Произведение является выдумкой, и любое сходство того или иного персонажа с реальным лицом является совпадением.
3 октября 1994
Сегодня мне исполнилось 19 лет. Это был первый день рождения, который я отмечала не дома. После смерти отца, моя беззаботная мать поспешила выйти замуж за влиятельного албанского дельца, родить ему сына, а меня отправить в Швецию к тетке Инне — сестре отца. Стоит ли говорить, что жизнь с теткой была не лучше жизни с вечно отсутствующей матерью? Впрочем, теперь я не держу зла ни на одну из них, ведь сегодня, в день моего рождения, мне посчастливилось встретиться с НЕЙ. Сегодня, в вестибюле отеля «Готика», где моя тетка управляет персоналом, я лицом к лицу столкнулась с Лени. Лени Свенгрен, вокалисткой молодой, но очень перспективной шведской группы «Case of Space». Она была одна — без сестры Конни, брата Ханса, друга семьи Ульриха, кого бы то ни было. Одна. И она улыбалась, хотя, кроме меня, ее никто и не заметил.
— Добрый день — улыбнулась я ей в ответ, хотя на Готеборг уже давно спустился вечер. Улыбнулась и оцепенела. Нет, не оттого, что встретилась со знаменитостью, а оттого, что нордическая красота этой женщины, словно удар молнии, поразила меня. Я не могла сдвинуться с места. Отель был полон людей — я загородила проход. Лени улыбалась. Казалось, ей было наплевать, что мы мешаем людям пройти, что они, быть может, все спешат на деловые встречи или просто-напросто хотят отдохнуть после насыщенного впечатлениями дня… Ей было наплевать, что пожилой швейцар просил ее пройти в холл и не загораживать проход, и уже не ждал от нее чаевых. Ей было наплевать на все. Для этой дерзкой блондинки время как будто остановилось. Она смотрела на меня и улыбалась.
— Анн! Анн! Куда ты, черт возьми, запропастилась? — истошный вопль тетки Инны мгновенно вывел меня из ступора, и я была вынуждена снова идти работать за двоих, дабы моя тетя успела обзвонить всех своих подруг и посмотреть любимый сериал «Голливудские жены» в служебном номере. Злясь на нее за то, что она прервала мой прекрасный миг, и на себя за свою покорность, я направилась в конец вестибюля, где моя тетя уже была готова выплеснуть на меня очередную порцию гнева и недовольства.
— До скорой встречи!
Я обернулась. Но Лени уже покинула здание.
Проведя последующие три часа в компании недовольных постояльцев и вульгарных горничных, я не кляла себя за то, что не успела вышмыгнуть из отеля, дабы хоть немного перекусить в ближайшем кафетерии. Меня согревала мысль о том, что скоро я, возможно, снова увижу Лени. И снова утону в ее нереально зеленых глазах.
Нет, я не была лесбиянкой. Никогда. Дома — в Варшаве — у меня были друзья, большинство из которых были парнями. Я даже встречалась с некоторыми из них, влюблялась, писала стихи, прогуливала уроки в гимназии, тайком от родителей бегала ночью с ними на дискотеки. Короче говоря, вела обыкновенную жизнь обыкновенной девушки. И никогда не грезила о знаменитостях. Но никто из симпатичных мне парней за всю жизнь не вызывал у меня и доли такого невыразимого чувства душевного смятения, как Лени за мгновенье, когда в моей голове прозвучал ее прекрасный грудной голос:
— До скорой встречи!
О Лени, Лени! Когда же мы встретимся снова? Не знаю, что я скажу тебе при встрече, поприветствуешь ли ты меня, или же просто будешь смотреть на меня и улыбаться? А может… Ты придешь в отель не одна… Нет, нет, не дай Бог! Хотя, смею ли я говорить о Боге, совершая смертный грех — влюбляясь в женщину? О нет… И почему она обратила внимание именно на меня? Ведь в Готеборге, да и во всем мире полно парней и девушек, мечтающих хотя бы на миг встретиться с ней глазами… А что, если она со мной просто попрощалась? И уже обо мне не помнит, погрузившись в дела… Она же, как-никак, звезда!
Ладно, подумаю об этом завтра. Если сегодня мне все же удастся заснуть.
4 октября 1994
Едва открыв глаза, я сразу вспомнила о Лени. И блаженно улыбнулась. Но, как только я посмотрела на часы, улыбка сменилась постным выражением лица: уже полвосьмого, а значит, скоро сюда забежит моя тетя, и обрушит на меня гневную тираду, почему я — эдакая лентяйка — до сих пор не начала помогать ей, старой больной женщине, вынужденной работать как вол, дабы прокормить себя, да еще и меня, хоть я ей не дочь. И, хотя, Инне Камински всего сорок лет, на здоровье ей жаловаться грех, ее содержит бывший муж, а работает она, чтобы не сойти с ума от скуки, я все же не рискнула искушать судьбу, и ровно в восемь была на ресепшене.
По всей видимости, тетка Инна еще спала, или же пила кофе, и я радовалась, что никто не донимает меня рассказами о том, какой ее бывший муж жмот, как тяжело нынче живется умной польской женщине, и как поразительно ее (откровенно говоря, весьма сомнительное) сходство с голливудской актрисой Фаррой Фоссет. Я даже не злилась на постояльцев, которые постоянно что-то от меня хотели, как будто не зная, что для тех или иных услуг существует горничная, белл-бой, дежурная по этажу или портье. Всем почему-то хотелось поделиться своими проблемами именно со мной. А вот я своей проблемой ни с кем делиться не хочу. Я, кажется, люблю Лени, и это никто не должен знать, кроме нее самой и моего дневника.
Между тем, наступил полдень, а Инна все не выходила. Я уже начала волноваться — это было так несвойственно для нее — находиться одной столько времени… Я уж было хотела послать за ней белл-боя, но вдруг… Как гром среди ясного неба! Из лифта вышла Лени. Снова одна. И снова великолепна. Стоит ли говорить, что я об отсутствии тети я уже не думала?
Я замерла. Грациозно, словно кошка, шла эта женщина по направлению ко мне. И улыбалась. Казалось, она уже давно знала, что я здесь буду.
— Здравствуй, Анн. — Спокойно произнесла она, снова сводя меня с ума своей улыбкой.
— Здравствуй… — с трудом выдавила из себя я. — Откуда ты знаешь мое имя?
— Ты племянница хозяйки, фру Камински, ведь так? Вы похожи…
Впервые я искренне радовалась сходству с тетей, причем, не задумываясь, так ли это на самом деле или же просто комплимент в мой адрес, за которым может стоять просьба заказать такси до ближайшего концертного зала или что-нибудь в этом роде. Но Лени, как оказалось, совсем не страдала звездной болезнью, и имела, судя по всему, совсем другие мотивы.
— Не хочешь со мной пообедать? Я знаю неплохое кафе.
— Пообедать? Но сейчас время ленча…
— Но в Польше же в это время обедают, ведь так?
