Книга Судей часть 2 гл1
Уходим под воду в нейтральной воде. Мы можем по году плевать на погоду, а если накроют — локаторы взвоют о нашей беде:
Спасите наши души! Мы бредим от удушья.
Спасите наши души, спешите к нам!
Услышьте нас на суше — наш SOS все глуше, глуше,
И ужас режет души напополам!
И рвутся аорты, но наверх — не сметь!
Там слева по борту, там справа по борту,
Там прямо по ходу мешает проходу
Рогатая смерть!
Но здесь мы на воле — ведь это наш мир!
Свихнулись мы, что ли — всплывать в минном поле?!
— А ну, без истерик! Мы врежемся в берег!-
Сказал командир.
Спасите наши души! Мы бредим от удушья.
Спасите наши души, спешите к нам!
Услышьте нас на суше — наш SOS все глуше, глуше,
И ужас режет души напополам!
Всплывем на рассвете — приказ есть приказ.
Погибнуть в отсвете — уж лучше при свете!
Наш путь не отмечен. Нам нечем… Нам нечем!..
Но помните нас!
Вот вышли наверх мы, но выхода нет!
Ход полный на верфи, натянуты нервы.
Конец всем печалям, концам и началам —
Мы рвемся к причалам заместо торпед!
Спасите наши души! Мы бредим от удушья.
Спасите наши души, спешите к нам!
Услышьте нас на суше — наш SOS все глуше, глуше, и ужас режет души напополам!
В. Высоцкий
А у дельфина взрезано брюхо винтом.
Выстрела в спину не ожидает никто.
На батарее нету снарядов уже.
И надо быстрее на вираже.
Парус! Порвали парус!
Каюсь, каюсь, каюсь…
Даже в дозоре можешь не встретить врага.
Это не горе, если болит нога.
Петли дверные многим скрипят, многим поют:
— Кто вы такие? Вас здесь не ждут!
Но парус! Порвали парус!
Каюсь, каюсь, каюсь…
Многие лета — тем, кто поет во сне.
Все части света могут гореть во мне,
Все континенты могут лежать на мне,
Только все это не по мне.
Но парус! Порвали парус!
Каюсь, каюсь, каюсь…
В. Высоцкий
Reprice
Е. Кобылянский
Александр
— Софи, любовь моя, ты жива.
Лучик солнца, пробившийся сквозь туман низких облаков, коснулся моего лица. Его нежный поцелуй вернул меня к действительности.
Я стоял на скалистой плите, разделявшей белопенный бурлящий поток реки на две косы низвергающегося вниз водопада, смотрел вниз на тёмно-зелёное покрывало леса и словно заклинание твердил эти слова: “Ты жива”.
Я закрыл глаза, глубоко вдохнул, медленно выдохнул. Я попытался успокоиться, не смог. Внутри меня всё сильнее разгоралось пламя.
Совесть, жалость, милосердие — я должен забыть их. Я стану машиной, не знающим пощады мечом. Чтобы вернуть свою любовь я должен стать пламенем, пожирающим мир, ледяным огнём, выжигающим всё на своём пути. Я уничтожу ваш мир. Я освобожу тебя Софи, Мы снова будем вместе. Как прежде.
Оставив за стеной леса пожарище моей тюрьмы, сковавшей моё сознание на долгих пять лет, я отправился в путь. В конце его мир ждёт смерть, а меня ждёт Софи.
Меня ждёт любовь.
Илья
Щёлкнули кандалы, рухнули цепи. Врата темницы с тяжёлым скрипом отворились, и в их проёме я увидел кусочек неба. Его свет ток мыслей во мне оживил, и ветер жизнь в меня вдохнул. Моё сердце затрепетало, застучало. Холодная кровь двинулась по жилам, я медленно пополз, поднялся.
Ветер, как я соскучился по движению с тобой. Опираясь об стену, я шагнул наружу, тьму подземелья покидая, и замер. Смотря ввысь, я чуть не задохнулся от льющегося в глаза света. О, Небо, как я истосковался по тебе. Я окунулся в его синь и страстной радостью пылая, стал скользить по небосклону, все мыслесвязи разминая.
Я опустил голову, на землю опустился. Я очень слаб был. И Небо это знало и в глубь свою меня не допускало.
— Ты жалок.
Я оглянулся. Передо мной стоял один из тех, кто меня пленил и в подземелье заточил.
— Ты хотел увидеть Небо. Смотри же вот оно!
Он схватил меня за волосы, рванул на себя, поворачивая моё лицо вверх. Небо залило мои глаза. Я зажмурился, моё призрачное тело затряслось в судорогах, в конвульсиях сжалось. Желудок выблевал все, что в нём было наружу, на траву.
— Ты жалок виджин, — он отошёл. — Но даже ослабевший ты видишь Небо, его законы, жизнь. Ты его часть, кусочек его света во плоти, кусочек его жизни.
Он обернулся.
