Возможно ли передать словами ощущения, чувства, эмоции? Вряд ли. Словами их можно только обозначить, определить какие-то формальные признаки. Но испытать при пересказе динамику, остроту, яркость, глубину чувства, эмоции или ощущения невозможно, как, скажем, не удаётся объяснить воздействие боли никогда не изведавшему её, пока он сам не приобретёт хотя бы минимальный опыт. И, сходным образом, как вне сферы чувств приобщить к представлению о непознаваемом? Только через эмоционально-чувственные механизмы и критерии, как то «Чёрный квадрат» Малевича, например.
Или страсть… Изобразить её средствами речи, втиснуть в прокрустово ложе логики невозможно. Удаётся лишь обозначить смутный контур, слабый фантом, жалкий эрзац всеохватывающего взрыва чувств, всесокрушающего цунами ощущений, всё сметающего торнадо эмоций. Понять страсть можно или испытав её, или прибегнув к столь же волнующему, столь же глубокому, столь же пронзительному воздействию на ощущения, на чувства, на эмоциональную сферу другими средствами, но непременно абстрагируясь от конкретики словесных определений.
Для изображения страсти Равель избрал абстрактный язык музыки…
Заняли места оркестранты. Все замерли. Короткий взмах руки дирижёра. Как будто выбирая тему, еле слышно нащупывают ритм два малых барабана. Лёгким пиццикато, также едва уловимо, на пределе слухового восприятия, им вторят альт и виолончель. Поначалу в затихшем зале их даже не замечают. Они создают почти эфемерный фон, этакую легчайшую вибрацию, доступную скорее кожному ощущению, нежели органу слуха. Они как бы готовят нас к некоему таинству, таинству страсти. На фоне их почти неприметного звучания в огромном пространстве зала возникает слабый томительный звук. Одинокий, тоскливый, трогательно хрипловатый. Неожиданно он с поразительной настойчивостью проникает в естество слушателя. Так звучит только флейта, трепетно и робко, мучительно одиноко и в то же время притягательно, проникновенно и призывно резонируя в вашей душе. Душа с первого такта в плену этого ещё слабого, но уже ощутимого страдания, и ей уже не уйти от его власти. Так зарождается страсть.
Но не перенести, долго не выдержать воздействия этого мучения, этой боли. Оно непременно, оно обязательно должно быть уравновешено другим ощущением, хоть как-то сглаживающим напряжение первых тактов. Кажется, что это пытаются сделать вначале едва слышные, а теперь жёстко ритмичные малые барабаны, как бы берущие в шоры, как бы пытающиеся сдерживать произвол зарождающейся страсти. Но это им не удаётся. Не может удасться. Голос флейты уже всевластен. Он управляет барабанами, и барабаны послушно обретают такое же трепетное, волнующее звучание. Их напряжённый ритм только усиливает томление, странным образом будто бы сдерживая нарастание чувства и одновременно убеждая в неизбежности его торжества.
Тягучий томительно-тревожный звук духового инструмента и приглушенный, словно сдерживаемый усилием воли, жёсткий ритм ударных органично сплетаются, образуя неразрывный, цельный, слитный ансамбль. Казалось бы, столь несопоставимые, столь различные, они вдруг становятся естественно едины. Они уже немыслимы друг без друга, невозможны по отдельности — нерасторжимый союз флейты и малого барабана. Похоже, они пытаются преодолеть вязкое противодействие извне, не разрывая, а как бы растягивая путы, выскальзывая, высвобождаясь из них. Страсть и ограничение несовместимы. Регламентированная страсть невозможна. Не бывает страсти без внутренней свободы. Она рвётся на волю. В частых повторах музыкальной фразы интенсивность звучания инструментов непрерывно возрастает, с настойчивостью стенобитной машины ударяя в одну точку. И зал ответно резонирует, сначала внутренне сопротивляясь, но постепенно, принимая властное воздействие музыки, включается в её ритм и странным образом получает от этого смутное, не до конца осознаваемое удовольствие.