— Вообще-то немного позже…
Наплевав на отель и тетю, я пошла обедать с Лени в кафетерий напротив. Признаюсь, была искренне удивлена ее познаниями в иностранных языках, включая польский… Она рассказала мне о том, как училась на преподавательницу, пела в церковном хоре с сестрой Конни, пока брат Ханс и друг семьи Ульрих не предложили создать поп-группу, о своем парне по имени Снорри, который был против ее выступлений, и которого, она впоследствии бросила, о матери Брунгильде, об отце Юргене, который был тяжело болен, но всячески поддерживал детей во всех их начинаниях,…о желании быть моделью, о недовольстве длиной своих ног… Она, казалось, готова была рассказать о себе и о своей жизни все…
К нам подошел официант по имени Рич, по всей видимости, ее знакомый, и попросил ее подойти к телефону. Звонил Ульрих. Они говорили примерно пять минут, после чего Лени вернулась за столик и улыбнулась Ричу:
— Запиши все на мой счет.
Я не возражала. Не потому, что понимала, что у знаменитости есть возможность заплатить за нас обеих, а потому, что, когда она говорила, я не могла ничего возразить. Я просто слушала ее прекрасный низковатый голос.
— Я сказала Ули, что я с Зэлом — снова обратилась она к официанту, — Выдашь меня — убью.
Рич подмигнул ей:
— Свенгрен, ты же знаешь, я завтра еду в Рим. И мне совсем не до этого.
Лени расплатилась с ним, и он ушел, напевая себе под нос нечто на итальянском языке.
— Мы собираемся работать над новым альбомом… Ули, Ханс и Конни уже написали несколько песен… — сказала она, отпив пару глотков холодного пива. — Хотят, чтобы и я присоединялась…
— А ты разве не хочешь? — поинтересовалась я.
— Я пробовала писать песни, но шедевров у меня не получалось. — засмеялась она. — Все не было вдохновения…
— А может, ты просто не любила?
Честно говоря, я сама от себя не ожидала, что это скажу, но как-то вырвалось…
— Может… Но теперь я, к счастью, знаю, о чем будет моя первая песня.
Я от удивления поперхнулась кофе. Лени слегка постучала меня по спине и начала тихонько петь:
I’m talking about you
Cause you’ve been teasing me
I’m talking about it
Cause you are bad right through
Stay with me, and I shall want
No other love
Stay with me another love another lie
Это было так проникновенно… Она смотрела мне прямо в глаза, гладила мою руку, показывая, что я являюсь ее вдохновением, что нужна ей не меньше, чем она мне, хоть все это и было похоже на бред…
Stay with me, and I shall want
No other love
you were talking so sweet
but you were touching and teasing…
Затем Лени слегка пододвинулась ко мне, желая слиться со мной в поцелуе, но я отстранилась.
— Ну, хватит, Лени. Здесь полно народа.
— А мне плевать на всех. Ты нужна мне, Анн. Я всю ночь не могла уснуть, думала о тебе, о той нашей случайной встрече… — Она снова попыталась поцеловать меня, но я встала со стула.
— Нет, Лени. Тем более, я уже опаздываю. Спасибо за все, желаю удачи с новым альбомом. — И я направилась к выходу.
Но белокурая бестия перегородила мне дорогу.
— Я никуда тебя не отпущу.
— Что? Я очень тебе благодарна, но всему есть предел. Мне, правда, пора.
— Я договорилась с твоей тетей. Заплатила ей, чтобы она уехала по магазинам. На целый день. Сказала, что ты без нее справишься, а ей же надо выглядеть как эта… ну как ее… Фарра Фоссет!
Ах вот где пропадала моя тетя!
— Что тебе нужно, Лени?
— Я люблю тебя, Анн. С первого взгляда. Со мной никогда такого не было. Не оставляй меня.
— Я тебе не верю.
Не знаю, как мне это удалось, но я оттолкнула любимую женщину, и вышла из кафетерия. Лени последовала за мной. Вместе мы зашли в отель.
— Не знаю, что у вас, шведок, на уме, но я не лесбиянка! И не девочка по вызову! — выпалила я так, что идущие впереди люди обернулись, а весьма флегматичный швейцар прошептал: «О, черт подери!»
Лени, видимо, побоялась испортить репутацию, и отошла в сторону. А я стремглав понеслась к лифту…
Закрывшись в своей комнате, я упала на кровать, и долго рыдала, уткнувшись лицом в подушку.
5 октября 1994
Мазохистка. Тоже мне, Мама римская! Как я могла уйти от такой женщины? Я ненавижу себя. Я ненавижу свою тетку, которая купилась на какую-то тысячу крон, оставив меня с этой обольстительницей? Как болит голова… Черт, уже восемь часов! Инна убьет меня, непременно убьет…
Не убила. Дорогой Дневник, ты себе не представляешь, что было дальше… Я спустилась вниз, мысленно готовясь к изрядной взбучке за вчера и сегодня, и увидела премилую картину: тетка Инна взахлеб рассказывала Лени о том, как ей повезло с племянницей. Обе смеялись. А мне стало дурно.
— А вот и моя Анни! — приторно защебетала Инна, едва увидев меня. — Смотри, кто к тебе пришел!
Клянусь, за все девятнадцать лет моей жизни Инна никогда не была со мной так ласкова!
Лени снова улыбнулась.
— Фру Камински, мне было очень приятно с вами побеседовать, но можно мне на пару слов вашу племянницу?
— Конечно, хоть на весь день…
Меня чуть не стошнило. Когда же тетка отошла, я схватила Лени за руку и потащила к лифту.
— О Боже, Анн, не знала, что ты такая страстная! — воскликнула Лени. — Я и не думала…
— Да уж, не думала…
Едва двери лифта сомкнулись, я нажала на stop.
— Итак, фрекен Суперстар, признавайся сейчас же — что ты задумала? — схватила я ее за грудки. — И почему вы с моей тетей решаете, что мне делать, как будто я вещь???
Лени побледнела, и замотала головой:
— О нет, нет, все не так…
— А как? — прижала я ее к стене. — Как? Ты думаешь, если ты известна, то можешь помыкать мной, простой смертной?
— Я люблю тебя, Анн. — Только лишь сказала Лени, и заплакала.
— Я тебя тоже… чертова шведка! — я заплакала вслед за ней, не заметив, как ее руки медленно обвились вокруг моей шеи… Мгновенье спустя, она уже целовала меня в губы так страстно, как ни один парень не смог бы… ни одна девушка… никто.
Я ответила ей не менее жарким поцелуем.
— Анни…
— Что, любимая?
— Там люди… Им нужен лифт.
Рассмеявшись, я нажала на go.
Выйдя из лифта, Лени направилась на встречу с Ларсом Фредрикссоном — продюсером «Case of Space» -, обговорить ее планы относительно сольных песен, а я вернулась к своим прямым обязанностям — на ресепшен.
Я ждала ее до самой ночи. Но она так и не появилась. Наверное, много работы… Хоть бы с моей милой ничего не случилось! Я ведь так люблю ее. Да и она меня, наверное, тоже любит.
С этими мыслями я и отправилась спать.