— Ты хочешь вернуться, снова быть единым с Небом?
Я прохрипел.
— Да.
— Найди предателя, что ты однажды упустил. И уничтожь его. Сделаешь это — будешь жить под Небом. Выбирай.
Выбор между вечной подземелья темнотой и жизнью Неба.
— Я его найду для вас, для вас убью, вам его сердце принесу.
Небо, я снова вижу твой свет. Свет пропитывающей пространство Жизни, энергию мыслей, её течения. Я шел, касаясь сияния произрастающей из земли Жизни, я впитывал энергию их мыслей, энергию растений, валунов, камней, редких животных. Их медленный и тусклый свет силы мне не восстановит и Ветер моих мыслей не ускорит, он не позволит мне подняться в Небо, он лишь позволит мне идти, найти людей, Лучи.
Лучи откроют мне глаза, позволят в отражениях реальность видеть, люди же энергией своей наполнят.
Пустынные равнины. Я долго ветром плыл в потоке их однотонных мыслей. И, наконец, нашёл то, что искал. Передо мной был радужный фонтан.
Лучи — невероятный свет, радужная Сила, её источник — тайна Мира, тайна жизни на Земле. Лучи — след этой тайны, её невероятный свет. Он во все отражения Жизни проникал, любое искажение исправлял, кто его свет в себе мог задержать, способен был потоки мира открывать и в отражениях Жизни реальность видеть. В чем больше отражений ты способен проникать, тем больше на реальность становишься способен ты влиять. Тот же, кто сможет источник Лучей узнать узнает истину и истиной сам станет.
Мои глаза Луч раньше обжигал. Как человек ныряет в воду, я, затаив дыхание, мог нырнуть в него, глотнуть невероятной силы и тут же вынырнуть, боясь воспламениться. Я был способен лишь коснуться Луча, питающего жизни. Так было раньше. Что будет сейчас?
Я медленно приблизился. Похоже было на старинное поместье. Передо мной вдаль, к дому двумя линиями выстроились тополя, высокие, раскидистые. Их кроны в вышине шумели. Я прошёл вперёд, минуя этих стражей, миновал развалины разрушенного временем огромного когда-то дома. Я вышел к озеру. Оно было искусственного происхождения и было ему много лет. Я был уверен, что когда-то в его поверхности отражался высокий дом, изъеденные временем останки, что я оставил позади. Обычный водоём зарос бы, давно бы высох, испарился, но свет Луча, пропитывающий эту землю, его сохранял, во времени оберегал. Толща воды была прозрачной, чистой, я замечал движение Жизни в ней. Бросив последний взгляд на ало-белые кувшинки на поверхности пруда, я устремился к роще на противоположном берегу. Я шёл по направлению всё увеличивающегося сияния Луча и вскоре вышел на прогалину. На её пологом склоне росла сосна, величественное древо, чуть наклонённый жёлто-коричневый ствол таял в цвете тёмно-зелёной хвои. Огромные ветви простирались над поляной. Я невольно поднял голову, зачаровано следя за радужными потоками Луча. Свет дерево пронизывал, к кроне поднимался и облаком мельчайших капель из хвои игл проявлялся. Искрящейся радугой, туман от сосны отдалялся и, оседая рассеивающимся покрывалом, по лесу распространялся.
Я вдохнул радужный воздух Луча. Свет тяжестью наполнил моё тело, к глазам поднялся и мягко влился в них.
Нужно было торопиться. В ладонях и затылке я уже обжигающее покалывание начал ощущать. Я к дереву подошёл, Луча коснулся. Моя ладонь точно легла на высеченные в коре имена.
За краткое мгновение, в видениях вытянувшееся у меня, я смог увидеть краткий миг рождения Луча. Видение жизни и образы здесь живших, видение весны и небо красоты, видение поверхности пруда.
Тенистый полог леса, приятная прохлада после полуденной жары, сладкий запах липы, расцветающей весны. Я уходил, неся в себе крохотную частичку Луча. Её свет, живший во мне, потоками мира позволял мне управлять и отражения Жизни открывать.
Рождение Луча. В мгновении я смог коснуться его Тайны. Теперь со мной была надежда. Она твердила — я смогу. Луч дал мне силу реальность изменять, но куда больше мне требовалось, чтобы всё узнать, чтоб Ветром в Небе непреодолимым стать. Я должен был энергию людей искать.
Я остановился. Я услышал детский смех. Широкие качели. Они качались, а вдали играли двое детей. Смуглый черноволосый мальчонка и светлая с веснушками на лице девчонка. В её волосах я увидел венок из одуванчиков. Свет этих цветков живым был, он не увядал и разноцветным нимбом голову ребёнка окружал. Я вгляделся в их глаза и отвернулся, энергии их я не коснулся.
Пряный запах полевых цветов. Я ушёл.
