, а они, видимо…
— Неужели можно убить родную сестру и племянницу из-за денег? Нет… я знаю, можно и за бутылку водки убить… Но они-то не того уровня, я так понимаю?
— Она из странной семьи. Очень странной. Я ничего не знал о ней, когда мы познакомились. Меня смущало, конечно, что она с родителями не контачит: ни меня с ними не знакомила, ни на свадьбе их не было.
— Ну ты-то в дело родственников брал – видел же, что за люди.
— Видел. Хваткие мужики, сметливые, шустрые. Башка на месте. То, что нам в то время и нужно было. Крутились, живота не жалели. Потом, когда выплыли на ровное течение, приосанились…
— …Времени много свободного появилось. Осмотрелись они и призадумались…
— Да. Похоже.
— А следствие было?
— Вроде было. Всё всем вроде бы очевидно. Она попивала… в последнее время особенно. Никто не сомневался в том, что это… суицид.
— А ты веришь?
— Пятьдесят на пятьдесят.
— Но как же ты всё это тогда оставил, если допускаешь убийство?
— Вот это – главный вопрос. Давай позже продолжим. У тебя есть выход в интернет?
— Ай, всё руки никак не дойдут модем купить. Дочь ругает…
— Я возьму модем и подключу тебя. Надо бы почту проверить, но… тут электричества нет. Кстати, офис этот – единственное, что на меня было оформлено из недвижимости.
— А они не будут тебя?..
— Это такие копейки по сравнению с тем, чем они завладели! Они, наверно, и не помнят о нём. Мы с женой им занимались – и выбирали, и покупали, и ремонтировали.
— Тут же две квартиры! Ну это ж не меньше, чем… боюсь предполагать, я тупая в этих делах… тысяч сто?
Олег засмеялся.
— Однажды в третьем классе на уроке арифметики учительница писала на доске задание и транслировала его вслух. И вот она диктует… мы тогда деление больших чисел с нулями проходили… диктует: сто тысяч… Тут я как свистну! От неожиданности. Такая вот реакция на большое число. Анисья Трофимовна… это учительница первая моя, оборачивается. Я, поняв, что произошло, смотрю на неё выжидающе, и тут Людка, моя соседка по парте, говорит: это я, Анисья Трофимовна, я больше не буду. Ну, та укоризненно покачала головой и всё. Пронесло. Я Людке потом говорю: что это ты решила меня выгораживать? А она: тебя бы из класса выгнали, а меня нет. Она отличница была. – Олег помолчал. – Так вот, если скажу, сколько — свистнешь ты.
— Не говори! Потом! Ничего же себе они тебя обобрали, если это – копейки!
— М-да.
— И что ты намерен?..
— Пока – отдохнуть. До понедельника. Ты не возражаешь?
И он принялся собирать что-то в большую коробку, которую достал из кладовки.
— Я не разглядел, что у тебя за компьютер, давай, заберём какой-нибудь? Они здесь мощные все… мы не мелочились.
— Не надо. Пригодятся ещё…
— Ну, если только на хлеб менять. – Он усмехнулся. — Бизнесом я больше не занимаюсь.