6 октября 1994
В шесть утра меня разбудил негромкий стук в дверь.
— Кто? — равнодушно спросила я, приоткрыв один глаз.
— Лени.
Услышав вожделенное имя, я подорвалась с кровати. Лени стояла на пороге с букетом ярко-красных роз — немного уставшая, но безумно красивая…
— Я ждала тебя почти до утра… — прошептала я, глядя на это прекрасное зеленоглазое создание.
— Мы записали «Stay With Me». Ну, помнишь…? Ту песню, что я тебе напела в кафетерии… Всем очень понравилось… — говорила она чуть дрожащим от волнения голосом. — Это тебе…
Я вдохнула пьянящий аромат цветов.
— Лени, они…
Но Лени не дала мне договорить, прильнув ко мне, и начав целовать мои глаза, шею и губы.
— Такие, как ты… — прошептала я, обнимая ее стройное тело. — Чертова ты шведка…
— Ты хочешь послушать мою песню? Она посвящена тебе…
Еле сдерживая порыв своей страсти, я кивнула головой. Лени вытащила из сумочки кассету, вставила в отельный магнитофон и нажала на play.
Полилась до головокружения приятная музыка. Свенгрен, словно прочитав мои мысли, шепнула:
— Музыку тоже написала я.
И, наконец, зазвучал ее голос… Клянусь, я никогда ТАК не восхищалась пением. С первых аккордов это была не песня, а гимн любви, симфония нежности… Я и раньше любила слушать песни «Case of Space», но такого я не ощущала прежде никогда. Лени не просто солировала, она рассказывала о нас, о нашем внезапно вспыхнувшем чувстве… Признаюсь честно, если бы мне пришлось выбирать между счастливой семейной жизнью с посредственным мужчиной и неразделенной любовью к ТАКОЙ женщине с одной лишь возможностью слушать ее прелестные песни, я бы без колебаний выбрала второе…
Darling you were looking good
when you came to me
And asked for a dance
And I said «We can dance»
Felt like a queen
Swedish summer nights are hot…
And the trees can talk
we lay on the grass
So easily, so blessed
Whispers in blindness
And I didn’t hold you back
На припеве я, не удержавшись, схватила ее за запястья и, повалив на кровать, принялась целовать ее прекрасное лицо, шею, волосы, руки… Сейчас эта звезда плакала от радости и отвечала на мои поцелуи…
— Знаешь… — исступленно шептала она, принимая мои ласки — я никогда не хотела быть певицей… я просто хотела петь… любить, и быть любимой…
Stay with me, and I shall want
No other love
Stay with me another love another lie
Stay with me, and I shall want
No other love
you were talking so sweet
but you were touching and teasing
— Ты будешь, любовь моя… Клянусь жизнью, ты будешь! — отвечала я ей, не помня себя от безграничного экстаза, который мне дарила эта совершенная во всех отношениях женщина.
7 октября 1994
На следующий день я, вдрызг разругавшись со своей теткой, переехала в «люкс» к Лени Свенгрен. Она пообещала с этого времени брать на себя все мои расходы. Сначала это меня немного смутило, но потом я поняла, что назад пути нет, да и если бы он был, я все равно бы предпочла остаться с любимой женщиной. У которой, как выяснилось позже, было огромное количество фобий.
— Я боюсь толпы, большого скопления народа… — призналась она мне, когда мы лежали в джакузи. — Боюсь открытого пространства…
— И поэтому живешь в отеле? — спросила я, улыбаясь, не понимая всей серьезности проблемы.
— Нет, Анни, я не могу жить дома… — дрожащим голосом, чуть не плача, продолжала она. — К нам постоянно приходят люди, многие из них родом из моего детства — друзья и деловые партнеры отца и Ханса… Которые считали меня дурнушкой, а Конни красавицей… А теперь они удивляются, как же я так расцвела и… научилась петь, смеются, фотографируют… А родные думают, что, раз я уже взрослая, заступаться за меня не нужно… А Фанаты… Они тоже предпочитают Конни, я знаю! Она более раскованная, а я…
— Лени, дорогая… Зато она не так чувственна, как ты!
— А здесь в отеле… Меня мало кто знает… И здесь ты… Мне хорошо с тобой. И больше мне никто не нужен! — она разрыдалась, прижимаясь ко мне. Тушь растеклась маленькими черными струйками по белоснежному лицу. Я попробовала умыть ей лицо, но она не унималась:
— Анни, мой отец болен… А я не могу находиться в одном помещении с тяжело больным… Хотя они с мамой столько для меня сделали…
— Лени, я прошу тебя, успокойся, а то с тобой будет истерика…
— Я не люблю людей, мне нужна только ты, я останусь с тобой….
— А зачем их любить? — поразмыслив, сказала я. — Они же нас не любят. А узнают, что мы лесбиянки — так вообще ненавидеть станут!
Лени улыбнулась сквозь слезы.
— Я написала новую песню…
И она запела.
You don’t know it
you’re turning all this stone into a heart
I can see you
as you’re fighting the fire
when I burn…
Немного отойдя от впечатления, я спросила, как называется песня.
— «Back Again».
Поцеловав меня, она продолжила:
God bless you for being
by my side
when I fell through
you could hear me you’ve got internet gateways
through my world
God bless you I’m feeling all the force
you’re closing in
— А можно послушать запись? — поинтересовалась я, когда она закончила.
— Вот поедем в понедельник в студию — там все и услышишь. — подмигнула Лени.
— Нет, любовь моя, я не могу… Там же все твои знакомые… Что они скажут?
— А мне плевать на них! Многие великие женщины имели гомосексуальные — Марина Цветаева, Марлен Дитрих, Билли Холлидей, Сафо…
— …и Магдален Софи Катрина Свенгрен! — завершила я, припав к губам моей очаровательной и такой необычной Лени.
Sometimes I lose it
don’t know where I’m going
But I hope you follow
All the way
10 октября 1994
И почему я не замечала раньше всей этой красоты ночного Готеборга??? Почему прежде я никогда не гуляла ночью по его старинным узким улочкам? Почему не вдыхала его ночной воздух — более свободный и свежий, чем дневной? Почему не улыбалась запоздалым продавцам, спешащим отдохнуть после длинного трудового дня? Почему не радовалась за влюбленных, бродивших по темным улицам в обнимку? Почему огни Готеборга никогда не ослепляли меня так, как сейчас?
Потому что никогда раньше, на фоне этого ноктюрна, со мной не было такой ослепительной дивы!
Вчера мы с Лени целый вечер катались на велосипедах по городу. Она смеялась… Ее длинные светлые волосы развевались по ветру… На ней был черный вязаный свитер, сделанный моими руками и блестящие обтягивающие брюки… Лени всегда одевалась скромно, но женственно и элегантно. Ее фигура просто идеальна. Никто не может сравниться с моей блондинкой в очаровании и обаянии! С моей Лени. Она моя. И только моя. Я никому ее не отдам. Пусть и не надеются!