Пустынная равнина. Я ветром плыл, потоком в отражениях её. Я искал энергию людей. Трава мне говорила, что она слышала, что знала, о чём думала земля. Я к ней прислушивался, течения местной Жизни определял. Камень, что на пути мне попадался, лики прошлого отображал, что здесь произошло. Я шёл. Искал.
Шамси, мой друг, мой враг, тот, кого я должен уничтожить. Они догадывались, наверняка узнали, что это я отпустил тебя, помог тебе бежать. Почему же они меня освободили. Неужели они не знают. Это значит…
Я взглянул на Небо. Впереди асфальтово-бетонной пустыней в потоке Жизни раскинулся город и прежде чем войти я должен узнать, какие сущности в нём обитают, какие культивируют энергии, какие люди их питают. Облака под моим взглядом в слиянии образами стали. Дымные лики, словно черепа, искривлённые лица, жёлто-грязные слова. Я всё смотрел, читал, воспринимал их имена. Одни были прожорливыми, слабыми, другие были сильными жестокими, третьи своими тенями город накрывали, им служили, их оберегали, отдельные жизни их не волновали, они миром управляли. Многих из них я не знал, но плыли над городом и те, кто страшные отметины на мне оставил. Некоторые шрамы до сих пор не заживали.
Я нашел, узнал, необходимые мне люди были в нём. Оставалось их найти.
Я не любил города, тесные пустыни. В них отражений очень мало было, они все были искажены. И Свет они не отражали, лишь поглощали. Окружённый камнем я полуослепшим по их улицам бродил. Я их не любил.
Город приближался. Я думал о Шамси. Мы вместе с ним много прошли, много пережили. После Эксперимента всё изменилось. Мы все стали другими, не духами, но и не людьми.
Они всё повторяли: “Кто из живых существ способен отражение своё отличить от себе подобных”. Они тот тест Зеркалом назвали. После него Шамси ушёл, а я в подземелье заперт оказался, гнить в вечной темноте, в безмыслье застывать, не жить, существовать.
Память крови
Что-то произошло, что-то изменилось в окружающей его темноте. В ней появилось то, что темнотой не было. Это был краткий миг. Мгновение озарения, когда его разума коснулся ответ, но сознание не смогло его удержать, мир продолжал изменяться. Теперь наполненная сумраком — слияньем тьмы и света — вселенная дышала, плыла, перетекала. В её неровном пульсе рождались очертания, границы, реальность оживала, застывала в формах и объёмах, мир наполнялся массой, цветом.
Сидящего на мраморном полу храма человека, предрассветный сумрак превращал в каменную статую, в осколок древней тьмы, ставший в новом мире осколком иной реальности, непознаваемой тайны вечности, прикосновение к которой изменяло саму мысль.
Х’омо открыл глаза, выплывая из полусна, полусознания. Мир смотрел на него глазами, увиденного им вчера ребёнка. Лёгкая улыбка, безгранично открытый взгляд, полный глубокого смысла, лучащегося из его глаз чем-то всеобъемлющим, каким-то невероятным осознанием мира и себя. Лучащийся тайной, которую не смог познать Х’омо. В его глаза хотелось смотреть не отрываясь. И Х’омо смотрел в небесного цвета озёра его души. Ребёнок увидел, появившуюся на лице стоящего перед ним дядьки, улыбку и понял: он, дядька тоже знает эту тайну и обрадовался, расцветая, окрашивая окружающее своим счастьем и даря свою радость миру.
Х’омо почувствовал, что начинает меняться, исчезать, умирать от взгляда дарившего ему свою тайну ребёнка. Он отшатнулся. Не чувствуя себя, с трудом успокаивая сбесившуюся, срывающуюся в хаос вселенную своего разума, попятился, развернулся и шатаясь пошёл. В никуда, дальше, как можно дальше от этого ребёнка, от его убивающего, лишающего разума взгляда.
Луч солнца коснулся крыши храма, стоящего на вершине зиккурата.
Х’омо встал с пола, выпрямился, подошёл к краю прямоугольного основания храма, замер. Он долго смотрел на яркое золотое сияние, разливающееся на востоке, затем медленно снял с головы золотую диадему с инкрустированным драгоценными камнями символом Святой Обители, чуть отвёл руку в сторону и разжал пальцы. Казалось, она падала целую вечность. Неестественно громкий звон, ударившегося о камень обруча, разлетелся по храму. Засиял весь горизонт. Разлившийся по краю неба свет собрался в одном месте. Мир вспыхнул. Х’омо слегка прищурился наблюдая как встаёт над миром, поднимается переливающийся диск солнца.
Ему говорили: ты рождён управлять. Ты рождён третьей волной Космического Разума. Ты принадлежишь касте Управляющих. Ты третье воплощение Разума Вселенной, призванный управлять умами людей двух низших каст. Ты хранитель Жизни, контролирующий людей. Сдерживая их и управляя ими, ты хранишь Жизнь и, слушая наши мысли, мысли Ведущих — четвёртой касты Вселенной, ты совершенствуешь реальность.