* * *

Ты так спокоен, сказала я, словно просто проиграл партию в шахматы.
Ты в точку попала, сказал он, возможно, даже не просто спокоен, а радостен. Это то, о чём я размышлял всю ночь после похорон и день за рулём…
Пока меня не подобрал, перебила я.
Пока тебя не подобрал, сказал он и прижал меня к себе. Ты мне как ангел послана была, ты знаешь это?
Мы все друг другу ангелы, ты же знаешь…
Да, сказал он, ничего просто так не происходит на белом свете. Не просто так всё, что произошло со мной, не просто так именно ты… Как мудрые учат: не можешь изменить ситуацию, измени своё отношение к ней. Когда пресс родственников усилился, я стал подумывать о выходе из дела… — Олег усмехнулся. — О выходе! Меня и не было в этом деле. Даже квартира, в которой я жил… он назвал улицу в центре – тоже на жене, они у меня ключи забрали на похоронах. Так вот, меня не было ни в одной бумаге. Получал официально зарплату как наёмный клерк. Офис, правда, на мне… как квартира на частное лицо куплен. И один из счетов на моё имя открыт, левый, так сказать — так мы с него оба снимали когда кому и сколько нужно.
Это тот, который ты проверить хочешь – цел или подчищен?
Да. Так вот, о ситуации. Я собирался всё это бросить по двум причинам. Во-первых, занялся я этим случайно… долго рассказывать всю историю… подвернулась возможность, короче. Мы с женой азартные были ребята, рискнули кое-чем, а оно возьми да и закрутись. Легко далось, легко шло. Только было я заскучал, как заказ большой свалился с неба, расширили производство, тут и родственники подвернулись. И вот вскоре и тесно стало, и скучно. Во-вторых, развод — мы отдалились, и мне совсем неинтересно было уже заниматься не своим делом да с чужими людьми. Короче, не моё это было с самого начала, а последнее время просто тяготить начало. Я жене говорил: давай поделим всё и я уйду, а вы работайте дальше, мне ничего не надо с ваших прибылей. Родственников не устраивало, что моя половина – они-то на большее претендовали. Ну, вот и добились – теперь всё в их руках. Может, плюнь я на всё и уйди раньше, жена жива бы осталась.
Только не начинай из себя причину её смерти лепить! – возмутилась я. — В конце концов, то, что произошло с ней, тоже не просто так. Тоже её личный выбор. Даже если это и не она сама… Прости.
Я понимаю…
А дочь?
Дочь… Дочь хиппует. В семнадцать ушла из дому, обвинив нас обоих в заземлённости, примитивности, мелкобуржуазности. Жила у друга, музыканта — довольно известного. Потом, год назад, они оба как-то умудрились в Европу проникнуть. Там, похоже, и болтаются автостопом до сих пор. Германия, Франция, Испания… Она открытки только присылает раз в два-три месяца: вид города какого-нибудь или места и — ни слова. При этом знает, что счёт у неё в банке приличный.
Сколько ей?
Двадцать два.
А вы не сделали её наследницей? И вообще, как вы этот момент предусмотрели – кто и что наследует в случае чего?
Я об этом не думал, а жена… Интересный вопрос, мисс Марпл! – Олег взял моё лицо в ладони и повернул к себе. – Архиинтересный вопрос! Ты детективы, поди, в перерывах между Мураками и Уолшем читаешь?
Ты смеёшься? Первый и последний детектив в моей жизни был прочитан в восьмом классе, что-то там из Конана Дойля. Мои мозги не тянут этот вид литературы.
Вот и мои тоже, сказал он.

— 2 –

Мы с Иркой откровенно напились. Вернее, сидели и напивались. Сидели на её даче и напивались. Иногда мы умели это по старой памяти. Когда кому-то из нас было хреново, мы садились и пили. Такое случалось, надо сказать, и когда бывало хорошо — слишком хорошо, чтобы просто так это выносить.
Но теперь было плохо. Очень плохо. Мне. Олег исчез.
Через день после нашей поездки в офис, в понедельник. Он уехал утром, как я думала, зондировать свой банковский счёт. Впрочем, так он и сказал.
Часам к шести вечера я начала беспокоиться, почему он ни разу не позвонил, и позвонила сама. К удивлению, я обнаружила его телефон, издающий приджазованный Groovy Blue, под собственной подушкой. У меня сразу ёкнуло сердце: это не спроста, такие люди не забывают свои мобильные телефоны. Тем более что под моей подушкой ему совершенно нечего было делать… Восприняв это как знак, оставленный Олегом сознательно, я, разумеется, сразу к Ирке.
Трубку поднял Васька. Это было то, что нужно.
— Вась, привет. Тебя-то я и хочу!
— Ой, я ещё душ не принимал… – Начал было он.
Но мне было не до шуток.
— Скажи, если деловой человек оставляет свой мобильный… не забывает, а оставляет, что это может означать?
Я не была уверена, что он понимал в таких вещах – слишком все мы были далеки от подобного рода реалий.
— Это означает… полную фигню. – Тем не менее, уверенно сказал Васька.
— Конкретней!
— Ну, как бы это помягче…
— Мне не надо мягче! – Я кричала на него.
— На дело поехал.
— На какое?
— На важное…
— Я сейчас убью тебя! На какое дело!?
— На разборки.
— Логика?
— В мобиле много информации… чтоб не ставить никого под удар… в случае неблагоприятного исхода…
— Вася! Что мне делать?!