А позавчера Лени все-таки познакомила меня со своими коллегами по группе: братом Хансом, сестрой Конни и другом Ули. Последний, кстати, бывший скинхед и человек весьма мрачноватый, принял меня радушнее всего, и даже, шутя, взял с нас обещание забить для него местечко на гей-параде. Поначалу Хансу, несмотря на прозвище «Клоун», наоборот, было совсем не до шуток. Еще издали, завидев нас с Лени, идущих под руку, обреченно вздохнул:
— Так вот почему ты от нас скрывалась!
Конни заплакала. Мне отчаянно захотелось убежать, но Лени, не в первый раз прочитав мои мысли, сжала мою руку, и шепнула на ухо:
— Привыкнут. В конце концов, я уже взрослая девочка.
И вот, после пятиминутного молчания, Конни, вытерев слезы носовым платком, спросила:
— Ты действительно любишь мою Магдален?
Я посмотрела ей в глаза. Как ни странно, ни ненависти, ни презрения я там не нашла. В глазах этой темноволосой девушки был страх. Страх за сестру, которую она обожала.
Но я ее обожаю больше.
— Вы слышали ее песни? — обратилась я ко всем троим.
— Конечно! — закивали головой сначала Конни с Ули, а потом и Ханс.
— Думаю, что этим все сказано.
Ханс широко улыбнулся. Такого эффекта я, сказать по правде, не ожидала. Лени подмигнула мне, что означало: поздравляю, пани Камински, вы приняты в семейный круг Свенгренов!
— А сколько вам лет, Анни? — поинтересовалась Конни. — На вид вы ещё совсем дитя…
— Брось, Коко! — похлопал ее по плечу Ханс. — Это не имеет значения. Главное, что нашей Лени с ней хорошо.
— Безумно хорошо. — добавила Лени, приобняв меня.
— Приезжай к нам в студии вместе с Лени! — доброжелательно произнес Ульрих.
— Да, да, и отпразднуем ее День рождения все вместе! — подхватила Конни.
— Ну, если наша сестренка так похорошела благодаря тебе, то я перед тобой в долгу! — снова улыбнулся Ханс.
А после мы все впятером отправились в ресторан национальной шведской кухни, чтобы как следует отпраздновать наше знакомство.
И естественно, дорогой Дневник, по возвращению в отель мне было совершенно не до тебя. Я напилась успокоительного, и легла в постель, где моя сладкая Лени видела уже десятый сон.
1 ноября 1994
Сегодня День рождения моей Лени. На столе уже стоит ее любимый шоколадный торт с двадцатью четырьмя золотистыми свечками и бутылкой «Вдовы Клико»! Моя принцесса еще спит. Все эти две недели «Case of Space» мотались по студиям звукозаписи, находящимся в разных городах. Я не была с ними — хотела как следует подготовить сюрприз для именинницы. Я подарю ей кольцо из белого золота. Все эти дни я почти ничего не ела и не ходила по магазинам, откладывая деньги. Я так хочу, чтобы Лени оно понравилось!
Но это еще не весь сюрприз! После обеда моя любовь поедет праздновать к родителям, где, кстати, будет присутствовать Йохан — новый бой-френд Конни… Лени говорила, что раньше она встречалась с Ули, но они не сошлись характерами. Еще бы — Конни порядочная, трудолюбивая и религиозная девушка, а Ульрих — эдакий разгильдяй в темных очках по кличке «Кришна»! Так вот, я, естественно, на семейный ужин не поеду, потому что Брунгильда Свенгрен, между прочим, милейшая женщина, настоятельно попросила меня не являться перед очи Юргена — дескать, отец Лени и так серьезно болен, а тут еще и любимая старшая дочь оказывается лесбиянкой. В принципе, я ее понимаю. Когда болел мой отец, я пыталась всячески скрыть от него тот факт, что мать ему изменяет с тем самым богатеньким усатым албанцем, которого он когда-то, будучи добрейшей души человеком, взял на работу. Что же касается моей матери, то ее совсем не волновало, что станет с отцом, когда он обо всем догадается. Но, к счастью, он умер раньше, чем моя бабушка застукала свою невестку в постели с этим тупейшим денежным мешком по имени Боги.
Кажется, моя певица просыпается… Надо спешить, дорогой Дневник, спешить поздравить мою скандинавскую богиню!
Едва моя Лени, немного выпившая и уставшая, переступила порог номера, где везде горели красные свечи, пахло розовым маслом, и на широкой двуспальной кровати лепестками роз было выложено имя «Магдален» в сердечке, у нее от радости перехватило дыхание:
— О… Боже!
А я стояла и наблюдала, как эта прелестная фея ходила по номеру в своем белом шелковом платье, подчеркивающем ее тонкую талию, округлые бедра и безупречные плечи…
— Анни! — восклицала она. — Как ты догадалась, что я… Именно так себе и представляла этот вечер?
Я ничего не отвечала, а лишь смотрела в ее нереально зеленые глаза и улыбалась ей так же дерзко, как и она мне в день нашей первой встречи.
А где-то вдалеке звучала «Losing My Religion» — любимая песня моей любимой.
5 ноября 1994
Запись бэк-вокала и аранжировки песен занимают все больше и больше времени. Лени все время отсутствует. Я медленно схожу с ума. Я совсем не выхожу из отеля, ни с кем не разговариваю, не смотрю телевизор. Я слушаю ее записи и плачу. Плачу горько, навзрыд. Плачу до тошноты, то боли в висках, до головокружения. Я зависима. Полностью зависима от Лени. И она от меня. Только почему-то ей там без меня не очень-то и плохо. Вчера она звонила, смеялась, говорила, что благодаря мне ее все чаще и чаще посещает вдохновение, и новый альбом «The Link” непременно получится еще успешнее дебютного. Но мне, почему-то, глубоко наплевать на то, что ждет этот дурацкий альбом. Мне нужна Лени. Здесь. Сейчас. Всегда. Иначе я умру от горя.
6 ноября 1994
Ближе к полуночи, так и не дождавшись от нее звонка, я спустилась вниз. Мне было душно, и я решила подышать воздухом. Я, конечно, обещала Лени не гулять так поздно, но ведь и она обещала мне звонить каждый вечер…
Мне было все равно, что со мной станет. Я не спала уже неделю. Меня бросало то в жар, то в холод. Я не видела смысла жить дальше. Лени – мой наркотик, без которого все внутри горит как в адском пламени. У меня уже не было сил плакать. Дойдя до ближайшего сквера, я упала на траву. В глазах у меня потемнело. Я зажмурилась, пытаясь вспомнить какую-нибудь молитву:
— Matka Boska… – начала было я, в надежде, что Дева Мария не оставит даже такую безнадежную грешницу как я.
— Полячка что ли? – услышала я мужской голос над головой. – Тебе, что, плохо?
Я открыла глаза.
Надо мной стоял высокий парень в белой куртке и светлых брюках.
— А ты, наверное, ангел… – слабо усмехнулась я, и снова закрыла глаза. – И за что мне такая честь?
Парень рассмеялся.
— Если бы я был ангелом, меня бы давно уже изгнали из рая. Вставай, я провожу тебя домой.