Они ошибались. Когда в своей мысли Х’омо смог сливаться с Великим Разумом, он увидел, что Ведущие ошиблись в его предназначении. В стремлении найти своё предназначение мысль Х’омо достигала немыслимой скорости, проникая всё глубже в свою Космическую Матрицу. Его взгляд, пронзающий вселенную, достиг четвёртой ступени эволюции мысли Космоса, ступени, воплощением которой были Ведущие, и в стремлении своём полетел дальше. Сегодня утром он закончил свою мысль. Ведущие не заметили изменения Космической Мысли, да и как они могли увидеть лежащее за пределами их сознаний. Х’омо был представителем пятой волны Космического Разума. Он первый из пятой касты. Он призван соединить в себе все предыдущие воплощения Вселенной, он призван стать Единственным — разумом соединяющим в себе все волны космической мысли. Он пятая ступень мысли.
Х’омо развернулся, прошёл к, выложенной синим мрамором, лестнице, и стал спускаться с зиккурата.
Чтобы достичь своего предназначения, он должен слиться с каждой из мыслей порожденных четырьмя волнами Великого Разума. Святая Обитель ускорила его мысль. Теперь она стала обузой.
Смотря на ясное небо, он медленно спускался вниз, в мысли своей, охватывая простирающийся перед ним мир.
Они будут его искать.
-Он покинул Святую Обитель, долину храмов.
-Преодолел Запрет?
-Да. И ты знаешь, что это означает.
-Его мысль обогнала мысль наложившего печать. Твою.
Он будет для них отступником. Покинувшим касту. Пошедшим по ошибочному пути.
-Он оставил свою диадему. Знак принадлежности к своей касте, к Великому Кругу.
-Он отказался от своего предназначения. Он должен следовать своей судьбе, иначе он начнёт искажать нашу реальность.
Они попытаются его вернуть. Это даст ему время.
-Левиты вернут его. В конце концов, он ещё слишком человек.
Даст ему время мыслить. Пока они не осознают, что он нечто большее, чем отступник.
— Самодостаточность твоё первое имя.
Мысли Х’омо рассекающей толпу искрой взлетели ввысь, над Вавилоном поднялись и лучом света в столпотворение вонзились.
— Самоорганизация твоя вторая грань.
Создания толпы проявились призрачными облаками. В пламени мыслей, мимолётными желаниями людей окутывающих, поднялись над толпой сущности — огромные, на душах всех в толпе стоящие, и небольшие, для которых опорой, столпами жизни были отдельные группы, индивиды.
Х’омо разумом их всех коснулся, пытаясь взглядом охватить создания-силы человека, которым жизнь он дал и, в рабство к которым впал.
— Самосознание твой образ Человек.
Луч-взгляд сознания Х’омо силы все созданные человеком охватил, ища суть сущностей, что разрушение человеку придавали и сущностей, что крыльями его душу наделяли.
— И безграничность твой предел великий.
Сквозь тёмный призрак над толпой волной идущий он нашёл, увидел человека — сосредоточеньем разрушения он был.
Тяжело дыша, Х`омо к стене здания прижался. Теперь он знает одного из тех, кого найти он должен. Он нашёл воплощение разрушения, но и его нашли те, кто его искали.
Опираясь рукой о стену, он медленно пошёл прочь.
— Левиты его нашли. Он в Вавилоне.
— Пусть приведут его.
Мысленная волна приказа-поиска теперь на людей влияла, агрессией и подозрительностью проявлялась. Не подозревая, прохожие во встречных людях одного искали.
Х’омо быстро шёл, ища пути, где не было б людей, где бы никто его не смог увидеть и мыслями своими выдать.
Переулок был пустынным, тёмным. И необыкновенно тихим. Звуки улицы, толпы сюда не доносились. Х’омо прошёл вперёд, в его темноте скрываясь. Здесь он сможет отдохнуть и сбить со следа идущих за ним.
В конце улицы раздались звуки. Х`омо замер, краем сознания коснулся мыслей на него направленных и в переулке проявились облака-сознания ищущих его людей. Он пригляделся и вскоре в полумраке смог разглядеть силуэты их фигур. С двух сторон по переулку шли семеро людей. Руевитеры — несущие смерть тени, так их называли. В начале улицы стоял левит. Его луч-взгляд мысленной волной мир сканировал, искал.
Они его не видели. Скорость мысли Х’омо слишком высока была для них. И все рождённые для его поиска мысли он молниеносно отвергал, разум его чистым оставался, все мыслеобразы его сознание мгновенно пролетали, следов не оставляя, не выдавая.
“Рождённый” контролировать сознания других, он невидимкой был среди них.
Куча мусора напротив Х’омо пошевелилась и Х’омо вдруг увидел старика. Тот на него смотрел, взгляда не отводя.
Сердце глухо стукнуло, но руевитеры его по-прежнему не видели. Мысли старика отступника не отражали, не выдавали. Х’омо вгляделся в его глубокие глаза.