Разумеется, с Васькой мы и словом не обмолвились о моём внезапном романе, но я была абсолютно уверена, что он знает не меньше того, что знает Ирка – так уж мы привыкли жить.

— Не паниковать – первое. Ждать – второе.
— Я умру!
— Выпей чего-нибудь и засни.
— Это ваш мужицкий принцип – спрятал голову в песок…
— У тебя есть варианты?
— Нет. — Захлюпала я. – Потому и звоню-у-у-у…
— Во! Пореви — это уже ближе к делу! А ты говоришь, нет вариантов… Сейчас Ирку дам.
Я пробулькала Ирке то же, что и Ваське.
— Кошмар! – Резюмировала она. – Вась! Машина под окном? – Крикнула она в глубины своей квартиры. – Сейчас буду. – Это уже мне.

Ирка водила свой жигуль очень лихо – в смысле, мастерски. Я тоже владела рулём, но, в отличие от неё, не любила этого дела. Поэтому, когда мы с мужем решали, что кому, я сразу сказала, что наш опель «рекорд» мне не нужен. Была бы это «тигра»… – добавила я – я бы ещё подумала.

Она примчалась через пятнадцать минут.
Мы покурили, попили чаю с её свежеиспечённой и тёплой ещё шарлоткой, я немного поревела, Ирка поуспокаивала меня, как могла, и вернулась в семью.

Прошла неделя. Я жила на автопилоте: занятия в институте, абитуриенты дома, перевод искусствоведческой статьи в каталог и научной — в журнал.
Мои чуткие друзья решили не оставлять меня одну и забрали на выходные – а их свалилось целых три дня по причине праздников – на свою дачу. На ту самую дачу, уезжая с которой я была подобрана на большаке Олегом…