— Зачем? – равнодушно спросила я. – Мне и здесь неплохо…
— Не выдумывай – отрезал парень, взвалив меня себе на спину. – Тут собак выгуливают.…
— Эй, Ванда! – свистнул он.
— Вообще-то я Анн…
— А я Карл. Будем знакомы. Но вообще-то я звал собаку.
Я открыла один глаз, и увидела огромную немецкую овчарку, идущую рядом с моим спасителем.
— Где ты живешь, Анн?
— Нигде. В отеле. Но я туда не хочу.
— Понятно. Придется, Ванда, тебе сегодня немного потесниться, потому что эта юная леди будет ночевать у нас.
Я открыла второй глаз. – А что, разве, вы настолько джентльмен, что не воспользуетесь беспомощностью юной леди?
— Ничуть. – Серьезным тоном произнес Карл, открывая входную дверь. – Потому что я гей. Надеюсь, ты не расстроилась? – улыбнулся он, впуская Ванду, и занося меня в свой дом.
— О нет. Я сама лесбиянка.
Ванда, одарив нас презрительным взглядом, свернулась калачиком под столом.
Карл, положив меня на диван, сел рядом.
— Ну, рассказывай, что стряслось.
Я вздохнула.
— Ты не поверишь…
— Я постараюсь. – Он укрыл меня пледом и подложил под голову подушку.
— Я девушка Лени Свенгрен. Только никому не говори об этом, ясно?
Карл расхохотался:
— Черт, я давно предполагал, что старшая Свенгрен лесби, но мне никто не верил! С ума сойти!
Я привстала.
— Лежи-лежи, прости… Я просто мог поспорить с этими козлами на тысячу крон! Они были уверены, что пани Свенгрен спит с этим… ну как его… Ульрихом Линдквистом!
— К твоему сведению, с ним действительно спала Свенгрен, только не Лени, а ее сестра Конни.
— О Боже! Во дают шведы, а? – хлопнул Карл себя по ноге. – Вот это я понимаю!
Я зевнула.
— О, Анн, прости, что я тут несу всякую чушь… Ты ж, наверняка, хочешь спать.… Нет, сначала расскажи, что стряслось! – засуетился Карл. – Хотя нет, ты пока подумай, а я принесу тебе травяного чаю.
Он побежал на кухню, а я улеглась поудобнее, и… провалилась в сон.
8 ноября 1994
Утром меня разбудил заливистый лай Ванды, раздававшийся с улицы. Карл ее выгуливал, и очевидно, кидал ей мяч.
Я проспала целые сутки.
Я потянулась, и села по-турецки. На столике рядом с диваном стоял горячий завтрак: тосты, кофе в кофейнике, апельсиновый джем и порезанный аккуратными ломтиками сыр.
Стоит ли говорить, что я, не евши примерно неделю, моментально все смела со стола?
Едва я закончила трапезу, вернулся Карл. Приказав Ванде сидеть возле двери, пока он не протрет ей лапы, он подошел ко мне.
— Как себя чувствует любовница Лени Свенгрен?
— На удивление прекрасно… — улыбнулась я. – И все благодаря тебе.
— Благодаря моей поздней работе. И Ванде, которую я выгуливаю после нее. Если бы не эти два фактора, я бы не прогуливался ночью в парке, даже ради уникальной возможности встретить землячку, и подтвердить свою гипотезу относительно сексуальной ориентации своей любимой певицы…
— Карл, может, хватит? – не выдержала я.
— Прости, просто все это так странно…
— Я знаю. Мы с Магдален столкнулись случайно в отеле «Готика”, где моя тетя…
Удивленно выпучив глаза, Карл присел рядом со мной.
— Ты – Анн Камински? Племянница этой стерв… Инны Камински, отсудившей у мужа бешеные деньги и отель???
— Совершенно верно. А теперь подбери с пола челюсть.
Ванде пришлось ждать мытья лап два с лишним часа, пока я не закончила рассказывать ее хозяину историю нашей с Лени любви.
Как и все гомосексуалисты, Карл оказался крайне эмоциональным парнем: он то смеялся, то плакал, то хватался за голову, то сочувственно ею кивал, а в конце повествования он принялся меня ругать:
— Анн, то, что твоя тетя – первая стерва города, не давало тебе права покидать Лени. Что, если она звонит сейчас, а тебя нет? Что, если она уже вернулась? Твое отсутствие убьет ее!
— Не думаю. – Вздохнула я. – ей сейчас совсем не до меня.
— Ну что ж ей, совсем не работать, что ли? На чьи деньги вы живете, Анни? – не унимался Карл. – Ты и так всецело владеешь ею, что ты еще хочешь? – встал он с дивана и пошел в ванную за тряпкой для собаки.
— Я хочу быть с ней…
— Так будь с ней, черт тебя подери! Почему ты до сих пор тут? – заорал Карл из ванной так, что в гостиной задрожали стекла, а меня будто током ударило.
Но я не растерялась.
— В ЧеМ ТВОЯ ПРОБЛЕМА, КАРЛ? – заорала я еще громче. Ванда поджала хвост и попятилась к двери.
Карл подошел ко мне, сел рядом, обнял меня и заплакал.
— Ну прости меня, прости, Анни. Я идиот, параноик, шизоид… Я не должен был на тебя кричать, прости…
— В чем твоя проблема, Карл? – спросила я уже гораздо тише и мягче.
— Адам… — рыдал он, уткнувшись носом мне в колени. – Его звали Адам… Он был всем для меня.… А я не ценил этого, я опоздал.… А он мне верил…Он звал меня, ждал до последнего, но я так и не явился…
— Звали?! Верил?! Ждал?! Прошедшее время.… О Боже… — ужаснулась я. – Почему он умер?
— У него был рак. Мои родители запрещали мне с ним встречаться. Они заставили меня уехать в эту чертову Швецию, даже нашли мне там работу! Они знали, что он болен, но скрывали от меня!
— О Карл…
— Лицемеры! Они хотели, чтобы я был истинным католиком, а сами даже не дали мне с ним попрощаться! Но я любил его! Любил, понимаешь? И он обожал меня. У него, кроме меня никого не было, а эти подонки.… Знаю, — поднял он глаза, — ты, наверное, считаешь, что грешно так называть своих родителей…
— Что ты, Карл? Я лесбиянка. Мне ли говорить о грехе? К тому же, я сама ненавижу свою мать.
Карл усмехнулся.
— А отца?
— Мой отец умер год назад. Так что с раком я знакома не понаслышке.
— Прости.… Но тогда ты, тем более, должна понимать каково это – терять любимого человека…
— Да уж… — вздохнула я. – Я не хотела терять и Лени, и поэтому ушла сама.
— Послушай, Анни. – вцепился в меня Карл так, что я вскрикнула. — Я упустил свой шанс. Но тебе я этого не позволю. Ты сейчас же сядешь в такси и поедешь назад, к Лени. Никто тебя не бросал, и не собирался. Поэтому и ты ее не бросишь, ясно?