Руевитеры стали удаляться. Позади всех идущий, проходя мимо старика, взмахнул мечом, чёрными каплями стену озаряя. Тело нищего с глухим звуком упало на холодный камень.
Когда улица опустела, темнота ожила, из неё протаял человек. Х’омо, вызывая быстро затухающее эхо, подошёл к куче мусора, некоторое время стоял прислушиваясь к затухающему дыханию лежащего на камне, затем присел смотря в тусклые глаза. Словно гром в его лицо ударили, последним вздохом вылетевшие в мир, слова.
— Проклинаю тебя, Вавилон…
Х’омо отшатнулся на мгновение, почувствовав чудовищную силу последней мысли старика. Он выпрямился, взглянул в потемневшие небеса. Сила, что проклятием названа была, тяжёлой мёртвой тенью на город опускалась.
— Он ушёл от них.
— Где он сейчас?
— Не знаю.
— Ты же можешь это сделать. Помоги мне.
— Ты не знаешь, о чём просишь.
— Помоги мне.
— Ты не понимаешь, чем придётся заплатить.
— Помоги…
— Ты смогла…
Печаль тихо лилась из его глаз, холодным туманом плыла по долине, серебряным светом луны окутывала далёкие скалы.
— Ах, Лин. Зачем…
Его губы искривились.
— Ты довольна?!
Его взгляд вонзился в холод ночи.
— Зачем? Зачем Ты ей позволила это сделать?! Она не знала, на что идёт! Не знала, чем придётся заплатить…
Шин замолчал, долго смотрел в ночное небо. Затем бессильно опустил голову.
— Знаешь в чём разница между нами?
Тишина молчала.
— Я все-таки когда-нибудь умру.
Предрассветный сумрак разливался по поляне, заполнял опушку леса, скапливался под пологом деревьев. Холодную тишину рассвета разбивали короткие выдохи-вскрики. Исчезающий в забвении клинок вновь проявлялся, рассекая блеском тишину. Человек в тусклых отсветах клинка с душой своею говорил. Он растворялся в сумраке, из вида пропадая, появлялся вновь, абрисом размытым сумрак разметая. Он кричал, он угрожал. Меч молчал. Он просил, он умолял. Но сталь молчала.
Шин остановился, опустил меч. На краю леса стояла Лин.
— Я хочу научиться убивать. Как ты.
Он повернулся, меча в руке уже не было. Несколько мгновений смотрел на неё, затем пошёл к биваку.
— Она приходила ночью.
Он замер, остановился.
— Я видела Её тень и чувствовала холод, такой же, как идёт от тебя.
Он двинулся дальше. Стал удаляться.
Она его догнала, схватила за рукав. Мир перевернулся, промелькнул перед глазами, она упала. От резкой боли в кисти на глазах выступили слёзы. Лин зло вытерла их. Смотря ему в, скрытое тенью, лицо, сказала.
— Я стану как ты. Я убью их. А потом, приду за тобой.
Он отвернулся, пошёл прочь.
Отряд конников чёрными тенями вырос на вершине холма. Перед ними открылась глубокая долина. У озера, в тени обрамлявших долину скал стоял замок.
Илариэль тронула коня, приближаясь к ахою.
— Мы прибыли?
— Да. Это Ландербок. Левит уже ждёт нас. Отсюда до Истуга день пути.
Магира перевела взгляд на возвышающийся над озером замок, заметила маленькую точку всадника, выезжающего из ворот.
Ахой посмотрел на виджи, хотел что-то сказать, но не сказал, отвернулся, потянул поводья, начиная спуск. Руевитеры последовали за ним. Магира приблизилась к Илариэль. Виджи смотрела на выползающую из-за горизонта черноту.
Они молча стали спускаться по пологому склону.
Шин остановился, замер, смотря на спускающийся по склону отряд. Вгляделся в их лица.
Тяжёлые острые линии. Белая кожа. Тёмные бездонные глаза. Из них светилась смерть.
Убийцы.
Её сжигающий огонь жил в их движениях, скользил по телу, сползал на чёрных лошадей, беспросветной ночью отражался в их глазах.
Они ещё были живы, но Шин уже видел Её тень. Лежащую на всех призрачную кисею Её прикосновения. Они все умрут.
Одна из лошадей заржала, взбрыкнулась, выбежала из движения отряда. Всадница успокоила лошадь, направила вслед за конниками. Её что-то заставило оглянуться.
Закрытое чёрной тканью лицо, Яркая линия губ, острые скулы. Она отвернулась, пришпорила лошадь.
Шин долго смотрел на движущуюся к замку чёрную змейку отряда.
С момента рождения на человеке лежит Её печать. Перед тем как Она берёт подошедшего к краю за руку и уводит, она дотрагивается до него своей холодной дланью, накрывает своей тенью. Шин видел погружённых в невидимый сумрак людей. Они все умрут.