И вот мы сидим и потягиваем водку.
После сорока мы как-то незаметно отдали предпочтение этому чистому – в отличие от сомнительного происхождения вин – напитку. А вином пробавлялись по случаю, когда позволял кошелёк, и покупали что-нибудь подороже и пофранцузистей — дабы не рисковать здоровьем.
— Вернётся. – В который раз сказала Ирка. – Кишками чую, вернётся. – Добавила она для убедительности.
— Когда?! – Возопила я в небо. Получилось, правда, в дощатый потолок.
— Когда надо, тогда и вернётся. – Это должно было служить успокоением для меня.
— А мне надо сейчас.
— Это тебе надо. А ему не надо.
— Почему это ему не надо?
— Потому.
— Нет, договаривай! – Лениво завелась я.
— Да ладно… Расскажи лучше, что в нём такого? Он что, лучше твоего Серёжки?
— При чём тут Серёжка? – Серёжка это мой муж. Бывший, разумеется.
— По Серёжке ты так не убивалась.
— С Серёжкой просто всё кончилось. Чего убиваться-то?
— Ну ладно, а тут что?
— Тут любовь.
— А-а… Любовь… Тогда понятно…
— Всё-то тебе понятно…
— Ну а чего ж непонятного? И он, конечно же… — Ирка чиркала отсыревшей спичкой по отсыревшему же коробку, обе наши зажигалки разом, не сговариваясь, издохли. – И он, конечно же, волосатый.
— Да. Он, конечно же, волосатый.
— Ф-фу!.. Какая гадость! Что у тебя за вкус!.. Всегда удивлялась.
— Дура ты. Что такое гладкий мужик? Это ж баба, а не мужик. А у моего запястья даже с внутренней стороны волосатые…
— И грудь, конечно…
— Конечно.
— И живот…
— Ещё как.
— Ф-фу!.. Какая гадость.
— А ты пробовала?
— Что?
— Ну… волосатую грудь пробовала?
— Бе-е-е… меня сейчас стошнит!
— Нет… у тебя дефект, ей-богу! Может, ты голубая?
Ирка, так и не прикурив свою замученную сигарету, заплакала.
— Ты что? Ир?
— Ничего… – Хлюпнула она.
— Ну ладно тебе. – Я попыталась высечь для неё огонь, но у меня тоже ничего не получилось.
Я поднялась и неровной походкой пошла к буфету. К счастью, там лежала упаковка спичек. Они загорались на раз.
Ирка раскочегарила сигарету и сказала: налей.
Я налила. Бутылка закончилась. У нас, конечно, было с собой ещё, но эту-то мы вдвоём…
Мы выпили и закинули в рот по куску солёного хрустящего – из прошлогодних Иркиных заготовок – огурца. У неё всегда отменные огурцы и помидоры. И всегда – до следующего урожая.
Она прожевала и посвежевшим голосом сказала:
— Это я просто тебе завидую.
— Да ладно… престань…
— Да. Завидую. У меня ж женского счастья так и не было… – И вдруг завыла в полотенце.
Я переждала этот короткий приступ.
— Идиотка. Сама себя урыла. – Сказала она с совершенным французским прононсом. – Сначала пелёнки с кандидатской вперемешку, потом гарнитуры, потом дача, машина… вот эта вот… – Она ткнула пальцем на видневшийся в окне капот. — …вот эта вот великолепная семёрка. Почему нас не учили быть женщинами? Вот тебя учили?
— Меня нет.
— Ну, у тебя крови литовские, а вы народ европейский, цивилизованный… Твоей маме, поди, в голову не пришло бы утюг чинить поломанный… Не-е-ет. А я вот всё умею… – Она снова повыла немножко, просморкалась и продолжила. – И вот это вот моё счастье… – Она ткнула тем же пальцем в то же окно, только чуть левее, откуда прямо на нас смотрела… смотрел зад её благоверного супруга, ковырявшего истосковавшуюся по ласке крепких хозяйских рук, радостную весеннюю землю. — …вот оно тоже всё умеет, блин! Кроме одного… У-у-у-у… – Новый приступ, но уже на исходе. – А моя маменька, думаешь, знала, что такое женское счастье? Ни фига! Прежде думай о Родине, а потом о себе. А в постель ложатся только чтобы детей, смену достойную, делать. Сделали, как положено, троих, чтобы не только воспроизвести, но и приумножить…
— Да брось ты! Ты утрируешь…
— Что?! Мне мамуля говорила после Маришки: вот отдохнёте пару лет, и третьего рожайте. Я: мам, зачем, я и на второго-то по нужде пошла. А она: время такое, доча, рождаемость падает, и война много жизней отняла у страны… Ну ты представляешь?! Я стране детей должна рожать! А она мне будет в месяц платить сто пять! – Ирка выругалась в рифму, у неё это легко и как-то ловко получалось. – А через пять лет по пятёрке добавлять. – Она опять ругнулась, тоже в рифму, но по-другому. – И хрущёвку двухкомнатную даст… может быть… когда троих рожу. Хорошо, времена другие нынче, заработать можно… если есть чем. Да и то – полулегально. Я ж только с репетиторства да с левых переводов и имею себе на трусы да на прочие прелести… Да что я тебе рассказываю!.. Налей.
— Давай Васятку подождём.
— Перебьётся! Налей!
Я открыла новую бутылку гжелки.
— Вот скажи, как у тебя так получилось? Росли вместе, учились вместе, работаем вместе… а у тебя всё не как у людей… На дачах ты не ломалась, банки не укупоривала сотнями, ни на чём не экономила. Жила, как хотела…
— Вот то-то! Как хотела! А ты жила, как твоя родня хотела. Кто тебя за Васятку выдал? Родня. Кто тебя рожать заставлял, когда ты поняла, что фигня, а не семья у тебя, политически-экономический альянс, кто? Родня! Кто решал, уйти тебе к любимому или остаться в болоте?.. Дальше продолжать?
— Ты права, мать! Выпьем за моё несостоявшееся счастье!
Она опрокинула в рот рюмку и поперхнулась, пришлось пару раз по спине хрястнуть.
— К чему бы это? – Сказала она, прокашлявшись.
— Может, к тому, что ещё не всё потеряно?
— Думаешь?
— Попробуй!
— Это в мои-то годы?.. Хотя… Ты что, моложе, что ли? Ты вон, толстая, а я даже после двоих всего на три кэ гэ поправилась. Как я, сойду ещё для таких дел?
— Во-первых, я не толстая а полная. У меня, между прочим, ничего нигде ещё не висит. И-ик!.. Во вторых, тощая корова – ещё не лань. А в-третьих, для каких ТАКИХ дел? Тебе любовь нужна или любовник? И-ик!
— Ты права. – Сникла Ирка. – Не получится у меня никакой любви. У меня этот орган, которым любят, отсох давно. А любовник… Вон, Карен Владленович с сентября клеит. Хоть сейчас бери. Тридцати нет.
— Карен? К тебе?..
— Да! Ко мне! – Ирка задрала подбородок и выпятила невыдающуюся грудь, изображая достоинство королевы. — А что ты так удивилась?
— Ир! Ты дура или прикидываешься? Ты ж у него руководитель кандидатской.
Ирка посмотрела на меня и протрезвела.
— Точно! – Она расхохоталась так, что я думала, у неё истерика началась.
Васька обернулся — видно, аж на огороде слыхать стало наше веселье. Утёр пот с высокого умного лба, поправил на носу очки и снова уставил на нас свой обтянутый задрипанными трико ещё советского образца – тёща дюжинами покупала всё, что под руку попадалось во времена тотального дефицита — тощий работящий зад.