Тут моему воображению на миг представилась картина смерти Лени. Меня охватил такой невыразимый ужас, что я пулей выскочила из дома Карла, и понеслась ловить попутную машину. Меня уже совсем не волновало то, что я стою на тротуаре босая, растрепанная, в длинной футболке Карла на голое тело, и ловлю весьма неодобрительные взгляды окружающих.
— Переоделась бы ты сначала… — крикнул мне с порога Карл. – А то ни один нормальный водитель не захочет тебя подвозить.
Но мой животный страх был сильнее стыда. Я побежала. Семь кварталов до «Готики” показались мне семью метрами.
— Беги, Анни, беги. – Крикнул мне вслед Карл. – Я как-нибудь вас навещу!
Едва я забежала в холл гостиницы, мне навстречу выбежала Лени. Вид у нее был не лучше моего. Но ни подтеки туши на лице, ни синяки под глазами — результат бессонных ночей, ни дурацкая ночная рубашка со звездочками ее не портили, а, наоборот, придавали ей какую-то необъяснимую сексуальность.
— Где ты была? И почему не отвечала на звонки? Я всю полицию Готеборга на уши поставила! – рыдала она, обнимая меня. – Я первым же рейсом прилетела сюда из столицы, даже не переодеваясь! Что с тобой, Анни? Почему ты в таком виде?
— Ничего, Лени, ничего.… Все в порядке… Я больше никогда никуда не уйду. Я боялась, что ты меня бросишь… Я не могла без тебя! Прости меня, любимая. – отвечала ей я. Меня саму душили слезы, но я почему-то никак не давала им волю. Я смотрела на Магдален, и была счастлива уже оттого, что ОНА вернулась.
15 ноября 1994
— Я больше никогда не оставлю тебя одну! И пусть горит альбом синим пламенем! — восклицала Лени на протяжении трех или четырех дней, пока не написала новую песню.
В этот день меня зашел навестить Карл, я познакомила его с Лени, и мы втроем отправились в бассейн. Пока мы с ним наперегонки плавали кролем, пытаясь притопить друг друга, она сидела в шезлонге со стаканом апельсинового сока и что-то писала.
— Лени, иди к нам! — звал ее Карл. — Давно хотел увидеть, как плавает солистка группы «Case of Space».
— Никак. — Не поднимая глаз, она продолжала писать. — Я не умею плавать.
— Вот тебе и раз! — собрался, было, захохотать мой друг, но я в очередной раз отправила его под воду.
Отплевываясь, он отплыл к бортику.
— Я тебя убью, Камински. Честное слово, убью. — Пошутил Карл, выбивая воду из ушей.
Тут моя Лени подняла глаза.
— Только посмей ее тронуть, и тебя ждет медленная и мучительная смерть. — Ледяным тоном изрекла она, переворачивая страницу своего блокнота.
Карл побледнел.
— И всегда она такая? — шепотом спросил он.
— Только когда пишет песни. — Соврала я, чтобы приободрить его, хотя на самом деле такой я видела Магдален впервые.
— Приревновала… — вздохнул Карл, и ушел в раздевалку.
Я посмотрела на Лени. Ее прекрасное лицо излучало не гнев, а доброту и любовь.
— Я закончила песню.
Мы обе расхохотались. В действительности, процесс написания ее песен требовал полного отсутствия третьих лиц. Даже если этим лицом был мужчина-гомосексуалист, спасший мне жизнь тем ужасным вечером.
Когда мы вернулись в отель, Лени исполнила мне свою песню. Она назвала ее «Not For Real», и напоминала нам обеим о недавней тяжелой разлуке.
I’m driving through the night
I’m driving through the rain
the engine roars I’m on my way from Mr. Pain
— Анни, я так боялась, что с тобой что-то случилось… Я не думала уже ни о чем, я летела назад, к тебе… Никогда больше так не делай, ясно? — говорила она, обнимая и медленно снимая с меня блузку.
Over and over and over again
I concentrate harder and harder and then…
— О Лени, жизнь без тебя не имеет смысла… Не покидай меня больше… — шептала я, теряя рассудок в ее объятиях.
You are just an image
you are not for real
you turn into a picture of somebody…
— И прошу, прекрати встречаться с этим… Карлом…
— Обязательно… Лени… Любимая…
Faster and faster and faster — ahead
as if you were waiting for me down the way…
30 ноября 1994
Лени улетела в Стокгольм, едва ее брат Ханс позвал ее на съемки очередного видео. Я, понятное дело, тоже нарушила свое обещание, продолжая общаться с Карлом.
— Если бы не я, ты бы сгнила в этом номере заживо… — говорил он, выгуливая меня каждый вечер, как Ванду.
Самое страшное, что я была с ним согласна. Лени звонила не так часто, как мне хотелось бы. А я обливалась слезами, каждый раз думая, что эта талантливая и успешная женщина нашла мне замену.
— Карл, ещё немного, и мои нервы сдадут… Тогда я уж точно плюну на эту бесстыжую северную девку, и уеду домой в Польшу!
— Да не убивайся ты так, Камински! — хлопал меня по плечу Карл. — Ты нужна ей как воздух… Без тебя она и строчки не написала бы!
— Неправда! — мой гнев на Лени резко сменился готовностью защищать её честь до последнего вздоха, — Она пыталась писать и до знакомства со мной! Она талантлива! Она…
— Она, она, она. — передразнивал меня Карл. — Подумай о себе, Анни. Ты же так от тоски помрешь. Найти бы тебе работу…
— Работу? Да, Карл, возьми меня к себе на фирму! — загорелась я, понимая, что мне нужна хотя бы материальная независимость.
— Видишь ли, Камински, я работаю жиголо…
— КЕМ?!
Карл расхохотался, и подхватил меня на руки:
— Шучу, конечно же! Я обычный сантехник!
Я криво усмехнулась.
— Ну и шутки у тебя, Витовски!
— А ты поверила? Думала, я и вправду стою на панели, и развлекаю богатеньких дяденек на новеньких «Вольво»? — все не унимался Карл. — Да у меня, если хочешь знать, последний раз был секс еще с Адамом — больше пяти лет назад…
Я остолбенела.
— Я не могу отдаться человеку без любви. Не получается. Я, хоть и гомик, но не животное. Адам был единственным мужчиной, к которому я был привязан. С ним умерли все мои желания. И чувства. Кроме дружбы с тобой, Анни.
Я обняла его, и поцеловала в нос.
Тем же вечером, я получила письмо от матери. Обвиняя меня во всех смертных грехах, она требовала от меня приехать к ним в Албанию, чтобы понянчить моего сводного брата, которого я видела всего один раз в жизни. Не дочитав письмо до конца, я порвала его надвое, и выкинула с балкона. Ну уж нет, мамуля. Не поеду я в твою Тирану. Там тебе и без меня есть, кого тиранить.
Ровно в двенадцать позвонила Магдален. Выслушав ее восторги по поводу нового видео, я набрала номер Карла.
— Я завтра же иду работать к тебе в бригаду. — сказала я, и, не дожидаясь ответа, повесила трубку.