Магира остановила лошадь, руевитеры въезжали в замок, подозвала стражника.
— Кто это был?
Она указала на далёкую точку всадника, поднимающуюся на холм. Стражник словно взявшись за что-то мерзкое и холодное, выплюнул.
— Наёмник, госпожа. Он сказал, что его зовут Шин Дао.
Магира выпрямилась в седле, оглянулась, смотря на замерший в красках заката силуэт на вершине холма.
Ему было двенадцать лет.
Империя не жалела никого, ни малого, ни старого. Ты подчинишься или умрёшь!
Он умирал на своей земле, на земле своих предков, в доме, в котором вырос. Пламя, заполонившее мир медленно приближалось к придавленному тяжёлой балкой мальчишке. Рядом лежали тела…
Империя уничтожает своих врагов. Присоединись или умри!
Он не чувствовал тела, поэтому не чувствовал боли. Не чувствовал жара, облизывающего балку огня, не чувствовал слёз бегущих по щекам. Перед его глазами застыла вечность. Все кого он любил, погибли, всё, во что он верил, исчезло. Пламя, порождённое, пришедшими в его земли, людьми убило всё, что он считал священным, неприкосновенным, чистым.
Империя не щадит никого, ибо империя это закон.
Она шла между взметающимися языками пламени, ступала плавно, легко. Он смотрел на неё. Окутанная призрачным ветром она шла, вглядываясь в лица умерших. Он смотрел, как она приближалась. Страха не было. Белые одежды лёгкой кисеей окутывали бледное тело, плыли ускользающими волнами. Она шла, и огонь отступал от неё, боясь её прикосновения, ибо она была Смерть.
Она смотрела на него.
— Велика Она сын и прекрасна. В каждом существе есть Она, в каждой былинке, благодаря Ей рождаются миры. Безмерна сила Её, непреодолима Её власть. Почитай и уважай Её ибо частица она твоя, Творцом в тебя вложенная.
Её глаза отражали пламя, словно озеро святилище, сверкающее на закате. В них он увидел себя.
Шин тяжело вздохнул. Закатное солнце мягким светом озаряло лог, высокий ясень, потрескивающий костёр. Он многое забыл, время поглотило его память, но в его сердце жили воспоминания, которые не исчезнут никогда.
Ливень превратил обгоревшие деревяшки в чёрные скользкие головёшки. Его вытаскивали, тащили чьи-то руки. Доносились голоса.
— Осторожно…
— Как он уцелел?..
— Чудо…
Ливень бил по щекам. Он видел серое затянутое мутью небо.
Дождь затушил пожар, огня уже не было, а он всё ещё слышал свои слова, смешивающиеся с горящим пламенем.
— …дай…силу убить…их…
Он всё ещё чувствовал её прикосновение. Её холод, проникающий в тело, растекающийся по жилам огонь.
На потемневшем небе загорались звёзды. Сквозь прикрытые веки Шин смотрел на них, вспоминал, засыпал.
Очертания, омытого мутной влагой предрассветного сумрака, гигантского ясеня сливались с фигурой сидящего у его подножия человека. Ночь превращала прислонившегося к стволу ясеня человека в один из трёх далеко расходящихся корней огромного дерева.
Шин не спал, уже давно. Рассеянным взглядом полуприкрытых глаз смотрел вдаль, растворяясь в медленно тающей темноте разбудившего его сна.
Она была такой же, как и четыре года назад. Такая же хрупкая тонкая фигура, такое же по-детски округлое, немного бледное лицо. Вот только глаза, глаза были другими. Таких глаз не должно быть у четырнадцатилетней девочки. Не должно быть светящихся в её глазах такого холода, такого равнодушия, такого отчуждения. И голос, голос был другим. Чужим. Не её. Тихий нечеловеческий шёпот, шёпот разбудившего его кошмара.
Её губы не шевелились, бледное лицо с тёмными провалами глаз медленно плыло, тонуло в темноте. А он слышал шелест её слов, тенью неощутимого ветра окутывающий его сердце.
— Я приду за тобой…
Он не спал, уже давно. Безмолвие ночи заглядывало ему в широко раскрытые глаза, проникало в его мысли, невидимой тенью окрашивало видения.
Он вспомнил встретившийся ему на кануне отряд всадников.
Вспомнил Её слова: “Я беру за руку и веду сквозь Туман”.
Вспомнил выбившуюся из движения отряда всадницу.
Темнота медленно таяла, растворялась в сером безмолвии.
Сидящий у подножия ясеня человек пошевелился, очертания ясеня взволновались. Шин посмотрел вверх. Между простирающимися над миром сучьями было видно светлеющее небо.
— Ты сказала равного по силе? Как насчёт Тебя?
Он оторвал спину от дерева, встал. Ясный взгляд клинком блеснул в сумраке.
Поднявшееся над горизонтом солнце яркими лучами осветило спешащего на север человека.