А мне вдруг стало его так жалко. Ломался мужик всю свою жизнь: пять дней в неделю стулья задом плющил, а два корячился в огородах – то в тёщиных, то потом в своих. Двух спиногрызов вынянчил – только что грудью не кормил, пока мамка их диссертации писала да переводы ночами строчила. А ему ведь тоже небось хотелось обнять женщину, а не гибрид домашнего комбайна «хозяюшка» и пишущей машинки «рейнметалл». Хотелось. И обнимал… Меня. Мы даже до поцелуев дошли, а он ещё и до моей груди продвинулся. Было всё это, правда, в большой нашей обычной компании, на виду у всех, в тёмной прихожей – стало быть, безобидно, по-дружески, и ничем не кончилось, если не считать головной боли у всех нас на утро от безбожно перемешанных напитков.

Я заплакала. Ностальгия накатила. По нищим беспечным временам.
— Ты что? Сим? А?
— Ва-аську жа-алко. – Рыдала я.
Ирка тут же присоединилась. Да так громко, что муж её снова обернулся. Не знаю, что уж он подумал, увидев двух баб, уткнувшихся распухшими мордами каждая в своё полотенце и воющих в голос.
Что надо, то, поди, и подумал. И снова принялся тискать жадное до крепкой ласки тело матушки-земли. А мне ещё больше стало его жалко. А заодно — всех советских мужиков, которые поистесались в борьбе за своё светлое будущее, вкалывая на трёх работах, да на огородах, которые уже и не мужики давно, которым радости жизни только и были доступны что в зелёной безответственной юности, когда за пятёрку можно было девчонку в ресторане погулять, а потом в общагу через окно протащить.
— А Се-серёгу… не жа-а-алко? – Сквозь полотенце и рыдания пробулькала Ирка.
— У-у-у… – Ответила я, и новые потоки слёз полились из моих заплывших очей.
* * *
Продолжение следует.