3 декабря 1994
Итак, дорогой Дневник, у меня уже есть работа. Я диспетчер. Принимаю звонки от мирных жителей, пострадавших от стихийных бедствий в собственных квартирах. Разумеется, под словом «бедствия» подразумеваются засоры в трубах, утечка газа и прорыв канализации. Приняв сигнал об опасности, я вызываю какого-нибудь крепкого и плечистого сантехника, вроде Карла Витовски, который сразу же мчится в условленное место, и спасает мир от очередной экологической катастрофы. А может, сразу от двух, или даже трех вышеперечисленных. Но, к сожалению, зарплата у нашей бригады оставляет желать лучшего… Нет, лично я не жалуюсь, ведь у меня есть Лени, но вот за Карла порой обидно. А моих он денег не берет. Из принципа. Говорит, что самое противное — это одалживать деньги. А уж принимать их в подарок — это совсем не по-мужски. Что ж, он абсолютно прав: это низость. Как странно: Карл — гей, но человек куда более порядочный, чем большинство гетеросексуалов.
Помню, был у меня один парень, еще в Варшаве… Сыночек русских эмигрантов. Нравился очень маме. С виду такой обходительный, вежливый. Всегда приходил к нам поужинать. А вот папа его не любил. Говорил, что голодранец нам в семье не нужен. Но Юрий любил пускать в глаза пыль, цитировать Пушкина, обещать золотые горы и светлое будущее… Такие пижоны как раз в мамином вкусе. Короче, вовремя я его бросила. Через год его семья обанкротилась, отец спился, и Юре пришлось подметать улицы и читать Александра Сергеевича местным бомжихам. Разумеется, когда моя мать увидела его за подобной работой, она с ним даже не поздоровалась.
Да, все мои парни оставляли желать лучшего. Никто из них меня по-настоящему не любил, и в этом была виновата я. Потому что и я никого из них по-настоящему не любила. Я могла в два счета придумать себе любовь, но парни всегда чувствовали неискренность, и, как правило, давали мне возможность уйти первой. Но не все, и не всегда. И тогда я впадала в депрессию: пропускала занятия в гимназии и мессы в костеле, предпочитая им просмотр похабных фильмов и прослушивание похабной музыки. А когда друзья пытались хоть немного меня отвлечь, приглашая с собой на вечеринки, я придумывала разные отговорки, лишь бы не выглядеть в их глазах еще большей неудачницей, чем я на самом деле являлась. Я пила, курила, писала грязные памфлеты, могла оклеветать кого угодно в глазах кого угодно, ненавидела себя, своих родителей, друзей, парней, пока, однажды чуть не сдохла от приступа стенокардии. Меня спасла мать — она, хоть и была натурой легкомысленной и влюбчивой, имела сильную веру. Она верила, что Бог меня спасет, и он меня спас. После этого я стала другим человеком: с отличием окончила гимназию, выучила несколько иностранных языков, научилась помогать людям… И, наверное, если бы не умер отец, и мать не отправила меня к тетке, окончила бы институт, стала бы образцовым филологом, вышла бы замуж за дантиста, родила ему троих детей, и смотрела бы мексиканские сериалы вместе со своими подругами-домохозяйками. Кто знает — возможно, это было бы даже лучше.
Сейчас я диспетчер с мизерной зарплатой, живу на иждивении у любовницы, чей образ жизни чуть не сделал из меня неврастеника, у меня всего один друг, который, ко всему, еще и гей, но я, представь себе, счастлива. Настолько счастлива, что, если бы Бог предложил мне променять мою жизнь на вечное блаженство в раю, я бы ни за что не пошла на это. Не из протеста, а оттого, что всегда ставила любовь и дружбу выше любых других земных и небесных благ.
Кстати, сегодня Карл подарил мне серебряный кулончик в виде скорпиона. Он не силен в астрологии, и почему-то перепутал знаки зодиака. Но я не обижаюсь: моя Лени как раз Скорпион, и ей эта милая вещица явно придется по вкусу. А Карл пообещал мне на Рождество подарить весы. Не то, чтобы я сильно располнела… Просто родилась я под знаком Весов — 3 октября 1975 года.
7 декабря 1994
Сегодня Карл меня снова выручил. И не просто выручил, а совершил невозможное: благодаря ему родители Магдален прямо-таки благословили свою дочь на брак со мной! Хотя еще с утра Брунгильда, не поленившись приехать в «Готику», ледяным тоном заявила мне следующее:
— Надеюсь, Анни, на сегодняшнем карнавале в честь дня рождения Ульриха, я вас не увижу.
— Еще как увидишь. — возразила Лени. — Ули пригласил нас обеих.
— Там будет твой отец. И ему вряд ли придется по душе тот факт, что его маленькая Лени…
— Мама, черт возьми! — воскликнула Лени, ударив кулаком по столу. — Хватит давить мне на жалость! Не важно с кем я сплю — отцу уже не станет легче, и это факт!
Брунгильда поджала губы.
— Конни никогда не поступила бы так.
— Faber est suae quisque fortunae, мама.
— Значит, ты уже заговорила по-польски…
— Вообще-то это латынь, фру Свенгрен. — поправила ее я. — Лени сказала…
— Мне плевать, что сказала Лени. Мне только жаль Юргена. — она повернулась к дочери. — Он посвятил тебе всю свою жизнь, а ты связала ее с…
— Мама, по-моему, тебе лучше уйти.
И Брунгильда ушла, громко хлопнув дверью.
Минуты две мы с Магдален молчали, глядя друг другу в глаза. Наконец, я изрекла:
— Возможно, твоя мать права… Ты должна пойти туда одна — ради своего отца.
Лени нахмурилась.
— Ты меня больше не любишь? — сказала она, чуть не плача.
— Конечно, люблю, но…
— Решай сама, Анни. Ты знаешь место и время. А я пойду прогуляюсь.
И она ушла также, как и ее мать.
А я упала на кровать и разрыдалась. Ну почему жизнь всегда заставляет нас выбирать между разумом и чувствами в самый неподходящий момент? Почему чье-то счастье всегда оборачивается чьим-то несчастьем? Почему Бог разделил людей на мужчин и женщин???
Зазвонил телефон.
— Dzie dobry.
— Карл! — обрадовалась я. — Как хорошо, что ты позвонил!
— Jak si masz, mila?
— le. — вздохнула я, и снова разревелась.
— Что-о-о? Кто посмел обидеть мою Анни? Всех порву, не помилую!
Слезы лились так, что я не могла говорить.
— Dobrze. Сейчас приеду.
Я немного успокоилась. Карл всегда знал, как мне помочь, поэтому я ему доверяла. Даже больше, чем Лени, потому что Лени предпочитала уйти от проблемы, чем разобрать ее, и устранить.
Карл приехал очень быстро — очевидно, взял такси на последние деньги.
— Ну, Камински, в чем проблема?
Я ему все рассказала. Он напрягся, почесал затылок, походил по номеру, сел на кровать…
— Неужели, ты не сможешь мне помочь?
Карл взял меня за руку.
— Я — нет, но я знаю того, кто тебе поможет… — он таинственно улыбнулся.