Однако, этого было бы недостаточно. Это была бы не страсть, а некоторое преддверие страсти. Потому вместе с флейтой и барабаном синхронно звучат струнные инструменты. Но для выражения столь пронзительного чувства, взрывной эмоции, обжигающей страсти смычок непригоден. Пиццикато, только пиццикато резкими уколами слуха в состоянии развить тему. Их совокупный звук постепенно усиливается, крепнет, холодит кожу, сводит мускулы, ускоряет пульс, будит чувственность. К альту и виолончели присоединяются другие смычковые инструменты. Им вторит арфа. Теперь в трепетное звучание музыки органично включено пиццикато всех групп струнных инструментов. Непрестанно возрастает громкость. Чёткий ритм неуклонно нагнетает тревожное ожидание. И оно такт за тактом наполняет зал.
Но и этого мало. Равель прав. По своей природе страсть безоглядна. Страсть должна развиваться, расти, крепнуть. Как бы освобождаясь из плена истомы, присоединяются тромбоны, поддержанные другими духовыми инструментами. Теперь непременно нужны, совершенно необходимы литавры. Их резкий, рубящий ритм органично работает на тему, вовлекая остальные инструменты оркестра. Вот уже весь оркестр сотрясает нарастающая нервная дрожь. Его звучание непрерывно усиливается. Непрестанно нарастает напряжение. Пронзительная полнокровная страсть бъётся, пульсирует, струной натягивает нервы, подступает к горлу, распирает сердце, задерживает дыхание. Невозможно, далее так невозможно.
Невыносимо! В нарастающем жёстком ритме страсти объединены оркестр и зал. Неизбежно приближается развязка.
Страсть, живая, трепетная, испепеляющая страсть! Страсть в своём неприкрытом физиологическом проявлении! Звуки и нервы, музыка и физиология слиты в неразделимое целое, сжаты в могучий кулак, натянуты, как огромная стальная пружина, как тетива чудовищного лука. Это мина, бомба, торпеда! Зал цепенеет в ожидании взрыва. Напряжение доведено до предела. Ритмом литавр пронизаны последние мгновения. Сейчас рванёт! Ох, как рванёт! Большой барабан — БАХ ! Ещё раз, резко — БАБАХ!
Внезапно наступает тишина. Замерли оркестранты. Не дышит зал. Всё…
Бешеные аплодисменты раздаются после безмерно длившейся паузы.
«Болеро» Мориса Равеля.
Автор: Плутарх
0 комментариев
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.
«Болеро» Равеля — это музыка клоунов-убийц. Я здоров и сам сейчас улыбаюсь, просто у меня такое внутреннее ощущение, давно пришёл такой образ в голову и, боюсь, мне от него уже не отделаться. В Минске балет такой есть — «Болеро», Валентин Елизарьев поставил, балет героический, там какая-то борьба за независимость или что-то вроде того. А я не пойму, как это он может быть героическим — там же периодически звучат такие ноты, как будто кто-то в лицо тебе хохочет. Я когда «Болеро» слушаю, у меня перед глазами городская улица и по ней цирк в город идёт — слоны медленно ползут, всякие там силачи тяжести поднимают, всё раскрашено и расцвечено. И тут, значит, идёт мимо клоун, вроде клоун как клоун, а потом как глянет, сразу видно, что после представления переодевается и идёт в город людей резать. Жестокая такая улыбка, своя под нарисованной. Чистая «Агата Кристи». Что же касается Вашего эссе, Вы, думаю, и сами со мною согласитесь, что оно имеет, так сказать, прикладное к болеру значение и как самостоятельное без болера маложизнеспособно, не в плохом смысле, а по определению. Сами писали, что описать произведение одного вида искусства средствами другого вида адекватно невозможно, иначе бы их было не два вида, а один. Можно описать только действие, скажем, музыки на слушающего и создать впечатление за счёт этого. Но, мне кажется, если ухватить болеро в одну руку, а Ваше эссе в другую и попеременно в них заглядывать, будет совсем другое дело.
