Горбун


Горбун

Какой-то странный и унылый,
Он жаловался тихо на печали,
На этот жуткий мир, постылый,
Где неудачи лишь его встречали.
Хотя собою он и не дурён
И умом как будто не обижен,
И волос его волнистый лён
Блестит и модненько подстрижен.
Но он горбун. Мать как-то уронила…
И теперь отвержен, всеми презираем.
Как будто мать навеки схоронила
У судьбы просить приличный заем.
Теперь ни одна смазливая девчонка,
Даже не красавица, почти – уродина,
Скорей наградит улыбкой собачонку,
И у неё улыбку вызовет смородина.
А меня обойдёт тихонько стороною,
Даже не удостоив беглым взглядом…
Тогда как бы пропасть по до мною,
Как будто виселица рядом.
Неужели мне написано судьбою,
Неужели Бог предал и забыл меня,
Что никогда «любимая» с тобою
Не встретим радостного дня.23.04.2007 0:11

Добавить комментарий

Горбун

Я долго считала, что мне надо было родиться с другом месте и в другое время.

Мы были настолько разными, насколько это возможно.
Я , выросшая в самой что ни на есть обычной реальности, как и все мои сородичи-люди, воспитанная на рациональной логике, с жизнью, распланированной далеко вперед, представляющейся мне прямой дорогой. И с тщательно запрятанной от мира мечтой, с которой я сама была почти незнакома.
Он, чужой и загадочный, и из-за этого столь притягательный — один из вымирающего народа гламов. Летающих людей.

Мы встретились у моря.
Он говорит, что в тот день ко мне его привела парящая над моею головой мечта.

Я часто уставала от запрограммированных будней и искала утешения у волн и у бескрайнего простора, являющего мне границы куда более широкие, чем те, в которых я жила. Моя мечта-незнакомка, которая обычно таилась на дне сознания, при близости раскованной стихии волшебным образом освобождалась и парила над моею головой. Я ощущала ее, но так и не могла рассмотреть – она избегала моего взгляда, устремляясь в такую высь, которая мне была неведома.
Безлюдные дюны и далекий горизонт утешали и угнетали меня.
Утешали потому, что стоя у самой кромки воды, я как никогда отчетливо понимала, что мир безграничен, а свобода – вот она, рядом, совсем не такая, какой она представляется в привычном быту.
Угнетали потому, что соленый воздух, наполнявший легкие этим пьянящим воздухом свободы, не мог меня освободить. Суровый и бескомпромиссный реализм удерживал меня на берегу сильнее всяких пут.
Успокоение и смятение, умиротворение и тревога встечали и провожали меня всегда вдвоем. Когда море становилось свинцовым от низко нависших туч, к ним присоединялось одиночество.

Он появился в день, когда волны стелились по берегу широкими белыми кружевами и выбрасывали на белесый песок подводные сокровища. Высокая сутулая фигура, появившаяся будто бы из ниоткуда и молча застывшая неподалеку, абсолютно недвижимая, не считая плаща, полы которого увлеченно трепал ветер.
Обычно любое посторонее присутсвие меня сердило – оно спугивало мечту , а неразлучные близнецы умиротворение и смятение не встречали меня.
Но его они не боялись. И из-за этого в конце концов я украдкой глянула на него. Спокойный взгляд темных глубоких глаз, крыльями чайки разлетающиеся брови, и – горб на спине, разбудивший во мне робкое сочуствие.
Будто почуяв это, горбун повернулся и весело сказал:
— Не стоит, не жалей меня!
Откинул плащ. Под ним оказались сложенные крылья.
— Полетаешь со мной?
Ошеломленная, я только покачала головой. «Летать? Нелепица!» — услужливо шепнул мне голос разума, взращенного на здравом смысле и холодной логике.
Он посмотрел на меня, слегка склонив голову – печально и сочуственно, словно знал что-то такое, чего мне не дано, расправил огромные крылья и взмыл ввысь.
Я возвращалась опустошенной – одиночество вознамерилось сопровождать меня до самого дома.
Той ночью мне не было покоя. Я долго не могла сообразить в чем дело, пока не поняла, что моя пугливая, не кажущаяся даже мне мечта, улетела с ним, крылатым горбуном.

Он оказался настойчив и терпелив.
Подолгу стоял молча рядом. Ждал, когда заговорю сама, а потом увлекал меня удивительными рассказами, слушая которые, я забывала обо всем на свете.
Он рассказывал о высоких прозрачных далях, о голубых небесных просторах, о нескончаемых нежных рассветах. Он рассказывал о себе и о гламах – летающих людях. О печальной истории их народа, почти исчезнувшего в нашем мире.
— Почему вы вымираете? – спрашивала я.
— Потому что мир меняется, и нам нет в нем места, — отвечал он, но грусть в его голосе была совсем не похожа на ту мрачную тяжелую горечь, с которой была знакома я.
— Разве у вас не рождаются дети?
— Нет, — отвечал он. – Дети гламов рождаются обычными людьми, и у них далеко не всегда вырастают крылья.
— Почему? – со страхом спрашивала я, и сердце замирало в предвкушении ужасной тайны.
— В один прекрасный день ты об этом узнаешь, — легко отвечал он и добавлял, чуя мои сомненья, — Сейчас еще рано.

А потом был тот самый незабываемый первый раз. Когда я наконец решилась, и он, крепко прижав меня к себе, резким взмахом крыльев поднялся в высоту.
О, это ощущение полета, в котором напрочь забываешь о земле! В тот вечер я до слез не хотела возвращаться.

С тех пор я каждый день спешила к берегу моря, и мы летали над бескрайней гладью. Он усаживал меня на легкие облака, катал по рельсам вертяных потоков. Иногда вдалеке я видела парящих в выси гламов. И радовалась, что они все-таки еще есть.

Затем настал день, когда мы, сидя на кромке горизонта, глядели на закат, и он вдруг сказал:
— Переселяйся ко мне!
— Как? – спросила я. – Куда?
— Сюда, — легко и просто ответил он.
— Я не могу, — ответила я с грустью.
— Это невозможно, — добавил разбуженный логикой мой практичный разум.
— Почему? – недоуменно спросил он.
— Ну как же, — растерялась я, — Это как жить в песчаном замке. Они разрушатся при первом же прикосновеньи. Я – человек, ты – глам. У нас ничего не выйдет.
Он посмотрел на меня, как тогда, в первый день – печально и сочуственно, как-будто знал что-то такое, чего мне не дано.
— В песчаном замке? …Полетели, — сказал он вдруг и протянул мне руку.
— Куда? – спросила я, с готовностью вставая.
— Я покажу тебе твою мечту.
— Она от меня прячется, — беспомощно пожаловалась я. — Она всегда рядом, но ее невозможно увидеть.
— Можно, — уверенно ответил он. – Просто надо взлететь повыше.

Тем вечером он поднял меня высоко — как никогда. Оттуда мир казался крошечным, далеким и смешным. Я, наконец, увидела свою мечту.

Той ночью я осталась с ним, задремав на легкой дымке над водою. А когда проснулась, то поняла, что у меня выросли крылья. Я стала гламом.

Люди, встречаясь со мною, не видят моих крыльев. Я кажусь им горбатой – так же, как и он показался мне горбуном в день нашей встречи.

… В то утро, когда я проснулась гламом, он подарил мне песчаный замок. С тех пор прошло немало лет. У нас появился на свет малыш, и мы приложим все усилия к тому, чтобы у него выросли крылья.
Что же до замка… Вылепленный неведомым мастером из песка и клея, он и по сей день красуется на полке, завораживая нас своей сказочной хрупкостью.

Добавить комментарий