Земля была истоптана лошадьми. Те, за кем он шёл, здесь спешились, оставляя упирающихся, отшатывающихся от чёрной стены деревьев, лошадей.
Шин вгляделся в дышащую безумием бездонную глубь тёмного чертога.
Мёртвая тишина леса жила, дышала, источая яд, хищно улыбаясь, смотрела на него, приглашая в своё царство.
Шин шагнул вперёд, окунаясь в кричащее тысячами голосов безмолвие. Темнота сомкнулась за ним, заключила в объятия. Тишина окутала и тут же закричала, отскочила, спряталась, ненавистно и злобно смотря из глубины леса. Успевшие проникнуть в тело Шина кисеи омертвлёнными осколками упали на землю. Обжигающий холод, вышедший из его сердца, призрачным туманом окутал фигуру. Шин взглянул на ощерившуюся темноту, пошёл по следам.
Клинок глубоко вошёл в ствол ели, прочно застряв в нём. Уцепившись за рукоять меча, воин сидел на земле в нелепой противоестественной позе. Шин не подошёл — тишина леса уже давно окутала тело человека — осмотрелся.
Обрубленные в яростной схватке ветки, измятая трава, чёрные пятна крови на стволах деревьев.
Он взглянул на следы. Лишь один человек, отошедший от пути, видел, как умирает в кричащем безмолвии воин. Остальные безучастно шли дальше.
Тьма расступилась, выпуская его из своих чертогов, но Шин не сразу вышел из леса, присел, осматривая лежащее на земле тело. Растопыренными пальцами цепляясь за землю, умерший из последних сил полз вперёд, пытаясь вырваться из темноты леса. Остекленевший взгляд застыл, навечно устремившись к опушке, к месту, где стоял смотрящий на него человек. Шин прошёл вперёд. Следы, наблюдающего за ползущим по земле воином, рассказали ему как человек отвернулся, ушел, присоединяясь к рассматривающим долину людям.
Шин выпрямился, тёмным взглядом оглядел долину, далёкое поселение, стоящий на горе замок. Холод в его сердце медленно усиливался.
Многие годы он бродил по миру, ища способ умереть. Он устал, очень устал. Тяжесть времени невыносимым грузом давила на него, тусклым мёртвым цветом пропитывая взгляд. Но нет ничего вечного в объятиях времени. Придёт миг и груз упадёт с его плеч, дыхание застынет, остановится сердце. Как долго он этого ждёт. Сколько раз он молился об этом? Не счесть. Текли годы, летели жизни. Она сжалилась над ним. Она, подарившая ему бессмертие. Подарившая ему проклятье вечности. Она сжалилась над ним.
— Найди равного мне по силе, найди того, кого не сможет сразить твой клинок, и я отпущу тебя.
Так сказала Она. И он искал. Пролетали годы. Проплывали жизни.
Шин перевёл взгляд на сверкающий зарницами горизонт.
Освещающие кромку земли сполохи становились всё чаще, всё яростнее. Окутавшая мир тишина усиливала вспышки, наполняя их каким-то зловещим оттенком, молчаливым гневом.
Шин взглянул на уходящие вниз по склону следы, вспомнил спрятанное вуалью лицо всадницы, невидимую тень лежащую на ней.
— Я успею, успею.
Он опустился на колено, дотронулся до земли, ища следы отряда. Тишина, сковывавшая мир с ужасом смотрела на нарушившего её тревожное забвение человека.
Зачем ты пришёл сюда человек?
Прочь! Уходи!
Здесь царствует смерть. Здесь безмолвие царит.
Отвернись, обернись! Уходи человек!
Жизнь отнимут твою, унесут в темноту, растерзают душу твою.
Уходиииии…!
Шин вскинул голову, выпрямился, прислушиваясь к опускающимся на землю сумеркам.
Кажется крик вдалеке. Или птица?
Тишина заглядывала ему в глаза, кричала, толкала, умоляла.
Шин посмотрел на чёрные провалы окон, на искорёженные выстроившиеся в строгую линию стены домов, сжал зубы, внезапно догадавшись, осознав, резко развернулся и, четырхаясь сквозь зубы, бросился бежать по уходящей к замку дороге.
Магира замерла, вглядываясь в поворот, петлявшей по лесу дороги. Что-то было не так в пространстве окружающего их леса. Природа словно застыла сжавшись, замерев в напряжённом ожидании.
Давным-давно один из наставников монастыря приютившего вышедшую к ним из леса маленькую девочку спросил её: “Хлопок — звук от двух ладоней. Каков же звук от одной?”. Девочка задумалась на несколько мгновений, а затем ответила. Старик улыбнулся и пошёл дальше, словно осознав для себя что-то важное. Время от времени монах задавал ей такие вопросы. На некоторые она отвечала сразу на другие спустя несколько дней, но она всегда находила ответ. Шло время, мир изменялся, но магира, как назвали выросшую девочку монахи Иншао, никогда не забывала того состояния восприятия мира, когда к ней приходил ответ. И сейчас природа словно задавала ей тот же вопрос. Каков же ответ, магира, каков же ответ девочка?