— И кто же?
— Зорро! — спрыгнув с кровати, он изобразил несколько па какого-то латиноамериканского танца. — Qu hace en su tiempo libre, monada?
Я рассмеялась.
— Ты знаешь испанский?
Карл подошел ко мне, и, будто взмахнув невидимой шпагой, прошептал:
— Я — нет, но Зорро… он знает все!
— Ну и где нам искать этого Зорро? Неужто нам придется ехать за ним в Испанию?
— Ну почему в Испанию? — улыбнулся Карл, поднося ко мне зеркальце. — Вот он!
Взглянув на свое заплаканное отражение, я горько усмехнулась:
— Я не Зорро, а скорее кляча Дон Кихота.
Карл, еле подавив смех, поднял меня на руки.
— Если хочешь, я буду твоим Росинантом! — и он галопом понесся к лифту, захлопнув дверь.
Я начала вырываться.
— Куда ты меня несешь?
— Делать из тебя Зорро! Это ж бал-маскарад, как-никак!
— Ты сумасшедший! — смеялась я, ловя неодобрительные взгляды окружающих. — Ты же надорвешься!
— Не надорвусь! — смеялся Карл. — Ты же легкая!
Я действительно была тонкокостной и мелкой унисекс с фигурой подростка. Мой пол выдавали порой лишь длинные волосы и яркий макияж.
Дома Карл достал откуда-то костюм Зорро: черное боди, маску, бутафорскую шпагу, сапоги и плащ.
— Откуда у тебя все это? — удивилась я.
— Я играл Зорро еще в школьном драмкружке… Адам сшил мне этот костюм, и я храню его как память. И теперь он, похоже, снова актуален!
Я обняла Карла.
— Спасибо, друг. Но неужели ты думаешь, что никто меня не узнает?
— Никто, кроме Лени, amiga. Вот, только, соберу твои волосы в хвост!
На карнавал я прибыла с опозданием — когда все гости уже порядочно выпили, и не были озабочены желанием заглянуть друг другу под маски.
Как только уже веселый Ульрих в костюме Наполеона, приняв от меня подарок, сказал мне: «Tack s mycket, herr», я поняла: наш с Карлом план сработал.
Пройдя на танцплощадку, где уже отплясывали Конни-Мадонна, Ханс-Джеймс Бонд, а также незнакомые мне клеопатры, цезари, карлсоны, ведьмы и ангелы, я заметила Лени. Она сидела за столом рядом с родителями и смотрела в одну точку. Ей было плохо, но она сдерживалась, чтобы не дать отцу повода для беспокойства.
Я подошла к ним.
— Добрый вечер, херр и фру Свенгрен. — сказала я низким голосом.
Брунгильда и Юрген улыбнулись. А Лени даже не взглянула в мою сторону.
— Здравствуй, Магдален.
Она подняла глаза и, моментально узнав меня даже под маской Зорро, еле сдержалась, чтоб не вскрикнуть от радости.
— Разрешите пригласить вашу дочь на танец. — обратилась я к ее родителям, целуя руку Брунгильды.
Юрген одобрительно кивнул, а ее мать, еще полдня назад ненавидевшая меня, удовлетворенно промурлыкала: «Какой чудесный молодой человек! Они такая прекрасная пара!»
Мы с Лени вышли на середину зала. Она шепнула мне на ухо: «Не зря я сегодня надела костюм Кармен».
Действительно, она была одета как героиня Мериме, но я так волновалась, что поначалу этого не заметила.
Играла классическая музыка, и мы пытались танцевать вальс, хотя на самом деле, не умели танцевать и польку, зато то и дело ловили восхищенные взгляды родителей Лени.
— Похоже, твоя мать сменила гнев на милость… — улыбалась я.
Лени смеялась:
— Анн, где ты нашла этот костюм?
— Карл дал…
— Зря я его ненавидела… Теперь, похоже, я ему обязана. — произнесла Лени, и поцеловала меня.
— Нам лучше поскорее убраться отсюда… — прошептала я.
— Как не странно, я подумала о том же. Я знаю неподалеку хороший греческий ресторан… Отметим нашу победу там, а потом вернемся домой. — ответила моя Кармен, и мы, ни с кем не прощаясь, выскользнули из банкетного зала.
20 декабря 1994
Вчера к нам снова заявилась фру Свенгрен. Только на этот раз с более дружеским визитом.
— Не думайте, что я такая дура, юные леди. Я прекрасно поняла, что за молодой человек танцевал с моей дочерью на вечеринке у Ули.
— И что? — спокойно спросила Лени.
— И я сдаюсь. — Улыбнулась Брунгильда, разводя руками. — Похоже, вы и вправду любите друг друга, если пошли на такое…
— Фру Свенгрен, а как же… — хотела я, было, спросить об отце Лени, но она меня перебила:
— Юрген давно все понял. К тому же, Анни, твой рост… Шведские мужчины, как правило, гораздо выше, чем метр шестьдесят шесть. Ты даже ниже, чем Лени.
— Всего на два сантиметра! — хмыкнула Лени, и мы все втроем рассмеялись.
Напоследок Брунгильда обняла нас обеих, и пригласила на Рождество, чтобы официально представить возлюбленную своей дочери родственникам.
— Вот видишь, Магдален, на что способны два любящих сердца. — Сказала я ей тем же вечером во время просмотра ее любимого фильма «The Fisher King”.
Лени снова одарила меня своим «фирменным» взглядом.
— Анни, я решила больше не петь в группе.
— Почему? — удивилась я, зная об ее искреннем желании петь.
— Я не хочу, чтобы сцена нас разлучила.
— О Лени, этого не будет, Карл научил меня ждать и терпеть…
— Не спорь со мной, Анни. Я люблю тебя, и хочу быть с тобой.
— Но Лени… Чем же ты будешь? У тебя же нет образования…
— До истечения контракта я буду числиться в составе «Case of Space», но принимать участия в концертах я не буду. Я буду писать им песни, и если нужно будет, сниматься в видеоклипах.
— Правда?
— Да, ведь у меня теперь есть своя муза.
— Но, Лени, твои фанаты…
— Для них есть Конни… Она с детства любит, когда ей восхищаются. К тому же, она давно хотела петь соло, а не на бэк-вокале. Ну а мне — продолжала она, обняв меня за плечи, — достаточно одной, самой верной и преданной поклонницы.
И она погасила свет.
Постскриптум
Лени Свенгрен действительно покинула группу «Case of Space», но несколькими годами позже — в 1999-м, когда скончался ее отец Юрген. Его смерть настолько травмировала психику Лени, что она приняла решение уехать в Иерусалим, и начать там новую жизнь.
Карл Витовски все же помирился с родителями, и, вернувшись вместе с верной подругой Анн домой в Варшаву, сочетался с ней законным и счастливым браком.
Да, мой Читатель, жизнь непредсказуема. Потому, что основа её — Любовь. Любовь в своей жизни может встретить каждый, однако не всем дано распознать её, и предпочесть столь прекрасное чувство губительной страсти, порождаемой одиночеством.