Уважаемый Рецензет! Ваша рецензия мне очень интересна и поразительна тем, что даёт совершенно иное толкование этого музыкального произведения. О таком его виденьи стоит не только поразмыслить, но,может быть, и написать (разумеется, это лучше всего сделать Вам). Может получиться интересная дискуссия, обусловленная различием восприятий этой пьесы.
Большое спасибо за рецензию. Плутарх.
Так я ж, собственно, уже написал. И потом, это не писать, это снимать надо, то есть в том случае, если надо вообще. Кроме того, я не то чтобы с Вами спорю, и у меня безусловно есть ощущение, что такая музыка может быть эмоциональным фоном для, так сказать, страстного общения, но это страстное общение клоуна-убийцы со своей будущей жертвой. Есть тут что-то такое издевательское на фоне общей торжественности. По улице, значит, слоны, а клоун-убийца кого-нибудь под шумок и товой-то. Клоуны-убийцы, они, знаете ли, ого-го! Им только дай волю! Кроме того, надо признать, что клоун, скрывающий за красным носом чёрные мысли – это уже достаточно затёртый образ для самостоятельного произведения, все меня засмеют. Но затёртый он или не затёртый, а поделать ничего с собой не могу – только, значит, заиграло, а у меня уже слоны в конце улицы замаячили…
Уважаемый Рецензент! Спасибо за ответ. Ваше восприятие «Болеро» для меня неожиданно. Хочется ещё раз обдумать Ваше письмо. С уважением, Плутарх.
Хорошо написали, тема непростая, как не проста музыка Болеро Равеля,
Фильмы видела, где звучала эта мелодия, польский балет: по ступенькам шла и шла
вся история…
с плакатами, портретами и прочими атрибутами времени…
а вчера
Наталья Заворотнюк и некий он,
Какая радость в голосе ее звенит,
Она танцы — Евровидение-2007-
в Лондоне комментирует,
Она спецу вторит,
А на экране – танец говорит:
Пасадобль…
Танго вечности вторит:
«Танго может передать все состояния души…»
Дорогой Плутарх!
Слушая "Болеро" Равеля, всегда становлюсь чуть помешанной, а потом долго не могу успокоиться; перед внутренним глазом возникают картины танца, видения, конечно, испанской тематики Как видите, аспект моего восприятия в данном случае сужен рамками известного. Испания — страсть. Ваш диапазон восприятия много шире. В своём великолепном материале Вы не только описали психологию (и физиологию) страсти, Вы препарировали музыкальную плоть произведения, объясняя многое, чему не находишь адекватного выражения в своих мыслях. Есть только обостренные чувства и временное помешательство. Спасибо огромное!
С уважением, Бэла.
Дорогой Плутарх!
Слушая "Болеро" Равеля, всегда становлюсь чуть помешанной, а потом долго не могу успокоиться; перед внутренним глазом возникают картины танца, видения, конечно, испанской тематики Как видите, аспект моего восприятия в данном случае сужен рамками известного. Испания — страсть. Ваш диапазон восприятия много шире. В своём великолепном материале Вы не только описали психологию (и физиологию) страсти, Вы препарировали музыкальную плоть произведения, объясняя многое, чему не находишь адекватного выражения в своих мыслях. Есть только обостренные чувства и временное помешательство. Спасибо огромное!
С уважением, Бэла.
Большое спасибо Вам, Лавиния, за отзыв. Особенно дорого, что это эссе вызвало у Вас творческий подъём и побудило написать стихи. С уважением, Плутарх.
Дорогая Бэла! Ваш отзывтакой проникновенный. такой поэтичный. что, право же, не нахожу слов. Глубоко тронут и сердечно благодарен. Ваш Плутарх.