Почти ложась на круп коня, Валта резко отклонилась в седле. Краем глаза она заметила вытянувшиеся в удивлении лица ехавших позади неё руевитеров. Вылетевшие из её рук стальные молнии исчезли в нависших над дорогой кронах. Последовавшее за этим произошло в течение нескольких секунд. Она услышала резкий вскрик, тихий железный всхлип отбитого сюрикена, на дорогу посыпались листья, ветки. Повсюду разносились, растягивались крики, над отрядом падая вниз, парила ослепительно белая верёвочная сеть, а на магиру летела смерть. Ярким солнцем блеснула стальная полоса, но вошедшая в ворота Иншао уже давно жила в другом времени. Поток мыслей неудержимым светом летел перед её сознанием. Магира не останавливала его, ни доли мгновения не сосредотачивалась ни на одном из мелькающих образов, они свободно проносились через её разум. Она смотрела сквозь летящий поток мира, и видела плывущую тень этого потока, состоявшую из частички тени каждого отдельного его мига-образа и изменяемую каждым его мгновением-мыслью. Эта тень теперь была для неё единой мыслью окружающего её мира, превратившейся в одно движение, в котором она чувствовала весь мир. Клинок падающего человека сплёлся с клинком магиры, мир запел в стальном звучании смертельного огня. Их глаза встретились. Доля мгновения растянулась в вечность и снова стала мигом. Они отлетели друга от друга, словно столкнувшиеся скалы.
Магира приземлилась на дорогу, он замер в четырёх шагах напротив, с удивлением, вниманием смотря в её глаза. Поток застыл и мир стал прежним. Снова слыша звуки, ощущая, воспринимая краски мира, Валта обернулась, быстро огляделась. На дороге никого не было — ни руевитеров, ни нападающих, никого. Дорога была пуста, лишь клочья тумана, рассеиваясь, плыли над землёй. Магира покачнулась, тело мгновенно стало ватным, тяжёлым, не её. Сквозь застилающую глаза пелену она увидела стоящего напротив воина, он не шевелился. Только сейчас она поняла, что он в маске. Мир странно качался, плыл, словно во сне. Она упала, попыталась подняться и вдруг осознала, что её рвёт. Сотрясаемое судорогами тело где-то вдалеке корчилось и молило спасти. Но это уже было не важно, потому что магира видела огонь, дымное пламя, поднимающееся над стенами монастыря. Белесый дым застилал внутренний двор, душил, сухим горячим кашлем застревая в горле. Разносящиеся над двором крики перекрыл тяжёлый низкий гул. Валта развернулась, но успела заметить лишь огромную падающую с неба тень. В следующий миг её сшибло с ног, темнотой и жуткой тяжестью наполнило мир.
Её кто-то тряс. Она открыла глаза, сквозь слёзы увидела склонившегося над ней человека. Он что-то ей говорил, кричал.
Гул в ушах стал утихать, дым развеялся, не щипал глаза.
— Очнись! Вставай! Нужно уходить! Давай же! Вставай!
Голос порождал странное эхо, раздваивался, расстраивался, но она уловила смысл, дрожа и спотыкаясь, попыталась подняться, ей помогли.
Сознание вернулось резко, словно кто-то взял и с силой бросил разум в ослабшее еле двигающее ногами тело. Валта несколько раз моргнула, поняла, что её тащат, услышала справа над ухом сопение. Магира пошевелилась, оттолкнула от себя обхватившую её тело руку, остановилась.
Некоторое время он смотрел на неё, пытаясь увидеть скрытые вуалью глаза.
— Очнулась? Как ты? Идти можешь?
Магира покачнулась, но удержалась на ногах.
— Кто ты? Что произошло? Где? Где…
Она закашлялась.
Он поддержал, потянул за собой.
— Нужно уходить. Туман сгущается. Идём!
Она уперлась, выхватила руку. Белесые полотна медленно плыли над дорогой, растекались, липли к телу, вызывая тошноту.
— Кто ты?! Где Илариэль?
Человек мгновение молчал.
— Те с кем ты сюда пришла? Вы вошли в туман. Они все умрут…
— Что?? Я тебя знаю. Ты тот наёмник…ты был в Ландербоке…Шин…
— Дао.
— Да так сказал стражник. Что ты здесь делаешь?
— Я тебя спас.
Валта окончательно пришла в себя, взглянула на дорогу, откуда они пришли.
— Где ты меня нашёл?
— У подножия горы.
Шин наблюдал за ней. Молчал. Магира подняла руки, коснулась головы. Чёрная ткань, закрывающая лицо упала. Он увидел ёе лицо. Ёе взгляд, словно меч, блеснул в сумраке. Она отвернулась, пошла обратно туда, откуда он её вынес, побежала.